Между тем Джой утратила свой боевой дух. Находясь в больнице, сломленная болезнью, а также неослабевающей, ненавязчиво-деспотической заботой медперсонала, она постепенно стала пассивно воспринимать различные лечебные процедуры и налагаемые на нее необоснованные правила, подчинившись больничной рутине и благодарная матери. Она просто хотела, чтобы все заботы были переложены на кого-то другого. Здесь она могла лежать на хрустящих белых простынях, под вращающимся вентилятором, прислушиваясь к тихому шарканью ног медсестер по линолеуму и шуршанию их накрахмаленных юбок, к тихому гулу голосов в другом конце отделения, находясь вдали от пота и запахов настоящей жизни. И хотя Джой очень скучала по ребенку, она в то же время испытывала облегчение оттого, что ей не надо выполнять его постоянные требования и удовлетворять физические нужды.

То же самое относилось к ее мужу.

Но по прошествии еще одного месяца, когда Джой почувствовала, что опять становится собой, она испытала растущее желание снова быть с родными. Мать дважды привозила Кристофера, и им позволили сидеть на открытом воздухе в пышном саду. В конце посещения Элис пришлось отрывать от нее плачущего ребенка, и сердце Джой едва не разорвалось. И, что более важно, ее волновало, что Эдвард здесь редко появлялся.

Он держался с женой неловко, последние два раза даже не попытался поцеловать ее в щеку, а только бродил вокруг кровати, поглядывая в окно, словно ожидая какого-то бедствия, так что в конце концов Джой пришлось попросить его сесть. Эдвард бормотал, что не любит больниц и все это смущает его. Она не сомневалась, что он имеет в виду женское отделение, и поняла его, потому что в женском окружении она тоже чувствовала себя некомфортно. Но когда Джой спросила мужа, все ли у него хорошо, он набросился на нее, говоря, что пусть она перестанет волноваться из-за пустяков. После его ухода Джой вволю поплакала в подушку.

– Не знаешь… Эдвард часто отлучается из дома? – спрашивала она потом у матери.

Сама Элис почти все время проводила дома, беспокоясь, что Вай Ип не сможет хорошо ухаживать за маленьким Кристофером.

– Отлучается из дому? Да нет. На прошлой неделе он ходил на прием к коммандеру. А в четверг участвовал в скачках в Хэппи-Вэлли. Ты это имела в виду?

– Да, это, – сказала Джой, откинувшись на подушки с плохо скрываемым облегчением. – Хорошо, что был у коммандера. Просто я хотела убедиться, что он не позабыл.

Элис сказала, что Эдвард почти никуда не ходит. Она даже советовала ему почаще выходить из дому, урвать свой кусочек свободы, что, как думала Джой, звучало немного забавно из уст женщины, которая била своего мужа по голове венчиком для сбивания яиц за то, что тот приходил домой утром. Но Эдвард съедал ужин, приготовленный Вай Ип, заходил в комнату к сыну, чтобы пожелать спокойной ночи, и скрывался в кабинете, где работал, или время от времени отправлялся в Хэппи-Вэлли или на позднюю прогулку вокруг Пика.

– Мне надо домой, – заявила Джой.

– Тебе надо позаботиться о будущем ребенке, – дотрагиваясь до напудренного лица, сказала Элис. – Нет смысла рваться домой, когда мы вполне можем обойтись без тебя.

На двадцать второй неделе Джой наконец отпустили домой с условием, что она будет больше отдыхать, избегать напряжения и выпивать по меньшей мере две пинты воды в день, хотя бы до окончания сезона дождей. Эдвард пришел встречать жену на Моррис-стрит, 10, без пиджака и в слаксах. Он сердечно обнял ее, и Джой сразу же успокоилась, уверившись, что с этого момента все будет в порядке. Кристофер, поначалу сдержанный, вцепился в мамины ноги и в первую неделю пребывания Джой дома просыпался по три-четыре раза за ночь. Элис же между тем с облегчением и некоторым разочарованием пришлось принять, что дочь выздоровела и поэтому не нуждается в ее помощи.

– Я поживу у вас первые недели две, – сказала она, когда Джой открыла дверь квартиры, чувствуя себя чужой в собственном доме. – Тебе понадобится помощь. А Кристоферу надо придерживаться режима. У нас с ним был очень хороший режим.

Джой оглядывала безупречные паркетные полы и тиковую мебель своего жилища, пытаясь почувствовать все это снова своим. Это место казалось давно знакомым, но каким-то неуютным. Вай Ип внесла поднос с прохладительными напитками, подняла на нее глаза, кивнула в знак приветствия и вышла. «Даже она привыкла, что меня здесь нет, – подумала Джой. – Наверное, пытается вспомнить, кто я такая». Она подошла к каминной полке, на которой стояла картина с голубой лошадью на белой бумаге, теперь наклеенная на светлый картон в обрамлении позолоченной рамки. Джой с минуту рассматривала ее, потом перевела взгляд на Эдварда, наблюдавшего за ней. Очевидно, он тоже старался привыкнуть к ее присутствию в доме.

– Хорошо вернуться домой, – произнесла Джой.

– Мы скучали по тебе, – не сводя с нее глаз, отозвался Эдвард. – Я скучал по тебе.

