Лицо Джой окаменело, черты посуровели. Только очень внимательный наблюдатель заметил бы слабую дрожь – единственный признак сдерживаемых эмоций.

– Язва – это мой просчет? – спросила она. – Я давала ему слишком много лекарства?

– Нет, вы здесь ни при чем. Это обычная токсическая реакция у лошадей, которым какое-то время давали этот препарат. Отчасти поэтому в некоторых регионах его не любят применять. Но для лошади его возраста ничего другого мы сделать не могли. И он достаточно долго продержался на этом. Сколько ему лет? Двадцать семь? Двадцать восемь?

– Можно назначить что-нибудь еще? Поменять препараты? – Джой держала руки перед собой, как будто в мольбе.

Ветеринар присел на корточки, убрал инструменты в чемоданчик и захлопнул его с решительным щелчком. Яркое, безупречно-голубое небо являло контраст мрачному настроению Джой.

– Мне жаль, миссис Баллантайн. Он много чего успел в своей жизни. Не думаю, что в наших силах продлить ее. Если не обманывать себя.

Последнюю фразу ветеринар произнес, украдкой посмотрев на Джой. Он знал, как много значит для старухи эта лошадь, но они и так уже несколько месяцев отодвигали неизбежное.

Джой подошла к лошади и ласково потрепала ее за уши. Потом отодвинула челку со лба, словно изучая лошадиную морду, и почесала нос. Конь приблизил к ней огромную голову и, прикрыв глаза, положил морду ей на плечо, отчего колени Джой слегка подогнулись. Ветеринар ждал, стоя у двери. Он хорошо знал свою клиентку и поэтому не торопил ее.

– Хочу, чтобы вы пришли завтра, – в конце концов сказала она тихим, твердым голосом. – Завтра утром, если вам это удобно. – (Ветеринар кивнул.) – И хочу попросить вас об услуге. – (Он встретился с ней взглядом.) – Я хочу, чтобы вы ему что-нибудь дали. Какое-нибудь обезболивающее. И чтобы не пострадал желудок. – Джой чуть повелительно подняла голову. – Знаю, у вас должно быть что-то.

Ветеринар глубоко вздохнул и, надув щеки, медленно выпустил воздух. Уставился в задумчивости на устланный соломой пол.

– Есть такой препарат, – в конце концов сказал он. Джой молча ждала. – Это экспериментальный препарат. Обычно я его не назначаю лошадям вроде вашей. И не должен этого делать. Но он действительно устраняет боль. Боль в ногах и желудке.

– Хочу, чтобы вы назначили это лекарство.

– Мне не следует этого делать. Я могу потерять лицензию.

– Только на один день, – сказала Джой. – Я заплачу, сколько скажете.

– В этом нет необходимости.

Наклонив голову, ветеринар выглянул из двери конюшни и испустил очередной долгий вздох.

– Я был бы вам признателен, если вы никому об этом не скажете.

Повернувшись к лошади, Джой что-то ласково пробормотала. Лицо ее смягчилось, как будто она ожидала облегчения для себя.

– Принесете сегодня, – не глядя на ветеринара, сказала она.

Джой снова чесала лошадиный нос, привычными движениями широких старческих ладоней оглаживала ее бока.

Ветеринар слегка покачал головой. Он чересчур мягок. Если узнает его партнер, будет очень недоволен.

– Утром у меня еще один визит. Потом заеду к вам. – Он повернулся, чтобы уйти. – Кстати, как там мистер Баллантайн?

– Спасибо, хорошо, – не поднимая глаз, ответила Джой.


В нескольких милях от усадьбы Кейт сидела в «лендровере», глядя через ветровое стекло на маяк Хук-Хэд, который одноцветным монолитом вырисовывался на фоне сверкающей синевы бухты Уотерфорд. Это был первый ясный день за несколько недель. Огромный маяк и небольшие дома, окружавшие его, стояли, высветленные бледным зимним солнцем, и на древний песчаник беспокойно накатывали пенистые волны.

Ее легкие еще не отвыкли от закопченной городской атмосферы, и Кейт, подобно знатоку, смакующему хорошее вино, вдыхала соленый воздух, приносимый резкими порывами ветра с берега внизу, слушала крики чаек и кайр, которые носились над головой. На Кейт были очки, и даже с большого расстояния до них периодически долетали мелкие брызги, сверкающие на свету, как бриллианты.

– Ты почти ничего не спрашиваешь, – сказала она, не глядя на сидящего рядом Тома, – о том, что было со мной. О Джастине – моем последнем партнере. Или о Джеффе.

– А зачем? – Том повернул к ней лицо. – Ты этого хочешь?

У далекого горизонта скользили облака, гонимые невидимыми ветрами.

– Просто я подумала, тебе интересно. Большинство мужчин предпочитают знать твою историю.

– Я знаю все, что мне надо знать. – Он опять повернулся лицом к морю, глотнув кофе из пластиковой чашки. – Иногда мужчины задают чересчур много вопросов.

– А вот ты ничего не спрашиваешь. Не хочешь даже узнать, что я думаю обо всем этом. Хорошо ли это.

– Как я сказал, иногда задают слишком много вопросов. – Том улыбнулся. – В особенности женщине вроде тебя.

Они сидели здесь уже с полчаса, наслаждаясь кратким побегом из Килкарриона с его сложностями. Половину этого времени они пролежали в объятиях друг друга, обмениваясь неспешными поцелуями и опьяненные невыразимым ожиданием. Они понимали, что все произойдет не сегодня, но это не имело значения. Хорошо было просто быть вместе, вдали от всех.

