Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

— Я разговариваю с людьми так, как того требуют обстоятельства. А обстоятельства требуют разговаривать с предателями так, как они того заслуживают.

— Марисабель, у тебя нет оснований оскорблять меня. Я не предатель!

— Но и не человек, которому я должна рассказывать о своем здоровье. Для этого у меня есть друзья.

— Типа Умберто! — вспылил Бето.

Он пулей вылетел из комнаты Марисабель.

Виктория не испытывала расположения к Бласу Кесаде.

То ли из-за многозначительности и сдержанности его речи, то ли из-за непроницаемого, чуть ироничного взгляда, то ли из-за контраста с предыдущим хозяином кабаре, старым балагуром баском Висенте Арансади, погибшим во время землетрясения.

Этот человек сделал много доброго для Виктории, а перед самой своей гибелью что называется облагодетельствовал ее.

Никто в кабаре, кроме Висенте Арансади, не знал, что заставило Викторию сменить жилье.

Дело в том, что Виктория вынуждена была привезти в Мехико из Бильбао и поселить у себя одну из трех своих сестер.

У шестнадцатилетней Бегонии была обнаружена тяжелая форма диабета. Девушка к тому же была немая. Недомогания матери-вдовы, малый возраст двух младших дочурок, постоянная нехватка средств принудили мать поделиться в письме к дочери этим печальным обстоятельством.

Виктория отреагировала моментально: она возьмет Бегонию к себе, покажет ее хорошим специалистам (а в Мексике таких немало), будет ухаживать за ней.

Движимая состраданием, она приняла решение, которое чуть позже, по здравому размышлению, встревожило ее: справится ли она, не отразится ли это на работе в кабаре, от которой только и будут зависеть ее заработки.

Милый дон Висенте!.. Он сразу приметил озабоченность лучшей танцовщицы, своей любимицы и землячки Виктории Хауристи.

Басков, живущих в Испании и рассеянных по белу свету, не так много. И двух слов хватило, чтобы дон Висенте взял ситуацию в свои руки.

Он сам приглядел для Виктории новую, более просторную квартиру, недалеко от ресторана, и, чтобы не лишать шоу в разгар сезона лучшей танцовщицы, самолично привез Бегонию в Мехико, благо у него были дела в Бильбао (если только он не придумал это для отвода глаз). К тому же он удвоил Виктории оклад, попросив только, чтобы она никому об этом не говорила. «Ты стоишь того, и твое положение не дает тебе права отказываться!» — решительно пресек он попытку Виктории гордо отклонить вспомоществование.

Произошло все это незадолго до его гибели, после которой она узнала также, что он оплатил ее новую квартиру за два года вперед. Учитывая высокую квартирную плату, это компенсировало Виктории утрату тайного второго оклада.

Хлопот с Бегонией было не так уж и много.

Улыбчивая рассудительная девушка быстро освоила все, что требуется для помощи самой себе: делать вовремя уколы, принимать лекарства.

Домохозяйка, комичная пожилая дама, в прошлом артистка кордебалета, была посвящена в то, что Бегония больна. Она души не чаяла в Виктории не только потому, что ее квартира была оплачена за два года вперед. После того как Виктория пригласила ее на свое выступление в кабаре, она умоляла ее не беспокоиться о сестре, — она всегда придет ей на помощь. Смущало Викторию то обстоятельство, что старая меломанка вечно ходила с магнитофоном-плейером за поясом и наушниками в ушах, и два раза Виктория с трудом достучалась до нее.

Бегония тоже знала, что в крайнем случае она может спуститься к домохозяйке.

Виктория попросила ее только не посвящать никого в ее семейные дела.

Еще на родине Виктория немного освоила язык глухонемых. Виктория несколько раз на день звонила Бегонии.

Они придумали условный телефонный «язык»: в ответ на слова сестры Бегония стучала один раз по трубке, что означало «да, понимаю, согласна, сделаю, не беспокойся», два раза, что означало «повтори, не понимаю, не расслышала» и три раза, когда хотела ответить «нет». Был заготовлен и еще один сигнал — тревоги: четыре удара по трубке, что могло означать «мне плохо, на помощь, сейчас же приходи!»

Но до этого, слава Богу, ни разу не доходило…

После окончания шоу-программы Блас Кесада попросил Вивиан пригласить Викторию к нему в кабинет.

Блас Кесада встретил Викторию сдержанно, но любезно.

Он выразил ей благодарность за талантливый номер, который она сама придумала, и вручил ей конверт с двумя месячными окладами в поощрение за участие в делах его ресторана.

Казалось бы, только за этим и вызвал ее хозяин.

Но то был лишь повод для дальнейшей беседы, в течение которой Блас Кесада хотел убедиться в обоснованности задуманной им акции.

Десяток рекомендаций и сторонних суждений не могли заменить Бласу одной короткой беседы. Почти всерьез он считал себя «детектором лжи».

