Декан Галифакса был краток, заключительная церемония — еще короче. Собрание устроило Полю прощальную овацию и разошлось, пока Поль, герой дня, принимал поздравления своих друзей.

— Все эти вещи давно необходимо было высказать, но мы слишком осторожничали, — заметил председатель.

— Нам приходилось быть осторожными, — сказал полковник Уинвуд.

— Слава безответственности, — улыбнулся декан.

— Вам редко случается говорить перед такой аудиторией, — тоже улыбаясь, сказал Поль. — Политический детский сад. Приходится говорить обо всем в самом обобщенном виде.

— Вы еще больше укрепили меня в желании стать англичанкой, — произнесла принцесса.

Поль поклонился:

— Может ли быть что-нибудь прекрасней француженки, в сердце которой — Англия? Я бы не желал ничего лучшего!

Зобраска улыбнулась.

Группа, находившаяся на трибуне, прошла в комитетскую комнату позади нее, а оттуда к боковому выходу. Здесь все задержались, прощаясь друг с другом. Свет падал сквозь дверь на полосу тротуара между двумя шпалерами зрителей и на блестящие части автомобиля, стоявшего у подъезда. Шофер с пледом на руке дотронулся до кепи, когда вышла Зобраска, и открыл дверцу автомобиля. Поль с обнаженной головой провожал ее через тротуар. Она остановилась на секунду, чтобы поправить соскользнувшую с плеч шубку. Он поспешно помог ей и получил в благодарность сверкающую улыбку. Она вошла в машину и протянула Полю руку для поцелуя.

— Поскорее загляните ко мне. Я напишу вам или позвоню.

Автомобиль укатил. Подали карету Уинвудов.

— Мы подвезем вас домой, Поль? — спросила мисс Уинвуд.

— Нет, благодарю вас, драгоценнейшая леди. Мне еще надо закончить несколько маленьких дел.

— Покойной ночи!

— Покойной ночи, Поль! — сказал полковник Уинвуд, пожимая его руку. — Чертовски хорошая речь!

13

Поль вертел головой, пытаясь отыскать взглядом среди слабо освещенных лиц любопытных, толпившихся у подъезда, Барнея Биля и Джен. Но их не было. Он был раздосадован и подавлен, его снова охватила тоска по этим близким людям… Подъезжал один экипаж за другим, увозя участников президиума, а Поль оставался в дверях с председателем и почетным секретарем местного отдела. Маленькая толпа уже начинала таять. Вдруг сердце его забилось, и, поспешно пожелав покойной ночи двум должностным лицам, он бросился вперед и к их удивлению схватил за руку какого-то сгорбленного старичка.

— Барней Биль! Как хорошо! А где Джен?

— Тут же, — ответил Биль.

Председатель и почетный секретарь кивнули на прощанье и ушли. Из темноты выступила немного оробевшая Джен. Поль схватил ее за обе руки и смотрел на нее, смеясь от радости.

— Моя дорогая Джен! Сколько лет прошло с тех пор, как мы потеряли друг друга!

— Семь лет, мистер Савелли!

— Мистер Савелли! Что за глупость — Поль!

— Прошу прощения, — сказал Барней Биль, — но у меня здесь приятель, которого я знал гораздо раньше, чем ты родился, и он хотел бы сказать тебе, как ему понравилась твоя речь.

Высокий человек, худой и бородатый, очень хорошо одетый, подошел к ним.

— Это мой старый приятель, Сайлес Фин, — представил его Биль.

— Очень рад познакомиться с вами, мистер Фин, — Поль пожал ему руку.

— Я тоже, — ответил Фин серьезно.

— Сайлес Фин — член местного муниципального совета, — сказал Биль с гордостью.

— Вы должны были быть на трибуне, — заметил Поль.

— Я присутствовал в качестве частного лица.

Произнеся еще несколько слов, мистер Фин отошел. Поль радостно смотрел в блестящие по-прежнему глаза Барнея Биля.

— Дорогой старый Биль, — восклицал он, хлопая своего старого друга по плечу. — Как дела? Как фургон? Я искал его на всех проселочных дорогах!

— Я думаю об отставке, — сказал Биль. — Теперь я могу работать только в немногие летние месяцы, и дела уже не таковы, как прежде.

— А Джен? — Он повернулся к ней.

— Я секретарь мистера Фина.

— Ого! — воскликнул Поль. Мистер Фин был, очевидно, значительной личностью.

Служитель запер двери зала, и они остались в свете уличных фонарей. Наступило неловкое молчание. Поль, прервав его, сказал:

— Мы должны обменяться адресами и условиться встретиться для хорошей и долгой беседы.

— Если вы хотите побеседовать теперь же с вашими старыми друзьями — мой дом в вашем распоряжении, — произнес мистер Фин мягким, меланхолическим голосом. — Он недалеко отсюда.

— Вы очень любезны, но я не смею злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Ну что ты! — воскликнул Барней Биль. — Ничего подобного! Разве я не говорил тебе, что знал его, когда мы еще были мальчишками? И Джен живет там.

Поль улыбнулся:

— В таком случае…

— Добро пожаловать! — сказал мистер Фин. — Вот этой дорогой.

