Эль Кеннеди - Счет

Он сидит с каменным лицом и молчит.

Я отодвигаю стул от стола. Руки трясутся, когда я надеваю пальто. Я не буду говорить ему, что мы можем остаться друзьями, потому что сейчас ему это не нужно. К тому же зачем давать обещания, которые, возможно, я не смогу выполнить?

– Пока, Шон.

Через двадцать четыре часа после мучительной встречи с моим бывшим парнем становится совершенно ясно, что Дин объявил мне бойкот.

Я написала ему сразу после того, как вышла из кофейни, спросив, хочет ли он еще встретиться.

Никакого ответа.

Я написала ему еще раз, попозже, и спросила, с Бо ли он уже.

Никакого ответа.

Я пожелала ему спокойной ночи.

Никакого ответа.

Я пожелала ему доброго утра.

Никакого ответа.

И вот субботним вечером я сижу на своей кровати, одна дома, и понимаю, что мне очень сложно с пониманием отнестись к молчанию Дина. Вчера вечером я была готова взять всю ответственность на себя. Конечно, Дин предположил самое худшее, узнав, что я с Шоном, и я не виню его, если он разозлился на меня. Пообижаться несколько часов – вполне нормальная реакция, если Дин решил, что я снова вернулась к своему бывшему.

Но молчать целые сутки? Это полный бред. Если Дин злится на меня, ладно, пусть злится. Если он хочет завязать со мной, ладно, по-моему, он со мной завязал. Но наберись мужества и скажи мне об этом. Игнорировать человека, чтобы он сам понял «намек», – это настоящий плевок в душу, и я не собираюсь такое терпеть.

Я забираю с тумбочки ноутбук, потому что сейчас мне отчаянно необходимо на что-то отвлечься. А что может быть лучше, чем милые видео на YouTube. Будем надеяться, мне попадется маленький жираф, которому захотелось покашлять, или детеныш бегемота, с удовольствием плескающийся в пруду.

В итоге я листаю Twitter. О, вы только посмотрите. Дин все-таки жив. Теперь он не сможет воспользоваться отговоркой «я был мертв», чтобы объяснить, почему игнорировал меня. Какой-то студент из Брайара ведет прямую трансляцию домашнего матча и только что упомянул гол Ди Лаурентиса.

Я закрываю браузер и спрыгиваю с кровати. Может, это мазохизм, но, увидев имя Дина, я захотела увидеть самого Дина. Мне нужны ответы, и все тут. Я хочу, чтобы он, глядя мне в глаза, сказал, что наш роман закончен.

Прогулка до ледяного дворца, находящегося в противоположном конце огромной территории Брайара, занимает у меня почти полчаса. Подойдя к кассе, я показываю свое студенческое удостоверение, чтобы получить скидку. Кассир, тоже студентка, предупреждает, что остались только стоячие места, и просовывает билет под стеклом.

Спустя минуту я оказываюсь в зоне стоячих мест. Второй период только начался.

Я разглядываю каток, пытаясь вспомнить командный номер Дина. В голову ничего не приходит, и тогда я пробегаю глазами по именам, напечатанным на спинах черно-серебристых свитеров. В фамилии Дина так много букв, что ее легко заметить, но нет, я не вижу его на льду. Может, сейчас играет не его звено? Но на скамейке его тоже нет.

Странно.

Подчинившись мимолетному порыву, я открываю на телефоне Twitter и ищу профиль, который читала в общежитии. Может, @BriarBryan38 поделился свежими новостями, пока я шла сюда? Я пробегаю глазами самые последние посты, и один привлекает мое внимание.

Сердце чуть не останавливается.

Дина удалили до конца матча.

Я сижу в пустой раздевалке, ссутулившись и опустив голову, и мужественно сопротивляюсь желанию бросить первый попавшийся под руку предмет – например, свой шлем – в стену. Костяшки на моей правой руке разбиты и кровоточат, а все из-за стремительного апперкота, которым я сбил с ног нападающего команды Сент-Энтони. Я прижимаю ладони к бедрам, и кровь впитывается в штаны формы.

Я на дух не переношу этих ублюдков из Сент-Энтони. Противостояние наших команд длится уже довольно давно, так что, если наши команды играют друг против друга, напряжения и грубостей не избежать. Но за последние два года неприязненные отношения переросли в неприкрытую вражду. А пару недель назад несколько игроков Сент-Эй заманили к себе подругу Грейс, забрали у нее телефон и отказывались выпускать из своего захудалого номера в мотеле.

Но сегодня вся вина лежит только на мне. Обе стороны, как обычно, сыпали оскорблениями во время вбрасывания шайбы, вели агрессивную игру, применяли достаточно сильные силовые приемы. А я вышел на лед уже на взводе, так что, когда один придурок замахнулся на меня, мне не удалось сдержаться.

Меня удалили с матча за неспортивное поведение. Ну да, конечно. Если бы рефери услышали хотя бы половину тех мерзостей, которые Коннелли отпускал в адрес наших матерей, то удалили бы этого козла тоже.

А так я оказался единственным отстраненным игроком. Из-за одного удара уже в накаленной и без того игре меня вряд ли исключат из команды, но зато теперь я должен сидеть в раздевалке, потому что мне запретили уходить до тех пор, пока я не получу обязательную головомойку от тренера Дженсена.

