Поль вскочил в фургон, Барней Биль взобрался на козлы и взял вожжи. Старая лошадь тронулась, и фургон двинулся по дороге, по которой еще не звенели трамваи. Когда фургон завернул, Поль, выглянув в окошко, бросил последний взгляд на Блэдстон. Он не испытывал сожаления. Он стоял у маленького окошка, лицом к югу, глядя на неведомые страны, за которыми лежит Лондон, город мечты. Ему еще не было четырнадцати лет. Судьба лежала перед ним, и он не видел препятствий к ее свершению. Не будет больше злобный крюк фабрики выхватывать его из постели и швырять в безостановочно вертящийся механизм мастерских. Он не услышит больше скрипучий голос матери, не почувствует на своих ушах ее тяжелую руку. Он был свободен — свободен читать, спать, говорить, упиваться досугом и красотой мира. Поль неясно сознавал, что ему предстоит развиваться, что он узнает многое, чего не знал, вещи, необходимые человеку высокого звания. Он взглянул сверху на приземистую фигуру Барнея Биля, на его суконный картузик, на голые коричневые руки и колени. Для мальчика он был в эту минуту не столько человеком, сколько орудием чьей-то воли, которое бессознательно вело его в землю обетованную.

Вдруг Поль заметил велосипедиста, приближавшегося к ним по пустынной дороге. Помня наставление Барнея Биля, он спрятал голову. Потом лег на постель и, укачиваемый мерной тряской фургона и приятным поскрипыванием корзин, погрузился в глубокий сон усталого и счастливого ребенка.


4