Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

Чоле смущенно помолчала и, совсем не желая обидеть «богачку» Марианну (у нее и в мыслях не было считать ее за чужую), робко ответила:

— Со стороны нашего квартала, где Бето вырос…

— Чоле, а где росла я? — Марианна всплеснула руками. — Во дворце? Я росла на ранчо, среди грубых людей, ругани. Носила что придется. Почти не училась. Но когда я встретила Луиса Альберто, это не помешало мне стать другой. Думаю, дело здесь не в заносчивости Марисабель, а именно в мягкотелости Бето. Он мужчина, и если он любит Марисабель, то должен действовать решительно. Выяснить до конца свои отношения с ней.

— Так ведь и я ему это советую.

Их разговор прервало появление Марисабель.

После всего случившегося ее словно подменили. Внешняя умиротворенность, бледность и некоторая вялость в движениях еще больше подчеркивали ее необычную грациозную красоту.

— Мама, Умберто приглашает меня и Джоану на свой день рождения…

— Я думаю, тебе лучше отложить первый после болезни выход из дома еще на недельку, — сказала Марианна, внутренне устыдившись того, что мотивирует свое мнение не самим поводом для выхода, а озабоченностью здоровьем Марисабель.

— Я советовалась с доктором Смитом, и он сказал, что смена обстановки мне не противопоказана.

— Там будет много приглашенных?

— Родители Умберто, его сестра и… Лили.

Марианна насторожилась — уж не на помолвку ли она собралась!

— Ты уверена, что должна идти?

— Мама Джоана не против.

Марианна ничего больше не сказала, лишь многозначительно взглянула на Чоле. У той были похожие мысли.

Марианна подошла к Марисабель, поцеловала ее в лоб и направилась к двери.

И увидела стоявшего в глубине коридора Бето. Глаза его были влажны.

Марианна увела Бето в его комнату.

За все время болезни Марисабель он ни разу не видел ее и не говорил с ней.

Только робко справлялся у Чоле и у Марианны о ее здоровье.

Увидев в первый раз психиатра Кевина Смита, вышедшего из комнаты Марисабель, он вызывающе громко спросил у Марианны:

— А это еще кто? — и выбежал из прихожей.

Подобная бестактность со стороны Бето удивила Марианну. Смутившись, она сказала врачу:

— Доктор, простите моего сына Бето. Недомогание Марисабель испортило наши характеры…

— Его характер, — поправил Марианну Кевин и усмехнулся. — И насколько я могу судить со слов сеньориты. Марисабель, именно этот его характер испортил ее здоровье.

— Что, сынок, не сладко? — спросила она Бето, потрепав его по волосам.

— Мама, скажи, я могу нравиться Марисабель?

— И не только ей! Она сама это знает и нервничает, когда бывает с тобой на людях.

— Бывала, — поправил он Марианну. — Теперь она бывает на людях с Умберто.

— Сынок, вот что я тебе скажу. Ваша размолвка уже довела ее до срыва. Я не хочу, чтобы это произошло и с тобой.

— Мама, за меня не бойся. И я хочу сказать тебе, что я ни в чем перед ней не виноват. Я люблю ее, понимаешь, очень люблю!

— Так пойди и скажи ей об этом!

Бето догнал Марисабель в дверях. Она готовилась выйти с Джоаной на улицу.

— Марисабель!

Девушка спокойно посмотрела на него. Джоана, понимая всю деликатность момента, вышла за порог, прикрыв за собою дверь.

— Я слушаю тебя, Бето.

— Не езжай к Умберто.

— Ты можешь мне предложить что-то иное?

— Не езжай к Умберто, — как маленький, с той же интонацией повторил Бето.

На улице послышался автомобильный гудок. Скорее всего, заехавший за ними Умберто торопил Марисабель.

— Бето. я вернусь, и мы поговорим, — миролюбиво сказала Марисабель и, поцеловав его в щеку, вышла на улицу.

Глаза Бето просияли. Он бросился к Чоле и крикнул:

— Она меня поцеловала! Марисабель меня поцеловала!

Это уютное помещение с большим окном, выходящим в сад, бывшее когда-то его детской комнатой, было специально переделано Луисом Альберто в «литературную камеру», где он уединялся, когда свободное время позволяло ему предаваться любимому сочинительству.

Здесь он чувствовал себя особенно хорошо.

Закрыв глаза, он вслушивался в шум листвы за окном и щебетание птиц, и ему казалось, что сейчас скрипнет дверь и войдет мама.

Иногда ему чудилось даже, что он слышит тонкий запах ее духов.

В последнее время к нему часто заглядывал сюда отец. Дон Альберто сильно сдал. Когда-то волевой и строгий глава семейства, не раз решительно и прямодушно вторгавшийся в жизнь своих чад и домочадцев, дон Альберто умильно вспоминал и пересказывал теперь лишь окрашенные в розовые тона эпизоды былой жизни, до смешного смахивавшие на некоторые сцены пресловутых «мыльных опер».