Или, может, он снова делегирует свои полномочия О’Ши, который будет только рад возможности снова отчитать меня. Да уж, везет как утопленнику. За последние двадцать четыре часа это будет уже вторая нотация от ублюдка. Вчера он позвонил и пригласил меня в свой кабинет, когда я уже возвращался домой после игры «Ураганов». Плюс ко всему еще и Элли написала о свидании со своим бывшим, так что неудивительно, что в итоге мы с Бо нажрались как черти.

Клянусь чем угодно, если Элли снова вернется к этому недостойному ее придурку, я… что? Снова выйду из себя? «Порву» с ней? Да кто бы говорил? До сих пор я только и делал, что избегал ее. Потому что, если честно, я боюсь того, что она может мне сказать.

Из-за двери доносится глухой звук шагов. Я инстинктивно напрягаюсь. Стоп, это же другая дверь. Не та, что ведет на каток, а та, которая выходит в главный коридор.

– Дин! – Услышав голос Элли, я тут же поднимаю голову.

Черт, как она сюда попала? Ледовая арена строго охраняется во время домашних матчей, чтобы избежать проникновения посторонних в раздевалки и порчи спортивного инвентаря. Просто такое случалось пару лет назад: какой-то безумный фанат команды, с которой мы играли, проскочил в раздевалку и краской написал на наших шкафчиках «ЛУЗЕРЫ». Оказывается, некоторые колледжи принимают к себе пятилеток.

Раздается тихий стук.

– Дин, ты здесь?

– Да, – сипло отвечаю я.

Светловолосая голова Элли заглядывает в помещение. Заметив меня, она идет ко мне. На ней джинсы и красный свитер, волосы небрежно собраны в пучок, и то ли мне кажется, то ли глаза у нее на самом деле красные. Она плакала?

– Как тебе удалось пройти через охрану? – угрюмо спрашиваю я.

– Сказала охраннику, что я твоя девушка и что мне срочно нужно проверить, как там мой парень. Без крокодиловых слез не обошлось. – Она криво ухмыляется. – Умение плакать по команде порой может пригодиться не только на сцене.

– И он купился на это?

– Да. Я была очень убедительной. Но мне пришлось показать ему свое удостоверение студентки Брайара, чтобы доказать, что я не какая-нибудь там диверсантка. – Элли садится рядом со мной. – Почему тебя вышвырнули из игры?

Я смотрю в точку прямо перед собой.

– Я повел себя как кретин и ударил другого игрока. Очень глупо с моей стороны. Так что я заслуженно сижу здесь.

– Наверное. Но все равно это отстой. – Она умолкает. Я ощущаю на своем лице пристальный взгляд ее голубых глаз. – Ты избегаешь меня.

Бегло глянув на нее, я отворачиваюсь.

– Есть немного.

– Немного? Это не измеряется, Дин. Ты либо избегаешь общения с кем-то, либо нет.

– Неправда. Иногда для этого есть уважительные причины. Или происходят неожиданные перемены.

– Например?

Я пожимаю плечами.

– Неважно.

– Еще как важно, – возражает Элли, – но мы можем вернуться к этому позже.

Она кладет ладонь на мою щеку, опускает ее к подбородку и поворачивает мою голову к себе, заставляя смотреть ей в глаза.

– Я знаю, ты сердишься на меня за то, что я встречалась с Шоном.

– Я не сержусь. Ты можешь встречаться с кем хочешь. – Мой голос звучит безразлично, но внутри меня бушует гнев. – Но только давай обойдемся без этого лицемерия. Разве мы не должны предупреждать друг друга, если хотим переспать с кем-то другим?

– Я не спала с ним.

– Нет?

– Нет, – твердо отвечает Элли. – А если ты игнорировал меня только потому, что думал, будто мы с Шоном снова сошлись, то могу уверить тебя: это не так. Он хотел, но я сказала «нет».

Я не могу объяснить, откуда взялась нахлынувшая на меня волна облегчения.

– Хорошо, – беззаботно отвечаю я, но, судя по ее взгляду, Элли понимает, как приятно мне было узнать об этом.

Она берет мою руку и переплетает наши пальцы.

– Между мной и Шоном все кончено. Я не хочу снова быть с ним, и именно это я и сказала ему вчера вечером.

– Готов поспорить, твой ответ ему совсем не понравился.

– Нет, конечно, но ему придется с этим смириться. – Она проводит большим пальцем по моим чувствительным костяшкам. Они больше не кровоточат, но Элли ахает так, словно мне ампутировали кисть, а потом строго говорит: – Не нужно было тебе драться.

– Хоккеисты – народ импульсивный. Бывает, мы деремся, но это же не конец света.

– За что ты ударил того придурка? Что он сказал тебе?

– Я даже уже не помню, – признаюсь я. – Все было как в тумане, к тому же у меня с самого начала матча было жуткое настроение.

На лице Элли появляется виноватое выражение.

– Из-за меня?

– Нет. – Я сжимаю ее пальцы. – О’Ши снова докопался до меня из-за очередной долбаной фотки в Instagram.

Я хрипло усмехаюсь.

– Похоже, теперь мне стоит быть поосторожнее в «Малоун».