Марианна и Чоле прервали разговор о детях в ту самую минуту, когда вернулась Марисабель.

Ее привез Серхио, друг из балетного училища, она заметно прихрамывала. На вопрос Марианны, что произошло, она, помолчав, ответила:

— Потянула ногу на занятии в балетном классе…

Марианна всплеснула руками.

— Марисабель, я немедленно вызову доктора! — и направилась к телефону.

Марисабель капризно топнула ногой.

— Мамочка, прошу тебя, не беспокойся, это чисто профессиональное, у нас это часто бывает. Помнишь, когда я еще дома с мамой Джоаной занималась?..

— Но это может быть опасный вывих, и ты поначалу просто не чувствуешь, насколько это серьезно!

Марисабель поцеловала Марианну и отчеканила:

— Я не маленькая. Если почувствую себя хуже, мы тут же вызовем нашего доктора.

Марисабель прилегла на кушетку.

Чоле, которая сразу бросилась на кухню, через некоторое время вернулась, неся баночку с каким-то снадобьем, вату и бинт.

— Тепескоуите! — с уважительным трепетом сказала она, показывая склянку. — Вмиг как рукой снимет. Древнее индейское средство. Мне из деревни присылают для моих суставов! — и начала отвинчивать крышку.

— Да что вы, право!.. Я ведь ясно сказала, оставьте меня в покое! — на глазах Марисабель выступили слезы.

— Марисабель, мы уважаем твою независимость, — сказала Марианна. — Но и ты должна уважать наше внимание друг к другу.

— Я понимаю, мамочка. — Ее губы задрожали, и она разревелась, как в детстве. — Не обращайте внимания. Просто у меня такое настроение. Ничего не клеится. Меня сегодня и преподавательница по истории искусств отчитала…

Она вытерла глаза платком и улыбнулась Чоле.

— Я согласна. Можешь проводить на мне испытание этого индейского чуда.

— Да эту панацею веками индейцы пользуют! — Чоле радостно всплеснула руками и, кряхтя, присела около Марисабель. Она намочила вату красноватой, пахнущей спиртом жидкостью и спросила: — Где?

Марисабель, приподняв подол юбки, показала на верхнюю часть левой икры под коленом. Чоле наложила на это место обильно смоченную жидкостью вату и несильно перебинтовала ногу, заработав поцелуй.

— Чоле… Бето часто болел в детстве?

— Поначалу часто. Знаешь, какие у нас условия были. Муж мой ушел, — Чоле усмехнулась. — Зачем ему было чужого ребеночка кормить… Я ведь не пожелала отдавать Бето в приют. А зарабатывала мало… В квартале нашем то и дело эпидемии случались, то дизентерия, то корь, то скарлатина…

Марианна отвернулась к окну и незаметно приложила платок к глазам.

— Детская докторша молоденькая у нас была, одна на все предместье, так она сказывала по науке, что дети, даже когда они несмышленыши, чувствуют потерю родной матери, маются, бедняжки, и болеют чаще… Потом приноравливаются…

Чоле спиной почувствовала состояние Марианны и тут же переменила тон.

— Но у нас-то получше было, чем у других! Соседки помогали, а чаще других Филипа.

Марианна подошла к Чоле, обняла ее и поцеловала. Глаза у обеих были заплаканными. Захныкала и Марисабель.

Чоле всплеснула руками:

— Что ж это нынче день какой слезливый!


В коридоре Чоле шепнула Марианне:

— А ведь нога-то у нее не болит.

— Как ты можешь говорить так?

— Цела нога…

— Чоле, почему ты так считаешь?

— Я сразу поняла, когда она ножкой притопнула. Левой. Той, которую потянула…

Чоле многозначительно подмигнула сразу двумя глазами.

— У нее не нога болит… У нее вот где болит…

Чоле положила открытую ладонь на грудь около горла, где предположительно находится душа.

— И вот здесь ей неможется.

И Чоле поводила этой же открытой ладонью около виска, где предположительно в головах у девчонок гуляет ветер. Марианна рассмеялась.

— Ну, если так, я спокойна.

Глава 24

Тут же позвонила Лили. Она решила выведать, как отреагировала Марисабель на субботние события, но начала издалека.

— Марисабель, нет ли у тебя немецко-испанского словаря?

— Это еще зачем?

— Мамины сестры прислали из Мюнхена поваренную книгу, и я хотела бы сделать маме сюрприз, приготовить какое-нибудь немецкое блюдо. А с немецким у меня, сама знаешь, дело швах…

Марисабель вспомнила шутку Марка Твена: «Я сказал «Ich bin» и уменьшил запас своих немецких слов ровно наполовину…» Шутка пришлась как нельзя кстати:

— Ты сказала «швах» и уменьшила запас своих немецких слов ровно наполовину!

Лили расхохоталась и, чтобы притупить ее бдительность, польстила Марисабель:

— Мне бы твою эрудицию!