Впрочем, он теперь частенько составлял компанию женщинам во время их вечерних бдений у телеэкрана…

Луис Альберто пригласил Альфонсо Кесаду именно сюда.

К удивлению хозяина кабинета, Кесада показал ему фотографию, сделанную тут же после обряда венчания Джоаны и Карлоса на лужайке около храма падре Адриана.

— Когда и где вы успели заполучить ее? — спросил Луис Альберто, с интересом посмотрев на расторопного телевизионщика. — Даже у нас еще нет такой.

— Все просто, — ответил Кесада. — Я залюбовался вашей группой, в особенности… Но об этом чуть позже… Нетрудно было узнать адрес фотографа и найти его. Мне хотелось рассмотреть эти лица на фотобумаге, определить фотогеничность некоторых из них. Кстати, фотограф дон Кристобаль личность незаурядная, а в доме у него настоящий музей…

— На чем же вы хотите заострить мое внимание?

— Вот на этих двух членах вашего семейства.

— А! — улыбнулся Луис Альберто. — Это Марисабель и Бето.

— Чудесные лица! — со всем простодушием, на какое он был способен, воскликнул Кесада и спросил про то, о чем он и так знал. — Где они учатся?

— Марисабель в балетном училище, а Бето в школе художественного мастерства.

— Так ведь это настоящая удача!

— Почему?

— Не считаете ли вы, дорогой дон Луис Альберто, что они могли бы сыграть главные роли в будущем телесериале?

Вопрос гостя озадачил Луиса Альберто.

В назначенное время Вивиан привела в кабаре Белинду. С робостью переступила она порог кабинета Бласа Кесады.

Ишь, какой важный, сидит спиной к окну, дымит трубкой и в упор на нее глазеет.

Блас Кесада узнал в ней ту самую женщину, которая в день венчания Джоаны промывала ей косточки около ограды храма. Там Блас находился в обличии своего клетчатого «близнеца» и мог не опасаться того, что Белинда его узнает.

Иметь в доме Луиса Альберто осведомительницу было крайне необходимо. Успех замысла (вернее было бы сказать «злого умысла») во многом зависел от понимания того, как хитроумные атаки Бласа будут воздействовать на цитадель Сальватьерра.

Сделать Белинду своей союзницей было не сложно.

— Так что я пришла, сеньор, — робко сказала Белинда.

Не предложив ей сесть, Блас приблизился к ней и обошел ее со всех сторон, словно разглядывая лошадь, мнение которой об осмотре совершенно не заботит покупателя. Потом медленно вернулся за стол и углубился в просмотр бумаг.

— Так что я пришла, сеньор, — чуть громче сказала Белинда.

— Будешь помогать повару два вечера в неделю, с восьми до двух ночи, — сказал Блас как о чем-то окончательно решенном. — Ступай.

— А сколько будут платить?

— Ты сколько получаешь в неделю там, где постоянно работаешь? — и, не дав ей ответить, сказал: — Столько же будешь получать здесь за два вечера. Я сказал, ступай!

Радостно огорошенная, Белинда взялась было за ручку двери, когда услышала сказанную ей вдогонку угрюмую фразу:

— Никому ни слова о том, что будешь здесь работать!

— Понятно, сеньор, — ответила, не оборачиваясь, Белинда, когда дверь сама отворилась и на пороге появился неотразимый Диди.

— Диди, — приказал Блас. — Поедешь с сеньорой Белиндой в ателье и закажешь ей форменную поварскую одежду.

Не потребовалось много времени для того, чтобы Белинда сменила тщедушного ухажера на сурового красавца Диди. Остальное было делом любовной техники: о каких только подробностях из жизни дома Луиса Альберто Сальватьерра не рассказывала Белинда, барахтаясь время от времени в жестоких объятьях ресторанного вышибалы…

Обо всем тот неукоснительно докладывал своему спасителю Бласу.

В уединенном уголке парка Себастьян отчитывал Кики за то, что тот опасно привлекает к себе внимание людей.

— На твоем месте я бы вел себя поскромнее. Еще раз напьешься, отведу тебя к Бласу!

Кики занервничал, но в свое оправдание сослался на аналогичное поведение обвинителя:

— А ты что, не напиваешься?

— Но я никогда при этом не забываю, что напился!

Себастьян и Кики заглядывали в кабаре «Габриэла» еще до появления там Бласа Кесады. Кики очень нравилась Вивиан, а Себастьян не мог глаз оторвать от Виктории.

Вивиан, которую Кики решил заполучить, приваживая ее к наркотикам, к его досаде, что называется, втюрилась в нового хозяина кабаре.

А то, что Виктория — яблочко не по его зубам, Себастьян и сам понимал.

Зоркий Блас Кесада тут же заприметил пеструю парочку, определив опытным глазом всю их мошенническую сущность.

С помощью одного нехитрого трюка, оставаясь при этом в тени, он прибрал их к рукам, рассчитывая «задействовать» их в какой-нибудь будущей махинации.