Неожиданно, не обращая внимания на поднятые брови матери, Джой быстро подошла через комнату к мужу и уткнулась лицом ему в грудь, чувствуя его основательность, вспоминая любимый запах. Он обнял ее и склонил к ней голову, прижавшись щекой к ее волосам.

Элис подчеркнуто отвела взгляд, а Кристофер вбежал в комнату и попытался втиснуться между родителями, раскинув пухлые ручонки и крича:

– На ручки, на ручки!

Как это было во время первой беременности, едва Джой оправилась от утренней тошноты, они с Эдвардом вновь стали близки. Он был необычайно внимателен, часто дарил ей цветы и коробки швейцарского шоколада, которые покупал на приходящих судах. Его изъявления нежности к жене подчас вызывали у Элис открытое раздражение, и она говорила ему:

– Оставь ее в покое. Кристоферу не полезно все это видеть.

Эдвард вновь пристрастился к привычке ходить за женой по пятам из комнаты в комнату, так что время от времени Джой, спасаясь от двух своих мужчин, запиралась в ванной. Если он иногда терял толику чувства юмора или становился чуть более настороженным, Джой относила это к проблемам на верфях. Из разговоров его флотских коллег, приходивших на ужин, она знала, что у Эдварда большой напряг на службе. Старый зануда Эдвард, говорили они, воспринимает все чересчур серьезно. Последнее время им не до смеха.


Кэтрин Александра Баллантайн родилась на неделю раньше срока в той же больнице, где Джой провела бóльшую часть лета. Роды, как выразился доктор, были до неприличия скорыми.

– Эта крошка не задержалась у барьера на старте, – шутливо сказал врач Эдварду, когда того наконец впустили и он в восторге глазел на свою новорожденную дочь.

Врач был тоже любителем скачек, и они время от времени встречались вечерами в Хэппи-Вэлли.

Джой лежала на подушках в состоянии эйфории и глубокого облегчения оттого, что кошмар беременности уже позади.

– Как ты себя чувствуешь, милая? – спросил Эдвард, наклонившись, чтобы поцеловать ее в лоб.

– Немного устала, но очень хочу домой, – слабо улыбнувшись, ответила Джой. – Не забудь сказать старику Фогхиллу, чтобы подготовил для меня лошадь.

Муж одобрительно улыбнулся.

Но на этот раз у Джой почти не оставалось времени для верховой езды, по крайней мере в первые месяцы. Кэтрин, как часто замечала Элис, была трудным ребенком – долго не могла успокоиться, ее часто мучили колики, и она могла просыпаться несколько раз за ночь. Ей быстро удалось истощить совместные силы ее матери, Элис и Вай Ип, разбивая в пух и прах традиционные теории и средства Элис и горничной.

Как ни странно, Эдвард проявлял большое терпение с младенцем и, возвращаясь домой со службы, часто выходил с ней на спокойную прогулку по Пику, прихватив с собой джин с тоником, – прогулку можно было бы назвать спокойной, если бы Кэтрин перестала в это время кричать. Эдвард был ласков с дочкой, когда утомленная Джой испытывала лишь раздражение, и Кейт, в свою очередь, становилась с ним спокойней, инстинктивно узнавая отца.

– Вот, папина девочка, – говорила Элис, искренне радуясь тому, что посвятила себя маленькому Кристоферу. – Ты была точно такой же. – В ее устах это звучало весьма неодобрительно.

– Мне безразлично, чья она девочка, пусть только перестанет плакать, – отвечала Джой.

Уже почти два месяца она недосыпала по ночам. Ночью за ребенком следила Вай Ип, но крики младенца все равно будили Джой, запуская какую-то первобытную систему реагирования, да и няня очень уставала, поэтому Джой, проснувшись, часто заставала ее крепко спящей на раскладушке.

Никогда прежде Джой так не уставала: покрасневшие глаза чесались, как от плохой косметики, и все расплывалось перед глазами. Иногда она бывала так измотана, что ей мерещилось, будто она подошла к Кэтрин, а на самом деле нет. Тогда к ней подходил Кристофер, будил ее и серьезно объявлял, что ребенок опять плачет. Джой старалась не показывать перед Эдвардом усталости, стремясь возобновить близость, тем более что врач разрешил им это. Несмотря на собственное утомление, она ни за что не хотела отказывать ему.

– Когда Кейт будет нормально спать, я стану похожей на себя, – извиняющимся тоном говорила она мужу, осознавая, что сейчас не более соблазнительна, чем старое одеяло.

– Ты в порядке. Просто я хочу быть рядом с тобой, – нависая над ней, отвечал Эдвард, и Джой едва не плакала от благодарности.

На этот раз он согласился на предложенные врачом способы.


Джой была настолько поглощена проблемами своей семьи, что почти не замечала, какой измученной стала их молодая прислуга. Дважды, зайдя в комнату, Джой заставала ее спящей днем – такую ситуацию Элис считала возмутительной, – хотя Джой, сама живущая в состоянии постоянной апатии, сочувствовала Вай Ип и не хотела наказывать.

– Она много сделала для нас, пока я была в больнице, – сказала она Элис, когда Вай Ип пошла на кухню за их ланчем. – Как правило, она хорошо со всем справлялась.

Джой качала Кэтрин на руках, стараясь не допустить плача. Врач сказал, что с трех месяцев ребенка будут меньше мучить колики, но, несмотря на все старания Джой увидеть признаки этого, Кэтрин все же была весьма предрасположена к плачу.