Прошел уже год с тех пор, как Лиза переехала сюда; она поселилась здесь летом, когда сад был наполнен веселым жужжанием и звоном насекомых и благоухал цветочными ароматами. В сарае Лиза отыскала ржавые садовые ножницы и старомодную газонокосилку и решительно принялась приводить сад в порядок. Она могла купить современную косилку и разделаться с работой в два счета, но упорствовала в своем намерении использовать старые инструменты, пока лужайка перед домом не обрела прежний ухоженный вид. Затем Лиза вскопала грядки, подрезала кусты и кое-как залатала дыры в заборе старыми досками.

Стоя осенним утром на лужайке и бросая мячик Рэмбо, она испытывала гордость, глядя на дело рук своих. Пес вылетел из зарослей, смешно перебирая коротенькими лапками, и Лиза присела и протянула к нему руки. Рэмбо подпрыгнул, она прижала его к груди, а он принялся самозабвенно облизывать ей лицо. Лиза со смехом упала на траву, пытаясь увернуться и избежать столь непосредственного проявления любви, и он лизнул ее в шею и за ушами.

Она никогда не думала, что сможет так сильно полюбить животное. Пожалуй, Лиза просто не могла не ответить на его любовь, которая оказалась столь беззаветной и искренней. Ей рассказывали, что прежние хозяева жестоко обращались с собакой, уезжая из дома и бросая его на произвол судьбы иногда по целым неделям. А потом они вообще уехали навсегда — без него.

Время от времени Лиза сажала Рэмбо на заднее сиденье машины и ехала в Броксли, где они вдвоем бегали по холмам и долинам до полного изнеможения, пока пес не вываливал язык, который свисал из пасти, подобно влажной розовой кисточке.

Вернувшись домой, остаток дня Лиза проводила за письменным столом, отвечая на письма, которые стали приходить к ней после выхода на экран программы Мило Ханны.

Ах, какие это были письма! Трагические, душераздирающие.


Лиза выбежала из студии на улицу, даже не зная, где находится, поскольку не следила за дорогой, по которой ехала машина, забравшая ее с Джекки из дома. Сколько прошло времени, какой был день и год? Впрочем, разве это имело какое-то значение? Охватившие ее смятение и стыд не оставляли места для других эмоций, и, пробежав еще немного, Лиза остановилась, почувствовав на себе любопытные взгляды, которые бросали на нее прохожие. Кое-кто даже в испуге прижимался к стенам домов, заметив, как она мчится к ним навстречу. Дыхание Лизы стало хриплым и прерывистым, а ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, ужасно болели.

В конце концов Лиза остановилась, огляделась и сообразила, что находится на Стрэнде, одной из главных улиц Лондона; солнце уже коснулось крыш слева от нее — значит, наступил вечер.

И что теперь делать? Куда пойти? Она никогда не сможет показаться людям на глаза. Никогда! На другой стороне высился большой отель. Лиза вошла туда и сняла номер, зарегистрировавшись под именем Мэри Смит.

— Не могли бы вы прислать ко мне в номер бутылку… нет, чашку чая? Немедленно, будьте добры.


В полночь Лиза позвонила домой, надеясь застать там Джекки. Подруга сняла трубку.

— У меня нет желания разговаривать, — ответила Лиза на требования сообщить, где она и что с ней происходит и мольбу срочно, немедленно, как можно скорее вернуться домой. — Я позвонила только для того, чтобы сказать — со мной все в порядке, и я скоро вновь свяжусь с тобой. — После чего она положила трубку, не слушая града вопросов, которыми засыпала ее Джекки.


Первая страница «Метеора», вышедшего на следующее утро, пестрела убийственным заголовком:

«КАКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!

Вчера вечером Лиза Анжелис, бывшая актриса, устроила на ток-шоу Мило Ханны самое грандиозное представление в своей жизни. В порыве эмоционального стриптиза, от которого кровь стыла в жилах, бывшая порнозвезда попыталась (правда, безуспешно) представить себя спасительницей рабочего люда, лучшим другом умирающих и подвергшихся сексуальному насилию детей. Но ведь мы же ей не поверили, не так ли? Даже если все сказанное ею — правда, факт остается фактом: эта женщина сама призналась в умышленном убийстве…»

Лиза скомкала газету и швырнула ее в мусорную корзину в вестибюле отеля. Все было напрасно. Она обнажила душу, но от этого саморазоблачения стало только хуже — и она от всего сердца прокляла Мило Ханну.


Лиза вспомнила, как когда-то, очень, очень давно, Ральф сказал ей: «Я всегда приду тебе на помощь, если она тебе понадобится».

Телевизор в гостиной работал весь день, и Лиза даже принесла туда поднос с тарелками, хотя к еде так и не притронулась. Во всех выпусках новостей показывали фрагмент ток-шоу Мило Ханны, всегда один и тот же, последние несколько минут передачи, когда она сломалась, и Лиза с любопытством смотрела на себя. Она и не думала, что, оказывается, способна на такие душевные муки. В одной из следующих передач детский психолог рассуждала о том, как насилие над ребенком влияет на его взрослую жизнь, а адвоката спросили о юридических последствиях ее признания. «Спустя столько лет уголовное преследование попросту невозможно», — ответил он. В отличие от статьи «Метеора», вся передача была выдержана в сочувственных тонах.

