Кейт размышляла о том, что можно назвать отстраненными предметами. Она хотела услышать от него такое, от чего тем не менее стала бы уклоняться – одинаково необходимое и невообразимое.

«Опять эти противоречия, – проворчала воображаемая Мэгги. – Все так же одержима любовью и тем, что она за собой влечет. По-прежнему не стоишь на своих ногах». – «Ах, отстань!» – ответила Кейт.

– Меня беспокоил один вопрос, – начал Том, по-прежнему глядя вдаль. Кейт, которая водила пальцем по его ладони, остановилась. – Это прозвучит немного странно. Но меня это долго тревожило… Хотел тебя спросить… почему он? – (Она этого не ожидала и заморгала от неожиданности.) – Ведь ты едва его знала. Я понимаю, мы были вместе не так уж долго и все такое, но я не мог понять, почему ты выбрала его. Я не понимал, почему… ну почему не меня?

Впервые Том выглядел взволнованным, не уверенным в себе. Словно борясь с незнакомыми чувствами, он открывал и закрывал рот.

– Когда я смотрю на Сабину, – произнес он наконец, – я думаю о том… что она могла быть моей дочкой.

Кейт думала об Александре Фаулере, о портрете на день рождения, о том, с какой яростной и упрямой решимостью она по собственной инициативе расстегнула молнию на своем старомодном бархатном платье и о смешанных чувствах изумления и похоти, отразившихся на лице мужчины, перед которым предстало обнаженное тело девушки-подростка. Она вспомнила, что там было жарко, пахло скипидаром и масляной краской, а вдоль стен были расставлены неоконченные портреты неизвестных ей людей. Пока она одевалась, он исчез в доме в поисках сигарет. Ей показалось, что теперь люди с этих портретов знают ее гораздо лучше.

– Если бы это был ты, это было бы для меня важно, – медленно произнесла Кейт. – А мне, пожалуй, не хотелось ничего серьезного.

«Дареная лошадка» – так он выразился. Ей тогда стало очень противно.

Том смущенно смотрел на Кейт, по-прежнему ничего не понимая. За его спиной с криками кружила одинокая чайка.

– Будь это ты, Том, – сказала она, крепче сжимая его руку, – ты заставил бы меня остаться.


Сабина, сидя у окна наверху, смотрела, как на подъездную аллею въезжает «лендровер» и из него выходит ее мать. В руках Кейт держала газету и коричневый бумажный пакет с покупками. Сабина подумала, что все это она могла позже купить в городе с бабушкой. Мать то и дело проводила рукой по волосам – точный признак того, что человек влюблен. Об этом Сабина прочитала в журнале. Наверняка, если приглядеться, зрачки матери расширены.

Отвернувшись от окна, Сабина посмотрела на кровать, в которой спал дед, и опустила тяжелую штору. Слишком занята флиртом с мужчинами, чтобы проводить время с отцом, с горечью подумала она. Можно сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз Кейт навещала его. Дедушка, наверное, даже не знает, что приехала его дочь, – вот так она помогает ухаживать. С другой стороны, если не считать сиделки, Сабина единственная ухаживает за ним. Бабушка всегда очень занята. Или возится с Герцогом, который, как с нескрываемым удовольствием поведал ей Джон-Джон, скоро окажется на огромной фабрике кошачьего корма на небесах.

Сабина сидела на краю кровати, стараясь не беспокоить деда. В последнее время он лучше себя чувствовал во сне. Когда он не спал, то часто приходил в возбуждение, начиная хрипло, с трудом дышать, отчего у самой Сабины сжималась грудь. Тогда она брала его за руку, стараясь не пугаться, когда дед время от времени стискивал ее руку. Ей мерещилось трупное окоченение.

– Снова уснул? – спросила сиделка Линда, быстро входя в комнату с кувшином свежей воды. – Хорошо. Для него это самое лучшее.

Линда собиралась после завершения работы здесь уйти из сиделок и заняться ароматерапией. Она не говорила, когда закончится эта работа, но обе понимали когда.

– Просто уснул, – ответила Сабина.

– Почему бы тебе не уйти? Иди развлекись. Ты проводишь здесь слишком много времени.

Сабина ждала, когда Линда скажет, что это вредно для здоровья, но та сказала:

– Иди, а я посижу с ним. Да, можешь не напоминать, я убавлю громкость.

Сабина пошла в кабинет, чтобы снова прочитать содержимое бумаги, уже давно лежавшей у нее в кармане. Два дня назад она получила письмо от Джеффа с известием о том, что он собирается жениться на той индианке, и не знала, что с этим делать. Она предполагала, что матери было послано такое же известие, но ничто в ее поведении не подтверждало этого. Даже наоборот, она казалась более довольной, чем прежде.

Сабину тревожило даже не само известие о том, что Джефф, как и Джим, обрел новую семью. Ее тревожила обстановка в собственной семье. Почему Джефф не сделал матери предложения? Они были вместе шесть лет, и Джефф отличался преданностью. Он даже в шутку называл себя суррогатным отцом. Сабине приходилось признать, что Кейт не тот тип женщины, на которых женятся мужчины. Совсем не как бабушка, которой сделали предложение после первого дня знакомства. Мать принадлежит к тому типу, который позволяет использовать себя, таких женщин бросают снова и снова. С ее нехваткой самоуважения это безнадежно. Ее постоянный интерес к мужчинам, готовность с благодарностью принять какие-то никчемные обрывки чувств. Сабина вчитывалась в слова письма, выражающие искреннее желание держать ее в курсе дел и готовность всегда прийти на помощь. Суть не в том, что Сабина хотела, чтобы мама вышла за Джеффа, а в том, что он не сделал ей предложения. От этого Сабина еще больше сердилась на мать. Это казалось очередным провалом.

