— А в лоб хочешь?

Джуди закатила глаза — ну парочка! Потом с широкой улыбкой повернулась к Гинни:

— Будешь молиться за меня? Кажется, я еду в Миссури со всей своей дружной семьей.

* * *

Бун вошел в кабинет адвоката с тяжелым сердцем. У него с собой была лишь половина нужной суммы, и он почти не надеялся, что кто-нибудь посочувствует ему и пойдет навстречу. Но выхода у него не было. Или он убедит суд дать ему отсрочку, или через шесть часов он навсегда лишится фермы.

Он подумал о своих братьях и Рустере, которые дожидаются его в Луизиане. Мальчики, наверное, ломают голову, куда он запропастился. Но он не мог ни сам к ним поехать, ни послать за ними: каждый цент был на счету, от каждого зависело их будущее. Эта алчная баба Лила ограбила его вчистую.

Мерзавка опустошила его счет в банке, и, если бы ее саму не ограбили и даже чуть не убили, Бун бы ей этого не спустил. Она получила сильные ожоги во время пожара в салуне, и ей предстояло влачить жалкое существование: из больницы ее переведут прямо в тюрьму, где она и останется до тех пор, пока не вернет жителям Салвейшена их вклады.

Может, когда-нибудь он и получит свои деньги, но к тому времени будет слишком поздно. Разве что ему удастся уговорить адвоката.

Он подумал о сумке Бафорда и заскрипел зубами. Теперь он понимал, что это были его деньги. Вспомнив ухмылку Билли, Такер представил себе, как шикует на них его старинный дружок где-нибудь далеко на Западе.

Такер стоял в пустом кабинете, стиснув шляпу и глядя в окно. Где же адвокат? Это ожидание сводило его с ума. Именно в такие минуты на него наваливалась тоска, сожаление о том, что могло бы быть, но чего никогда не будет. Все это время он пытался себя убедить, что так лучше для всех, однако, ворочаясь ночью без сна, ясно понимал, что ему по крайней мере очень плохо.

Ему не хватало даже шуточек Рустера, ему не хватало рассудительности Джекоба и глубокой привязанности Джереми. Но больше всего ему не хватало улыбки Джуди. И даже ее упрямства, ее стремления настоять на своем. Собственно говоря, чаще всего она была права.

Бун судорожно сжимал шляпу. Без Джуди жизнь потеряла всякий смысл. Она каким-то образом сумела его убедить, что Такер Бун — вовсе не волк-одиночка, а просто одинокий человек.

Нет, надо что-то сделать: без нее у него нет будущего.

Поэтому он и пришел сюда, хотя по складу характера был больше склонен наплевать на все и уехать. Но у него впервые в жизни появилось дело, за которое он был готов сражаться до конца. Так или иначе, он вернет себе ферму — не только для того, чтобы у его братьев был дом, но главным образом чтобы вернуть Джуди. Он убедит ее, что ее место здесь, рядом с ним, каких бы унижений это ему ни стоило.

— Такер Бун? — раздался голос в дверях.

Обернувшись, Такер задохнулся, как от удара в солнечное сплетение. В дверях стоял вовсе не адвокат, а член конгресса Кэртис Холланд, его отец.

Такер давно его не видел и предполагал, что отец постарел и поседел. Но Холланд выглядел очень моложаво. Зачем он явился? Еще не хватало призраков из прошлого.

— Да, я Бун, — холодно сказал Такер.

Холланд вошел в комнату, избегая взгляда сына.

— Ты, наверное, удивляешься, зачем я пожаловал, — начал он и умолк. В комнате воцарилась мертвая тишина.

— Почему же, совсем не удивляюсь. — Такеру было не до околичностей, и он решил взять быка за рога. — Вы хотите вернуть себе ферму. Надеетесь заполучить ее по дешевке. Только предупреждаю — я уже не беспомощный мальчик. Мама оставила близнецов на мое попечение, и я не позволю вам нас ограбить. Я обязан в память о маме. И неужели вам не приходит в голову, что вы также обязаны позаботиться о мальчиках, раз уж вы бросили на произвол судьбы их мать?

— Вот как? — холодно осведомился Холланд. Такер собрался с духом. Он знал, что стоит Холланду свистнуть, и его приятель шериф арестует его и отведет в тюрьму. Но он решил хоть раз сказать этому человеку все, что он о нем думает.

— За все эти годы мы ни разу не обратились к вам за помощью, ни разу не напомнили вам, что мы — ваши дети. Мы не мешали вам делать политическую карьеру. Более того, мама до самой смерти не сказала о вас ни одного дурного слова. Во имя ее памяти я прошу вас не отнимать у моих братьев последнюю надежду.

В ответ Холланд глубоко вздохнул. В комнате опять наступила гробовая тишина.

— Раньше ты был мягче, Джесс, — заметил он.

— Да откуда вам известно, сэр, — взорвался Такер, — какой я был раньше? И меня теперь зовут Такер. Такер Бун.

— Ну ладно, может, прочитаешь этот документ? — сказал Холланд деловым тоном, протягивая Такеру бумагу, на которой стояла правительственная печать.

— Что это?

Холланд едва заметно улыбнулся.

— Ты всегда относился ко мне с недоверием. Эта бумага — официальная амнистия за все совершенные тобой во время войны преступления. Боюсь только, что в нее вписано имя Джесса Холланда.