Выпуск ночных новостей уже достиг середины, и вот-вот должна была начаться рекламная пауза, когда диктор объявил:

— Во второй половине передачи мы вместе поговорим на тему: «Почему вообще эта женщина подверглась преследованиям?» — И Лиза вновь появилась на экране рядом с Мило Ханной.

Ей показалось, что реклама шла целую вечность. Лиза сидела, глядя в телевизор и ожидая, когда же вновь начнется выпуск новостей. Когда это наконец произошло, зрителям вновь показали тот же фрагмент, интервью с детским психологом и юристом, за которым, к удивлению Лизы, на экране появились злополучные заголовки статей из «Метеора». Заговорил комментатор:

— Мисс Анжелис в настоящее время ведет ожесточенный бракоразводный процесс со своим супругом, членом парламента от Броксли, сэром Энтони Молино. Сегодня нам стало известно, что промышленник Колин Соверби, близкий деловой партнер сэра Энтони, входит в Совет директоров газеты «Метеор». И наши телезрители вполне могут задаться вопросом: а можно ли использовать прессу для оказания давления на людей в интересах своих друзей?

— Боже мой! — вырвалось у Лизы. — Ну вот, теперь кое-что начинает проясняться.

Но комментатор еще не закончил.

— Последним, заключительным аккордом развернувшейся на наших глазах драмы стало заявление Ральфа Лейтона, выдающегося актера театра и кино, сделанное им в уединенном домике в горах Шотландии, где он борется со СПИДом. «В ответ на безосновательные утверждения “Метеора” о том, что Лиза Анжелис выдумала всю эту историю со своим отцом, заявляю, что все сказанное ею — правда до последнего слова, — сказал он. — Я знаю об этом, потому что Лиза рассказала мне о случившемся более тридцати лет назад».


Лизе стало лучше, хотя на самом деле это уже не имело значения. Она по-прежнему не могла смотреть людям в глаза, ведь они знали о том, как с нею обошлись, что она сделала с собой и со своим отцом, пусть даже он сто раз заслужил смерть, и что она поступила бы так снова при аналогичных обстоятельствах.

Когда передача закончилась, Лиза позвонила Джекки.

— Я ненадолго уеду. Ты сможешь присмотреть за домом?

— Конечно, смогу. Я перееду туда, а не в новую квартиру, — со слезами в голосе ответила Джекки. — Но, Лиза, милая, тебе уже не нужно прятаться. Ты не поверишь — нам звонят, приходят письма и посетители. Джим Харрисон — о котором ты ни словом не обмолвилась — лезет на стенку от беспокойства. Он просидел здесь всю прошлую ночь, ожидая тебя, а на студии говорят, что их буквально завалили письмами; они перешлют их сюда.

— В таком случае, тебе останется лишь отправить их мне по новому адресу, — сказала Лиза. — Я дам тебе знать, когда подыщу себе новое жилье.


Куда ей больше всего хочется поехать? Ответ пришел мгновенно — в Броксли! Не в город, а в одну из соседних деревушек, где ее никто не знает. Там она решит, что делать дальше со своей жизнью.

Но сначала нужно разыскать Ральфа. Известие о том, что он болен СПИДом, ошеломило Лизу, хотя она уже давно подозревала, что с ним происходит что-то неладное. Она позвонила на телестудию и попросила дать ей его адрес в Шотландии.

— Даже если бы мы располагали такими сведениями, то не стали бы разглашать их, — ответил ей строгий голос. — Мы уже получили с полдюжины звонков от представителей прессы. Полагаю, Ральф Лейтон заслуживает того, чтобы ему дали спокойно умереть, не так ли?

— Я не представитель прессы, — тихо сказала Лиза. — Меня зовут Лиза Анжелис.

— Вот как! — Голос смягчился и стал чуточку более дружелюбным. — Но я сказал вам правду. Некто по имени Адам передал нам заявление Ральфа. Он не назвал своего адреса, просто сказал, что это где-то на шотландском плоскогорье, хотя у меня есть номер его телефона. Нам ведь пришлось перезванивать ему, чтобы убедиться, что этот звонок — не чья-то хитрость или обман. Я могу дать его вам, если хотите. Мы обещали сохранить его в тайне, но, полагаю, для вас можно сделать исключение.

— Прошу вас, скажите мне его! — взмолилась Лиза.

Она сразу же перезвонила, набирая номер дрожащими пальцами. Трубку взял Адам.

— Это Лиза! — плача, выкрикнула она. — Я могу поговорить с Ральфом?

Адам с грустью проговорил:

— Мы так и думали, что вы нас найдете.

— Я хочу видеть его, Адам. Я хочу быть рядом ним, когда…

— Когда он умрет? — закончил он вместо нее.

— Да, — всхлипнула она.

— Ральф не хочет видеть вас, Лиза. Он никого не хочет видеть.

— Но он не может отказать мне!

Адам ненадолго умолк, и из трубки донеслось негромкое перешептывание.