Сабина взглянула на фотографии, которые они с бабушкой еще не разобрали: детские снимки Кейт и Кристофера, – она решила, что уже тогда он казался напыщенным, – в бордовых рамках с золотым тиснением, а также фотографии Кейт с китайским мальчуганом. Сабине хотелось расспросить про мальчика, но Джой торопилась покончить с ними, как она сказала резким, будничным голосом. Предстоит еще много дел. Сабина может делать с этими снимками все, что угодно.

«Похоже, он единственный парень, который не бросил тебя, – подумала Сабина, держа снимок улыбающихся детей в панамках. – Чем бы ты ни обладала, мама, ты определенно это потеряла».

– Сабина!

Сабина вздрогнула. В дверях стояла Кейт.

– Я подумала, ты захочешь пообедать. Бабушка сказала, что не голодна, дедушка спит, и я подумала, может, перекусишь со мной.

– Надеюсь, ты его не разбудила, – проворчала Сабина, засовывая письмо в задний карман джинсов.

– Нет, милая, он спит. Сиделка мне сказала.

– И думаю, ты не стала проверять.

Кейт заставила себя улыбнуться. Ничто не испортит сегодняшний день – ни то, что ее мать резко отклонила предложение Кейт приготовить ланч – у миссис X. был выходной, и она отправилась в город, чтобы посоветоваться с врачом насчет Энни, – ни раздражение дочери в ответ на попытку помочь. Она незаметно продвинулась в комнату.

– Я разогрею суп и принесу хлеб с маслом. Миссис Х. оставила нам буханку.

– Хорошо. Как хочешь.

Сабина вернулась к фотографиям. Но Кейт не уходила.

– Что ты делаешь?

«А как ты думаешь?» – мысленно произнесла Сабина.

– Просто разбираю старые фотографии, – уклончиво ответила она. – Бабушка мне разрешила.

Кейт наткнулась взглядом на снимки в верхней части коробки.

– Это я? – Наклонившись, она взяла фотографию, на которой она была с китайским мальчиком. – Боже правый, – сказала она, поправляя очки, – я не видела этого много лет. – (Сабина молчала.) – Это Тун Ли, – сказала она. – Сын моей няни. Мы обычно вместе играли… пока… – Она умолкла. – Прелестный мальчик. Ужасно робкий. Возможно, он был первым моим детским другом. Между нами была разница всего в несколько месяцев. – (Сабина непроизвольно подняла глаза.) – На территории наших апартаментов в Гонконге был бассейн. И когда родных не было поблизости, мы играли там в водяных драконов. Или катались вокруг на моем красном велосипеде. Помню, пару раз падали в бассейн. Моя няня ужасно сердилась! – рассмеялась Кейт. – Чертовски трудно было в сезон дождей сушить вещи, так что утопить лучшие туфли в бассейне казалось настоящей катастрофой.

– Сколько тебе тогда было?

Кейт нахмурилась:

– Пожалуй, мы переехали в апартаменты с бассейном, когда мне было около четырех, так что… лет пять. Или шесть?

– А что с ним случилось?

Оживление Кейт пропало.

– Ну, мне запретили с ним играть.

– Почему?

– В то время так было принято. У твоей… бабушки были очень четкие представления о том, что правильно, а что нет. Видимо, играть с Тун Ли считалось неправильным. Во всяком случае, для девочки из нашего круга.

– Даже несмотря на то, что вы все это время были друзьями?

– Да.

При воспоминании о той несправедливости лицо Кейт погрустнело.

Сабина рассматривала фотографию.

– Это непохоже на бабушку, – сказала она.

Кейт подняла голову, не в силах сдержаться:

– Ты ведь так не думаешь, правда?

– Она всегда хорошо ко мне относится, – пробурчала Сабина.

– Знаешь, дорогая, когда-нибудь ты увидишь, что она не такая уж добрая старушка, какой тебе сейчас кажется. Она бывает твердой как кремень.

Изумленная ее непривычно жестким тоном и одновременно испытывая желание возразить, Сабина взглянула на мать.

– Ты считаешь справедливым разлучать двух детей только из-за цвета их кожи?

– Нет, – ответила Сабина, понимая, что ее загнали в угол. – Но тогда многое было по-другому, так ведь? Люди не так смотрели на все. Это зависело от их воспитания.

– Так, значит, ты согласишься, если дома я заставлю тебя есть мясо, потому что так я была воспитана? Ведь так оно и было. Откажись я здесь от мяса, и мне велено будет есть картошку или ничего.

– Нет, конечно.

– Скажи, Сабина, как это получается, что бабушка делает все правильно и все ее поступки можно оправдать? А все мои добрые намерения часто понимаются превратно?

Кейт не могла объяснить, что на нее нашло, но эта фотография вдруг оживила старые обиды, и она вновь разозлилась. Ей надоело отвечать за все беды мира, надоело невозмутимо воспринимать колкости Сабины, покорно, с улыбкой выслушивать обвинения в том, что она разрушила всем жизнь.