— Амнистия? — с изумлением осведомился Такер.

— Видишь, я признал твою правоту. Надо как-то позаботиться о близнецах. И тебе будет легче сохранить ферму и получить над ними официальную опеку, если ты вернешь себе прежнее имя.

— Почему?

— Ты хочешь спросить, с чего это я вдруг стал беспокоиться о близнецах? Скажем так: я переоценил свое прошлое, и мне многое там не нравится. А с твоей матерью я действительно поступил…

Холланд осекся, но его лицо исказилось от боли. Он прошел через комнату к окну, словно не в силах смотреть сыну в глаза.

— Твоя мать была замечательной женщиной. Обладай я большей силой воли и останься с ней — глядишь, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но я был молод, честолюбив и слаб — и слишком склонен угождать своей семье. А теперь, по прошествии стольких лет, чем я могу похвастаться? Свою карьеру я презираю, не получаю от жизни ни малейшего удовлетворения, и я терзаюсь сожалением: у меня могло бы быть трое прекрасных сыновей — если бы у меня хватило мужества их признать.

Такер был в растерянности. Он пытался возродить в себе былую ненависть и подозрительность, но вместо этого ему стало даже жалко этого человека.

— Мне уже не вернуть вашей матери, но я хочу по крайней мере облегчить жизнь тебе и твоим братьям. Мне надоело скрываться от своего прошлого, Джесс.

— Меня зовут Такер.

—Что ж, не мне тебя упрекать за то, что ты не захотел носить имя отца и принял новое. Смотри только, как бы гордость и упрямство не сослужили тебе плохую службу. Прими мои извинения, сынок, и с ними прими вот это. — И он протянул Такеру еще один документ.

— Что это? — настороженно спросил Такер, принимая бумаги, которые ему протягивал этот чужой человек, неожиданно захотевший, чтобы он признал его отцом.

— Это документ на владение фермой. Все налоги уплачены. Считай это моим вкладом — свидетельством моей веры в твое будущее.

Потрясенный до глубины души, Такер глядел на бумагу, не различая букв.

— Я не могу этого принять, — машинально произнес он. — Я не нуждаюсь в милостыни.

— Твоя девушка предупредила меня, что ты скажешь именно это.

Такер поднял глаза:

— Какая девушка?

Кэртис Холланд улыбнулся:

— Да эта самая тигрица, которую ты поселил на ферме. Чуть меня на куски не разорвала, но зато открыла мне глаза. Она сказала, что никогда не поздно загладить свою вину перед дорогими тебе людьми.

Такер судорожно стиснул документ. Что он говорит? Как это понимать?

— Погодите, вы о ком говорите? О Джуди Латур?

— Не знаю. Вас зовут Джуди Латур, моя милая?

Такер круто повернулся к двери и увидел стоявшую там Джуди.

Он невольно шагнул к ней, и она тотчас бросилась ему на шею. Такер принялся осыпать ее жадными поцелуями, совершенно забыв про стоявшего позади них человека. Наконец Холланд кашлянул.

— Я, пожалуй, предоставлю все Джуди: она сумеет тебя убедить, — сказал он, направившись к двери. — У нее куда более веские аргументы.

— Мы придем вас навестить, — обещала ему Джуди.

— Это уж решать мне, — произнес Такер, когда Холланд вышел из комнаты. — Тебе не пришлось всю жизнь страдать из-за этого негодяя.

— Бун, милый, ну не упрямься. Он вернул тебе ферму.

— Если ты воображаешь, что я так просто прощу его после всего того горя, что он нам причинил…

Джуди с улыбкой приложила палец к его губам.

— Меньше всего я сейчас хочу спорить. Меня и так всю дорогу одолевали Кристофер и Рустер. Я хочу одного — услышать, что ты рад меня видеть.

— Рад? — Он обхватил руками ее лицо и погладил большими пальцами щеки. — Я так настрадался без тебя! Я почувствовал себя тем самым беспризорником и мечтал, чтобы ты меня подобрала. У меня была одна мечта — вернуть тебя. Я готов был продать дьяволу душу за одну твою улыбку.

Джуди тут же подарила ему широкую улыбку.

— О, Бун, я чувствовала то же самое. Мне столько всего надо рассказать. Между нами все еще стоит так много непонимания, но я способна думать лишь об одном — как я счастлива видеть тебя. Я тебя люблю и буду любить всегда, с этим уж ничего не поделаешь.

Такер прижал ее к себе и прильнул к ней долгим жарким поцелуем. Он чувствовал такое облегчение, будто его помиловали, когда он уже стоял на эшафоте. Кто бы мог подумать, она приехала к нему из Луизианы, она пошла к его отцу и сумела пробудить в нем совесть — да за такую женщину он и впрямь готов продать душу дьяволу.

Оторвавшись от нее наконец, он спросил осипшим голосом:

— Значит, можно надеяться, что ты меня когда-нибудь простишь?

— Если ты простишь меня. Жизнь сделала нас такими, какие мы есть. Видимо, если мы хотим быть вместе, надо кое-чем поступиться. — Джуди застенчиво улыбнулась и надела Такеру на шею медальон. — Я обещала однажды, что буду тебе верить, что всегда буду на твоей стороне, и я сдержу свое слово — если только я нужна тебе.

Ощущая на груди холодок медальона, Такер остро почувствовал, что все встало на свое место, что все недоразумения разрешились.