Теряю равновесие. Чувствую что больно так, как никогда не было раньше. Будто трещина, прошедшая вдоль всего меня, сочится и стонет, причиняя дикий дискомфорт, напоминая о том, кого я потерял.

Пальцы подрагивают, пока я безрезультатно юзаю колесико самой дешевой зажигалки, пытаясь высечь из нее искры, которые неконтролируемо сыплются из моих глаз. От злости на Марту за ее неожиданный и такой болезненный уход. От ненависти к самому себе за то, что отпустил ее, дал уйти, хлопнуть дверью в моей квартире и моем сердце.

Лучше не становится ни от спиртного, ни от сигарет, а свободных ушей рядом для излития яда в терапевтических целей у меня нет. Чтобы хоть как-то удержать себя в рамках, всё же решаюсь вызвать подмогу.

– Говорю сразу, пить не буду, я на байке. Развлекать и развозить по домам твоих баб не проси. И позвони своей сестре, чтобы она не накрутила себя и не начала собирать чемоданы, – спустя полчаса сияющий счастьем будущий папаша стоит в прихожей, смотря на меня с укоризной, словно уже сейчас примеряя на себя роль воспитателя.

– Тогда и ты не фони тут жизнерадостностью. Без тебя тошно, – гермак, совсем не с шуточной скоростью летит прямо в меня, благо в руки… ни в лицо, и на том спасибо. – Выпить привёз?

Я не сомневаюсь, что моё внутреннее состояние отражается на лице, не успевая спрятаться за маской безразличия.

– Конечно. Надеюсь, ты налакаешься раньше, чем мне придётся подтирать тебе сопли, – Макс протягивает руку, крепко сжимая в дружеском рукопожатии поданную мной ладонь. Весь напускной сарказм теряется, когда Макеев приободряющее хлопает меня по плечу. – Давай только без предисловий. Переходи к сути.

– Я убью его, Макс, – именно к ней, к крепленой истине, я и припадаю губами, делая сразу несколько жадных глотков, заглушая обжигающим коньяком пожарище внутри. – Остывать она поехала, су-ука, – впечатываю сбитый кулак в не менее пострадавшее дверное полотно, ощущая, как под лёгкой коркой сукровицы ноют костяшки. – А я-то отбитый идиот не сложил два плюс два. Этот хрен ошивался рядом ещё в день нашего знакомства.

– Когда я просил, коротенько посвятить в проблему, я рассчитывал услышать что-то более внятное, но кроме сучек…

– Я вышибу ему мозги и никаких проблем, пара джебов и Марте не придётся делать выбор.

– Ты непрошибаемо логичен, Лёх, – беззлобно говорит Макс, но после пуская в голос напряжение. – А если сядешь? Уверен, что она станет ждать?

– Я вообще больше ни в чем не уверен, – смачиваю горло, каждый раз, как роковые слова, царапаясь, проходят по нему. – Но мне похер, понимаешь? Я его раскатаю.

– Не пори горячку, успокойся. – Макс отобрав бутылку и повертев ту в руках, удостоверившись в ее пустоте, швыряет в ведро под раковиной. – Проспись в конце концов.

Звон стекла разрезает почти звенящую тишину, наполняя ту отголосками разбившихся надежд.

– Я хочу справедливости.

– Борец за справедливость, млин. Нет её, справедливости твоей. А ты есть, – резкий рывок ладони Макеева прилетает оплеухой, призванной поставить мои мозги на место. – И ты нам с Маргошей нужен. Лёх, ты наша семья, хорош себя разрушать.

Книга жалоб

Марта

Отрешено покручивая пальцами тонкую ножку бокала, я смотрю на пузырьки, поднимающиеся со дна. И те пляшут какой-то причудливый танец, чтобы лопнуть в конце, став как я, лопнувшей и опустошённой. Шампанское продолжает игриво пузыриться, подниматься изящной цепочкой по  запотевшему стеклу, настойчиво призывая расслабиться вместе с ним, но темно-розовый оттенок некогда любимого напитка, безумно мне претит. Напоминает своим кровавым сходством о произошедшем, чудовищном расставании.

Во мне до сих пор слишком живы воспоминания о моём уходе от Лёши. Багряные всполохи на сбитых кулаках, яркие пятна на разбитой вдребезги двери, так и мутят, подкатывая кислым сожалением к горлу, выворачивают наизнанку в надежде избавиться от запаха и привкуса крови во рту.

Подавив новый приступ тошноты, я решаюсь на отчаянные действия. Зажмуриваюсь так сильно, что начинает шуметь в ушах и болеть под плотно сжатыми веками, залпом выпиваю шампанское и жду.

Жду, когда хоть немного меня отпустит вся эта ситуация. Жду, когда память перестанет издевательски подкидывать картинки. Но то ли одного бокала мало, то ли страшных впечатлений много, что изменений как таковых не следует.

Лениво подняв руку, подзываю официанта, застывшего с подносом у соседнего столика.

– Повтори, – отдаю пустой бокал, но дотянуться до полного мне не позволяют.

Виртуозно поднос перемещается так, что расстояние до него в разы увеличивается и достать заветную порцию игристого, я не в состоянии.

– Не стоит больше пить, – слегка заикаясь, отказывает мне парень, трусливо опуская глаза, чтобы избежать моего недоумевающего взгляда.