Марисабель любила донью Эльсу, ей нравился ее смешной, чуть картавый выговор. После окончания второй мировой войны она в животе матери «бежала» из-под Кенигсберга, не знала, кто ее отец («Может быть, и русский солдат», — горько шутила она). Мать родила донью Эльсу в Испании, потом переехала с ней в Мексику, где Донья Эльса рано вышла замуж за немолодого отца Лили, ставшего со временем известным радиокомментатором.

— Немецкий словарь есть у отца в кабинете, я спрошу у него вечером…

— Ничего, я поищу в другом месте. Хочу успеть к маминому приходу с работы… Ну как, понравилось в «Габриэле»?

— Жаль, мы опоздали. За соседними столиками только и говорили, что о Неукротимой Виктории. Она действительно бесподобна!

— Да, Бето она очень понравилась. Он находит, что мы с ней немного похожи.

— Ах, так!

— По крайней мере, по темпераменту…

— Вот как!

— И по строению тела.

— Он это визуально определил или… как-нибудь еще?

Лили лукаво рассмеялась:

— Тебя это очень интересует?

— Отнюдь! — непринужденно ответила Марисабель, но не преминула съязвить: — Недаром он учится в школе художественного мастерства, у него появился тонкий вкус, чего раньше я у него не замечала…

— Тонкий вкус и у моего кузена Умберто, который в восторге от тебя! Надеюсь, на этот раз ты серьезно отнесешься к нему…

— Что ты считаешь серьезным?

— Ну, выйти замуж за достойного человека, который мог бы меня обеспечить, — полушутливо сказала Лили с мечтательной интонацией в голосе. — Чего я вполне заслуживаю!

— Мне-то нет необходимости приваживать человека из материальных соображений, — с намеком сказала Марисабель. — Главное — это чувства, расположение к тому, с кем я хотела бы прожить вместе всю жизнь…

— Разве Умберто не боготворит тебя?

Марисабель, мысленно сделав себе выговор за то, что излишне открывается своей «заклятой» подруге, защебетала в духе ничего не значащей светской беседы:

— Конечно, он очень мил, мы прекрасно провели время на выставке и позже в «Габриэле»…

Пусть она расскажет об этом несносному знатоку женских темпераментов. Не он один на свете!..

— А Бето дома? Он просил позвонить ему…

— Кажется, он еще не вернулся. Что-нибудь передать?

— Пусть он позвонит мне…

— Непременно передам.

На этом разговор и окончился.

Внезапно Лили подумала о том, о чем подумал Бето: что она должна была спросить у Бето и какой «мужской совет» должен был он ей дать… Вдруг Марисабель начнет его расспрашивать, а он запутается?

Пусть запутается, тем лучше. А не запутается, сработает то, о чем Лили попросила Себастьяна.

Глава 25

Бето вернулся домой с намерением во что бы то ни стало объясниться с Марисабель.

Так дальше продолжаться не может. Он думает о ней постоянно. Их глупая размолвка в разной степени отражается на всех обитателях дома.

Но главное — он любит ее и хочет, чтобы она это знала, верила ему.

«А свидание с Лили? — терзал он себя. — Боже, до чего я легкомыслен! Стоит меня поманить, и я бегу, виляя хвостом! Как просто меня целовать!.. Конечно, Марисабель не должна ничего знать о подробностях нашей с Лили прогулки в парке Чапультепек! Марисабель фантазерка, вообразит то, чего не было… А вдруг она спросит, какой «мужской совет» хотела получить от меня Лили! Что я ей отвечу?»

Со всем простодушием и робостью желторотого юнца Бето впал в отчаяние.

Марианна, догадываясь о состоянии сына, решила помочь ему, посчитав разумным поводом для сближения «травму» Марисабель.

— Знаешь, сынок, Марисабель повредила ногу, я опасаюсь, как бы ей не пришлось на время прервать занятия в училище… Пойди, проведай ее…

Сердце у Бето сильно забилось, он обрадовался представившейся возможности увидеть Марисабель. Это тут же отразилось на его лице широкой улыбкой. «Сущий ребенок, — подумала Марианна. — Совершенно не умеет скрывать своих чувств».

Она лукаво спросила:

— Тебя, я вижу, радует то, что Марисабель получила травму…

Бето смешался и, ничего не ответив, поспешил к дверям комнаты Марисабель.

Он постучал:

— Можно к тебе?

— Одну минуточку!

— Хорошо, Марисабель, я подожду.

Минуточки вполне хватило, чтобы снять платье, переодеться в короткое кимоно и живописно развалиться в кресле.

— Входи, — услышал он.

Короткое кимоно как нельзя лучше подчеркивало стройность ее ног. Левая, пониже колена, была перебинтована. На бинте виднелись красноватого цвета разводы.

— Что это, кровь?! — бросился Бето к Марисабель. — Мама сказала, ты повредила ногу?

— Не стоит твоего внимания. Тебе что-нибудь нужно?

— Мне нужно узнать, в каком состоянии твоя нога…

— Позволь мне одной беспокоиться о ней.

— Марисабель, что происходит? Почему ты говоришь со мной таким тоном?! Я ни в чем не провинился перед тобой, чтобы ты так себя вела…