– Найл прав, Сабина. Раненая гончая не будет жить.

– Да, не будет жить, если вы ее пристрелите. – Разозлившись, Сабина почувствовала, что сейчас расплачется. – Как вы можете быть такими жестокими? Вам понравилось бы, пристрели я Берти, если бы он не смог выполнять свою работу? Неужели вы не чувствуете никакой ответственности?

Бабушка глубоко вздохнула. Обменявшись взглядом с Найлом, она подтолкнула Сабину к дому.

– Это не домашние любимцы, дорогая. Они не такие, как Берти и Белла. Это гончие, специально выращенные…

Ее слова потонули в скрежещущем реве «лендровера», свернувшего во двор. За ним ехал потрепанный светло-голубой трейлер. Грохот при его приближении был встречен какофонией звуков из двух будок. Потом гончие вылезли из загонов, с возбужденным лаем и воем бросаясь на проволочное заграждение и взбираясь на спину друг другу, чтобы подобраться ближе к выходу.

Среди всего этого шума распахнулась водительская дверь «лендровера», и оттуда легко спрыгнул Лайам.

– Извини, что задержался, Найл. Некому было погрузить эту хреновину. Ах, простите, миссис Баллантайн, не видел, что вы здесь.

– Пойдем, Сабина, – сказала бабушка, твердо направляя внучку к воротам. – Вернемся в дом.

Но Сабина заупрямилась:

– Что случится с собакой, у которой больная лапа? С Горацио? Его пристрелят?

Бабушка мельком посмотрела в сторону трейлера, когда Майкл начал опускать его борт, и стала легонько подталкивать Сабину к дому.

– Нет, не пристрелят. Как сказал Найл, ветеринар считает, что пес поправляется.

– Но почему вы не обращаетесь с ними как с остальными собаками?

Найл взялся за другой край борта, и они с Майклом опустили его на землю, под конец бросив с лязгом, отчего собаки залаяли с удвоенной яростью. Сабина отметила про себя, что у них несколько устрашающий вид.

– Сабина, пойдем. Нам действительно пора.

Бабушка тянула ее за собой. Сабина стояла на месте, глядя на нее с изумлением. Зачем эта поспешность? Что там такого, чего бабушка не позволяет ей видеть?

Ответом на ее вопрос была окостеневшая коричневая нога, которая высунулась из трейлера под неестественным углом, словно указывая вверх, на печные трубы. На конце ее было черное копыто, все еще сохранявшее блеск от какой-то декоративной мази. Сабина смотрела, как Найл небрежно набросил на ногу веревку и потянул, а Майкл, легко взбежав по пандусу, пытался, кряхтя, спустить эту штуковину.

– Что они делают? – прошептала Сабина. От потрясения она с трудом могла говорить.

– Она мертвая, Сабина. – Усталый тон бабушки предполагал, что это ожидалось. – Она ничего не чувствует.

Сабина повернулась к бабке с мокрыми от слез глазами. За ее спиной собаки исступленно бросались на железные прутья.

– Что они делают?!

Бабушка Сабины смотрела на труп гнедой лошади, который постепенно соскальзывал по пандусу.

– Лошадь скормят собакам.

– Скормят собакам?..

– Гончим надо что-то есть, дорогая.

Сабина вытаращила глаза. Она уставилась на мертвую лошадь, потом на истекающих слюной гончих. Она видела только оскаленные зубы, десны и слюну.

– Они разорвут лошадь на куски. – Голос Сабины прервался, и она закрыла ладонями лицо. – Не могу поверить, что вы просто позволите им разорвать ее на куски. О господи…

Мужчины помедлили, а когда Сабина выскочила из ворот и побежала к дому, возобновили свое занятие.


Полчаса спустя миссис X. приготовила чашку чая, но к тому времени, как Джой Баллантайн вспомнила про нее, на поверхности напитка образовалась тонкая коричневая пленка.

Надо было предполагать, что не стоит вести Сабину к загонам с гончими. И в лучшие времена это было грязное дело, а девочка привыкла жить под колпаком большого города. Городские жители с трудом воспринимают грубые правила жизни и смерти. У Джой и без того хватало дел, а теперь еще и Эдварду стало намного хуже.

Она бессознательно подняла голову, как гончая, пытаясь уловить малейший звук с верхнего этажа. Миссис Х. уехала за покупками, и дом был окутан тишиной, нарушаемой лишь лязгом водопровода да всхрапом двух собак, лежащих у ее ног.

Джой вздохнула. Она долго и напряженно раздумывала, что делать с этой девочкой, как оживить и смягчить это настороженное личико. Но внучка, казалось, ничего не хотела, а просто запиралась в своей комнате или пропадала в разных углах дома. Чувствовалось, что она недовольна пребыванием в Килкаррионе. Ей всегда было не по себе – в ее комнате, за ужином или когда кто-нибудь случайно до нее дотрагивался.

Была ли Кейт такой же? Наверное. Джой, прихлебывая в пустой кухне теплый чай, пыталась что-то припомнить, как человек, ищущий в книге нужную страницу. Юношеская хандра Кейт, злость на родителей, не способных понять ее увлечения, ее решимость не ездить верхом. Поэтому гнедая лошадь, которую они месяцами подыскивали для нее, стояла необъезженной на нижнем поле, как постоянное напоминание о лежащей между ними пропасти. Она сильно отличалась от старшего брата Кристофера, который каждые выходные уезжал из Дублина на скачки. С трудом верилось, что они из одной семьи. Да, Кейт была такая же.