– Как это понимать? – вопросительно изогнув бровь, приходится собрать мысли в кучу и всё же прервать затянувшуюся паузу. – С чего ты взял, что можешь за меня решать?

Молчит, и я смею предположить, он специально приставлен ко мне, следить за моим поведением, а в случае моей самоуправности, докладывать.

Но я не доставлю такого удовольствия ни официанту, который теперь лишится обещанной премии за слежку. Ни Ринату, который и без того слишком глубоко сунул свой нос в мою личную жизнь.

Это Борис в состоянии меня остановить на полпути, но не хлюпик в белой рубашке и фартуке, с пошлым красным галстуком.

Яркий, светлый зал сменяется полумраком коридора, выкрашенного в графитово серый цвет с бордовыми маячками на стенах - в виде развешанных боксёрский перчаток или рамок с фотографиями чемпионов ММА и бокса. Эстетически красиво, но до безумия бездушно, холодно.

Я врываюсь в кабинет без стука, без зазрения совести прерывая встречу, ведь за закрытыми дверями Шорохов остаётся лишь в присутствие кого-то, одиночество он встречает открыто.

Озноб, страх, новый приступ тошноты проходится волной при виде Лёшки, который сосредоточено вчитывается в какие-то документы, лишь единожды, украдкой мазнув по мне взглядом.

Откровенно злым взглядом из-под усталых век, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю или сбежать куда подальше.

– Ну здравствуй, – с издевкой бросает Ринат, расслабленно откидываясь на спинку кресла, даже не пытаясь скрыть любопытства, с которым он сканирует поочерёдно то мои реакции, то Лёшкины. – Я просил тебя вести себя нормально?

Оставляю вопрос без ответа, сосредоточенно смотря на документы, которые изучает Лёша и, чтобы хоть что-то разглядеть, подхожу ближе.

– Я пришла за книгой жалоб, – отбиваю таким же глумливым тоном и опираюсь на стол, будто бы невзначай задевая документы так, чтобы их нельзя было перевернуть. – У тебя отвратный сервис. Твои люди мешают мне отдыхать, – во мне клокочет страх предчувствия неизбежной ошибки, а Ринат не меняется в лице, не улыбается, но зато не сводит прожигающего взгляда. – Они делают всё чтобы испортить мне жизнь, в точности, как и ты.

Я злюсь, а он контролирует ситуацию, ведь каждый его шаг был заранее просчитан и направлен на результат. А мы с Лёшкой лишь ускорили желаемое Шороховым.

Быстрый росчерк авторучки выводит причудливую роспись, письменно подтверждая победу Рината, которую Лёший отдаёт без боя и я больше не в силах что-то изменить.

(

Разговор начистоту

Несколькими днями ранее.

Воздух вибрирует от подавляющей энергетики Рината, а тревожное предчувствие сжимает сердце. К таким частым визитам в клубе и долгим, совсем не душевным встречам, мы оба непривычные. И если Шорохову на своей территории сподручно вести со мной беседы, то мне неуютно даже в мягком кресле, будто я сижу на действующем вулкане.

Пульс, барабанной дробью выбивает тревогу, усердно загоняется, стучит под тонкой кожей, разнося по крови волнительное напряжение.

– Ты вся в отца, – с нескрываемой обидой цедит сквозь зубы, отпивая приличный глоток виски, словно помогая себе проглотить ревность. Ту, которая даже после смерти папы не вытравилась и не забылась, лишь сильнее засела на подкорке глубоко обиженного брата. – Только он любил куражиться среди людей не своего круга. Генетику не пропьешь.

– Зато мозги запросто, – хватает решимости огрызнуться, кивая на початую бутылку. – К чему этот весь разговор? Ещё раз мне напомнить кто я такая? Я росла рядом с тобой с пятилетнего возраста и я не виновата, что родилась от другой женщины, которую папа любил и…

– Оставим лирику. Я обещал отцу, – откашлявшись, продолжает он. – Заботиться о тебе и не позволять разрушать ту жизнь, в которую он тебя привёл. Дал достойное образование, обеспечил всем, чем мог и даже больше. А ты трешься с уголовником.

На стол рядом со мной ложится папка, но мне не хватает ни сил, ни смелости её открыть. От шока и неверия в происходящее не могу собраться с мыслями, не могу достойно парировать, чтобы Ринат не смел клеветать.

– Крайнов Алексей 116 статья УК РФ, побои. Два года условно с выплатой компенсации морального вреда. Не удивительно, правда? Отрабатывал приёмы на своей девушке, взгляни сюда.

Ринат протягивает стопку фотографий приложенных к копии дела, побуждая их взять для детального рассмотрения. Но я до боли закусываю щёку изнутри, не желая видеть подобного.

– Прекрати, я тебе не верю, – резко вскакиваю на ноги, но не чувствую в них твердости. Перед глазами всё куда-то плывет, кислый привкус, подкатывающей тошноты ещё больше сбивает с толку.

– А ты проверь, поезжай домой и спроси начистоту, – демонстративно тычет под нос снимок, с которого на меня смотрит избитая девушка. – Или поступи как она, имевшая неосторожность решить уйти от Лешего, – очередной снимок поражает особой жестокостью, что красуется не только на лице, но и на руках, плечах и шее. – Собирай вещи и уходи от него, пока ещё ноги целы. Против Лешего-бойца я ничего не имею. Против агрессивного Алексея, способного поднимать руку на женщину… ДА.