Он пошел впереди с Барнеем Билем, Поль и Джен следовали за ними.

— Что ты делала все это время? — спросил Поль.

— Писала на машинке. Потом Биль встретил мистера Фина, которого не видел много лет, и устроил мне место секретарши. Кроме этого мне не пришлось делать ничего особенного.

— Если бы ты знала, как я сбился с ног, отыскивая вас с Билем несколько лет тому назад, — Поль стал объяснять ей стечение нелепых обстоятельств, разлучившее их. Тем временем они завернули за угол здания и подошли к ожидавшей их карете.

— Я нанял ее для моих друзей и для себя, — объяснил мистер Фин.

Джен, Поль и мистер Фин сели в карету, Барней Биль, который любил свежий воздух и для которого суровая ноябрьская ночь была, очевидно, исполнена бальзамическим зефиром, взобрался на козлы рядом с кучером. Они тронулись.

— Что дало вам мысль прийти сегодня на митинг? — спросил Поль.

— Мы видели объявление в газетах, — ответила Джен. — Барней Биль сказал, что мистер Поль Савелли не может быть никто, кроме тебя. А я думала, что это не ты.

— Почему? — быстро спросил Поль.

— Мало ли людей с одинаковыми именами.

— Но ты ведь не думаешь, что все они такие же, как я?

Она рассмеялась коротким смехом.

— Вот так ты всегда говорил. Ты мало изменился.

— Надеюсь, что я не изменился, — ответил серьезно Поль. — Думаю, что и ты не изменилась.

— Не произошло ничего, что могло бы изменить меня.

Карета катилась по узким, плохо освещенным окраинным улицам. Только при пробегающем свете случайного уличного фонаря мог Пол различить лица своих спутников.

— Полагаю, вы разделяете наши мнения, мистер Фин? — сказал он вежливо старику, сидевшему на маленькой подъемной скамеечке.

— Я не во многом расхожусь с тем, что вы говорили сегодня. Но вы на стороне мелкой буржуазии и аристократии. А я на стороне угнетенных и притесняемых.

— Так ведь я тоже, — воскликнул Поль. — Работа каждого дня моей жизни направлена на помощь им.

— Вы консерватор, а я радикал.

— Какое значение имеют вывески? Мы оба заняты разрешением одной и той же задачи, под разными углами зрения.

— Это-то так, мистер Савелли; но вы простите меня, если, согласно моему политическому кредо, я считаю ваш угол тупым.

Поль недоумевал, кто может быть это серьезный, интеллигентный друг Барнея Биля, говорящий так вежливо и с таким достоинством. В его речи был оттенок простонародного акцента, но слова точно и ясно передавали мысли.

— Вы думаете, что мы идем кружным путем, в то время как ваше нападение ведется более прямо.

— Да, это так. Надеюсь, вы не обидитесь на меня за мои утверждения. Ведь вызов исходил от вас.

— В самом деле. Но думаю, что мы не станем врагами.

— Ну, конечно! — отозвался мистер Фин.

Карета остановилась перед большим красивым домом, стоявшим в стороне от дороги. Имя, которого Поль не мог разобрать, было написано над воротами. Они прошли в ворота и по нескольким ступенькам поднялись к входной двери, которую мистер Фин открыл своим ключом. Первым впечатлением Поля при входе в просторный вестибюль, было большое количество яркой и свежей живописи, многочисленные картины в золоченных рамах. Появилась горничная и приняла шляпы и пальто.

— Наш ужин очень скромен, мистер Савелли. Не откажитесь разделить его с нами, — сказал мистер Фин.

— С величайшим удовольствием, — ответил Поль.

Хозяин открыл двери направо, в столовую. Джен и Поль вошли и остались там одни на несколько мгновений. Поль слышал, как в вестибюле Барней Биль говорил хриплым шепотом: «Велика подать мне на кухню кусок хлеба и мяса, Сайлес. Ты знаешь, что я ненавижу вилки и предпочитаю есть без пиджака».

Поль схватил Джен за руку, растроганный.

— Ты слышала? Дорогой старина!

Она подняла на него светлые, спокойные глаза.

— Ты не шокирован?

Он шутливо потряс ее:

— Да за кого ты меня принимаешь?

Джен не сдавалась:

— За того, кого девицы в моем положении называют «особой»!

— Ты ужасна.

— Это слово ужасно, а не я. Ты так высоко поднялся над нами.

— Но похоже, что и вам живется неплохо, — сказал Поль, оглядываясь кругом. Джен ревниво следила за выражением его лица. Столовая, столь же обширная, как и вестибюль, тоже была увешана золотыми рамами с яркой живописью. Не было видно ни вершка свободной Стены над дубовой панелью. Резкие пейзажи, деревянные портреты, морские этюды с волнами как из кованого железа слепили глаза. Казалось, будто детский сад пригласили в качестве жюри для выставки в Академии художеств. Тому же детскому саду поручили, видимо, и разместить картины на стенах. Это был какой-то убийственный конгломерат, живописная анархия, какой-то издевательский, исступленный индивидуализм.