Прошло несколько дней с момента их свидания в летнем домике, и незаметно тревожное чувство вины Кейт отступило, побежденное отчаянным желанием быть рядом с Томом, видеть его улыбку. На следующий день она проснулась в настоящей панике, взамен теплых чувств испытывая ужас оттого, что снова увлеклась. Она разыскала Тома во дворе и твердо, но с легкой истеричностью в голосе заявила, что все это было ужасной ошибкой и она просит прощения, если ввела его в заблуждение, но теперь должна идти собственным путем. Том, кивая, сказал, что понимает. Он был так же невозмутим, когда в тот день она три раза разыскивала его, приглушенным, но настойчивым голосом вновь объясняя, почему это невозможно. Ведь она все обдумала и поняла: они совершенно не подходят друг другу и он слишком сильно ей нравится, но она не хочет разрушить его жизнь.

После этого Кейт поднялась к себе в комнату и, разозлившись на себя, безутешно рыдала. Поэтому, когда на следующее утро Том, вопреки обычаю, появился в столовой и сообщил Джой, что собирается в город в магазин упряжи, Кейт вскользь поинтересовалась, не может ли он подвезти ее. Ей понадобилось кое-что купить в городе. Кристофер – с чутьем ищейки он разгадывал любой неосмотрительный шаг с ее стороны – уехал в воскресенье вечером. Сабины дома не было, а Джой не заметила ничего предосудительного. В тот момент ее не интересовало ничего, кроме угасающей старой лошади и бесчисленных хлопот по дому и конюшне. Так что они с Томом незаметно вышли из дома и умчались в «лендровере», как ликующие дети, тайком прогуливающие уроки. Кейт, не сдержав желания прикоснуться к нему, потянулась к его руке, и ей стоило больших усилий не отдернуть свою руку, когда вместо податливой плоти дотронулась до твердого пластика.

– К этому привыкаешь, – не скрывая веселья, произнес Том. – Иногда я вскакивал во сне, когда принимался тереть нос. Или хуже того. – Говоря это, он искоса посмотрел на Кейт, и на его губах заиграла лукавая улыбка.

Кейт зарделась, но скорее не от смущения, а от удовольствия. После оба на несколько минут умолкли, мысленно представляя себе картинку, вызванную словами Тома.

– Ну а как же ты?

Том допил кофе и поставил стаканчик на приборную доску, рядом со старыми шерстяными перчатками, мотком бечевки и пожелтевшим экземпляром «Рейсинг пост».

– Как же я?..

– Ну ведь должен был быть кто-то. В конце концов, прошло больше семнадцати лет.

– Святым я не был, – пожал плечами Том. – Но никого особенного не встретил.

Кейт не могла в это поверить.

– За все это время? – В ее голосе послышался намек на опасение, что сейчас возникнет фантом его страстной увлеченности кем-то. – Должна быть какая-то женщина. Разве ты никогда не хотел жениться? Жить с кем-то?

– Была пара девушек, которыми я увлекался. – Он снова повернулся к ней и взял за руку. – Но мы разные. Мне довольно сложно кем-то увлечься. Я предпочитаю жить один, чем быть с женщиной, не… – Голос его замер.

Кейт попыталась закончить его мысль. Подходящей? Идеальной? Единственной? От перспективы быть единственной ее прошиб пот – еще не время ему так говорить. Она и сама толком не знала, правильно ли поступает, позволяя увлечь себя. Но была также другая нежелательная перспектива – в словах Тома звучала критика. «Мы разные. Я предпочитаю жить один, чем… чем быть похожей на нее?» Подразумевает ли он, что она неразборчива?

Кейт отхлебнула кофе, мысленно формулируя и отбрасывая разные ответы. Но не стала спрашивать его о том, чтó он имеет в виду. Как говорил Том, иногда задаешь слишком много вопросов.

Две крошечные мужские фигурки копошились, как насекомые, около лодки, один энергично жестикулировал. Третий ползал по берегу, собирая непонятные предметы.

– Ты сердился на меня? – спросила она наконец.

– Поначалу да.

В его голубых глазах отражалось удивительно ясное небо. Они остановились на каком-то далеком мгновении и, возможно, затерялись в истории.

– Трудно долго сердиться на человека. Во всяком случае, на того, кто тебе дорог.

– Прости. – Кейт кусала губы.

– Не извиняйся. Мы были молоды. И не могли не напортачить чего-нибудь.

– Но напортачила я.

– Просто ты оказалась там раньше меня.

– Ты стал настоящим дзен-буддистом.

– Дзен? – улыбнулся Том. – Так это называется? Не-а… – Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Просто я научился не заводиться из-за того, чего не могу изменить.

Кейт колебалась, но все-таки не сдержалась и спросила:

– Вроде твоей руки?

– Угу. – Том взглянул на свою левую руку, лежащую у него на бедре. – Пожалуй, это было хорошее вступление. Приходится принять, что у тебя отсутствует конечность… Приходится смириться с тем, что у тебя чего-то нет.

Они сидели молча, наблюдая за чайками, кружащимися над бухтой. Лодку подтолкнули в море, и одна маленькая фигурка махала двум другим в лодке. Лодка запрыгала по первым волнам, как семга, плывущая вверх по течению.