Сначала Джой думала, что из этого может что-то получиться. Ей хотелось полюбить Сабину. Хотелось сделать ее пребывание здесь интересным: свежий воздух, активный образ жизни, хорошая еда должны были вернуть румянец этим бледным щекам. Джой подыскала ей хорошую лошадку, которая могла бы стать ее товарищем. Больше всего Джой хотелось почувствовать, что у нее есть внучка, и не отмахиваться от мысли о ней, как это случилось после их крупной ссоры с Кейт. И вот недавно Кейт вдруг позвонила и попросила разрешения для Сабины погостить у бабушки. Молчание Джой было воспринято как нежелание, и Кейт сразу же раздраженно отказалась от просьбы. Однако молчание Джой просто выражало изумление и радость – в прошедшие десять лет она не надеялась, что у нее будет случай принимать у себя внучку.

Теперь обе они чувствовали себя комфортно, только когда Сабина пропадала в доме у Энни. И девочка делала это все чаще. Сабине, похоже, бабушка совсем не нравилась. И Джой приходилось признать, что в обществе внучки она чувствует себя неуютно.

«Может быть, мы просто слишком стары для нее, – думала Джой, замечая скрип в коленях, когда наклонялась погладить мягкую голову Беллы. – Мы слишком старые и скучные, а она привыкла к городской жизни, которую мы совсем не понимаем. Компьютер, вот что ей нужно. Компьютер и телевизор. Глупо думать, что она приспособится к нам. Глупо сердиться на нее только потому, что она не понимает моего отношения к Герцогу. Она еще не знает, что такое ответственность. И мне нужно жалеть ее, а не раздражаться, – думала Джой. – Какую ужасную, бестолковую жизнь она вела до сих пор. Она не виновата, что она такая. Виновата Кейт».

– Пора, ребята, – выпрямившись, сказала она. – Пойдем на поиски Сабины.

Под суровым внешним видом Джой скрывалась определенная душевная отзывчивость. По-своему упрямая, она все же могла уступить, когда бывала не права. Она была уверена, что есть способы сделать жизнь девочки более счастливой. Дать ей несколько фунтов и попросить Энни сходить с ней в кино. Энни тоже полезно выйти в свет. Надо узнать, сможет ли Том поучить Сабину водить «лендровер» по нижним полям. Ей это понравится. Постараться найти с ней общий язык.

Джой велела собакам оставаться на месте и поднялась наверх. Когда чуть раньше она приходила с чистой водой для Эдварда, то услышала доносящиеся из голубой комнаты рыдания. Опасаясь, что ее вмешательство будет отвергнуто, она бесшумно спустилась вниз. Сейчас Джой припомнила это с некоторым стыдом.

«Ради всего святого, женщина, – укоряла она себя, – Сабина еще совсем ребенок. Это ты должна проявить доброту и подойти к ней».

Джой стояла за дверью, прислушиваясь, потом дважды тихо постучала. Ответа не последовало.

Она вновь постучала, потом медленно открыла дверь. Кровать оказалась пуста, хотя покрывало было примято. Оглядевшись, она вышла, не желая вторгаться в личное пространство Сабины. Возможно, внучка у Энни. Джой поневоле огорчилась при мысли, что девочке проще общаться с малознакомыми людьми, чем с близкими родственниками.

«Ее вины в этом нет, – сказала она себе. – Мы просто не очень старались понять ее».

Джой тихо прикрыла за собой дверь, как будто Сабина была где-то поблизости, и сделала несколько шагов по коридору, когда взгляд ее упал на дверь кабинета. Она была распахнута.

В эту комнату Джой заходила редко. Эдвард перестал пользоваться кабинетом несколько лет назад, а миссис X. получила инструкции не убирать в ней, поэтому легко было догадаться, что кто-то здесь похозяйничал. На полу стояли две коробки, а к свернутому ковру был прислонен открытый альбом с фотографиями.

Джой уставилась на разбросанные по полу фотографии. На одной смеются они со Стеллой. В день коронации. Там была джонка, на которой по воскресеньям они плавали на пляж. Эдвард в белой морской форме. И маленькая Кейт со своим другом, маленьким китайчонком.

Увидев разбросанные по ковру собственные воспоминания, словно они ничего не значили, Джой пришла в ярость. Как она посмела?! Как посмела без спроса ворошить ее личные вещи? Джой вдруг подумала о внучке как о незваной гостье, которая тайком разнюхивает что-то из ее прошлого. Эти фотоснимки личные. Это ее жизнь, ее воспоминания, напоминание о прошедших годах. И так беспечно разбросать все это по полу…

Всхлипнув от обиды, Джой наклонилась и принялась кидать фотоснимки в коробку, потом плотно закрыла крышку. После чего вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице, распугав собак.


Сабина уже третий раз смотрела «Завтрак у Тиффани». Она помнила этот отрывок, в котором у одной женщины на вечеринке загорелась шляпа и никто не заметил. Она помнила также и другой отрывок, когда Одри Хэпберн заснула на кровати Джорджа Пеппарда – он не пытался с ней что-то сделать, не так, как было бы в реальной жизни. А отрывок, где она заставила его искать собственную книгу в библиотеке, Сабина могла повторить наизусть. Но это не имело значения, потому что ее гораздо больше интересовала Энни.