— Вивиан рассказывает мне много хорошего о тебе, — начал Блас Кесада.

— Она слишком добра ко мне, — сдержанно ответила Виктория. — Больше, чем я к ней… Недосмотрела, и она пристрастилась к наркотикам.

— Нет ли у тебя каких-либо просьб ко мне?

— Не поощрять этого ее пристрастия…

Блас жестко отчеканил про себя расхожую истину: «Доверяйся небесам, да не плошай сам», но для отвода глаз одобрительно улыбнулся на слова заботливой подруги:

— Спасибо за подсказку, я займусь ею всерьез. Она неплохая танцовщица…

Блас помолчал и, глядя в упор, спросил:

— У тебя есть жених?

Виктория вскинула на него глаза, в которых Блас прочитал настороженность, неприязнь и то, что можно было бы назвать отрешенностью, словно Виктория в этот момент находилась еще где-то, еще с кем-то.

Интуиция не обманула его: безусловно, есть существо, с которым Виктория незримо связана мыслями. Не зная о существовании Бегонии, он еще больше утвердился в мысли, что Виктория не так одинока, как это кажется Вивиан.

— Отвечать обязательно?

— Нет, не обязательно. Простое мужское любопытство. И… симпатия, которую я к тебе испытываю.

— Тогда я пропущу твой вопрос мимо ушей, и считай, что это симпатия, которую я испытываю к тебе.

Блас улыбнулся, он умел ценить остроумие.

— У такой девушки, как ты, должен быть друг и защитник… — И, прочитав в ее глазах смешливый вопрос:

«Уж не ты ли?» — поспешил избавить Викторию от этих подозрений. — Это должен быть человек со стороны и не обязательно любовник. Солидный мужчина, не шантрапа, который бы понимал твою душу артистки, избавлял тебя от излишних житейских хлопот.

— Где найти такого! — Виктория с наигранной издевкой мечтательно улыбнулась. — В каком-нибудь сентиментальном кинофильме? К тебе пристают, и тут появляется красавец, который нокаутирует наглеца!

— От ресторанных бабников и мы с Диди тебя защитим…

Блас помолчал и сказал то, из-за чего только и затеял эту беседу:

— Вивиан рассказывала, как вы отвозили домой не стоявшего на ногах самого сеньора Луиса Альберто Сальватьерра! Вот если бы такой человек…

Виктория покраснела, сердито сдвинула брови и встала. И Блас уверился в том, что его подозрения верны. Это отчасти подтвердили и ее слова, сказанные с затаенной печалью и искренней убежденностью:

— Как же было не спасти достоинство этого добропорядочного человека!

— Не кипятись, Виктория. Я никоим образом не подвергаю сомнению достоинство этого уважаемого имени. Просто я хотел привести пример. Человек такого ранга и должен опекать артисток такого таланта, как твой. Прости, если я вторгаюсь в твою личную жизнь…

Виктория вспыхнула:

— Что ты имеешь в виду? На что ты намекаешь? Что еще обо мне наплела Вивиан?

«Пора сворачивать разговор, — решил Блас. — Ишь, как взъерепенилась».

— Виктория! Вивиан слова плохого о тебе не сказала. Наоборот, она души в тебе не чает. Я говорю об одном, а ты слышишь совершенно другое! Останемся друзьями. Не в моих интересах терять такую замечательную артистку. Прости, если я обидел тебя.

Выйдя из кабинета Бласа, Виктория поспешила к выходу и позвонила домой:

— Бегония, как ты?

И впервые услышала в ответ четыре нервных удара!

Конечно, Чоле была права: нога Марисабель была вне опасности. И Марианна нисколько в этом не сомневалась.

— Я тоже была горазда на выдумки, — смеялась Чоле. — Когда мой за мной ухаживал и на другую стал заглядываться, я у себя на постели мужской пояс забыла. Он увидел и стал кипятиться. Пояс-то моего отца был. Но только я ему сразу про то не сказала!

Милая выдумка Марисабель заставила женщин только улыбаться. И конечно, они не стали выдавать свою младшую сестру по женским страстям. Пусть мальчик помучается. Это ему пойдет на пользу.

— Ишь, гулена! И в кого он такой? Разве этому я его учила?

— Чоле, имя этому «гордыня», — отвечала с грустной улыбкой Марианна. — И ему есть на кого походить…

Чоле поняла, о ком идет речь, и впредь до примирения детей запретила себе обвинять Бето в «донжуанстве», даже и добродушно, понимая, что это каждый раз наводит Марианну на печальные воспоминания о размолвках с Луисом Альберто.

Нет, конечно, так не может продолжаться долго. Они будут начеку. Но вмешиваться покуда не станут, пусть все разрешится само собой.

А в том, что все закончится миром, они не сомневались. Заносчивая ревность Марисабель и ревнивое возбуждение Бето явно вели к скорому примирению.

Марисабель чувствовала, что обе матери Бето хотят оставаться нейтральными в ее конфликте с ним.