Увидев меня, Иви замерла и широко распахнула глаза.

– Ты как попала сюда одна?

– Приехала.

В ее глазах заблестел страх.

– С Томасом что-то случилось?

– Нет. Он дома, наблюдает за строительными работами.

– Так ты… приехала сюда сама? Это надо было очень на меня рассердиться.

– Я просто беспокоилась о тебе. Скажи мне, что случилось.

Она нахмурилась.

– Я не буду извиняться.

– Да я и не прошу. Просто скажи мне правду о том, что произошло.

– Да какой-то засранец начал меня обзывать. Я влепила ему по брекетам.

– Как он тебя назвал?

Она переступила с ноги на ногу.

– Какая разница? Пусть меня накажут. Мне плевать…

– Ты уже превысила свою норму ругательств передо мной и директором.

Иви поморщилась, пожевала нижнюю губу и пожала плечами.

– Пусть меня накажут. Мне больше нечего сказать.

Директор вздохнула.

– Жертва нападения назвала Иви «толстой уродливой афродурой». Его за это тоже накажут.

Иви посмотрела на меня несчастными глазами.

– «Афродура» для них все равно что «ниггер».

Директор поморщилась.

– Я совершенно уверена, что это не так.

– Я знаю, когда меня пытаются так назвать. Я слишком часто слышала это слово.

– Но не в этот раз. Ты позволила своему воображению нарисовать то, чего не было.

Мой материнский инстинкт вздыбил шерсть.

– Тот мальчишка, которого ударила Иви. Он получил наказание за свои слова?

– Да.

– Те же два дня отстранения от уроков, что и Иви?

– Не-е-ет.

– Почему нет?

– Потому что ударившего всегда наказывают строже избитого. Таково правило.

– В общем и целом оно звучит честно. Но не тогда, когда избитый спровоцировал ударившего своей расовой ненавистью.

– Расовой ненавистью? Нет. Послушайте, если она извинится за то, что его ударила, и пообещает больше не бить учеников, я смягчу ее наказание до одного дня, как у него.

– Я хотела бы взаимного извинения. Она извинится за то, что ударила его, а он – за свои унизительные слова.

– Простите, но наш разговор окончен. Мое лучшее предложение вы уже слышали.

Я встала.

– Хорошо. Иви нарушила правила и получила свое наказание. Пусть даже несправедливое. Пойдем, Иви, мы возвращаемся домой. А если этот мелкий расист опять начнет обзываться, я разрешаю тебе врезать ему по зубам. За новые брекеты я заплачу.

– Вау, – сказала Иви, уставившись на меня.

Директор вскочила с места.

– Надеюсь, вы не будете злиться на школу. Спонсорский взнос нам крайне необходим. У нас нет компьютерного класса. И множество учеников, которые не выживут в мире современных технологий, не получив должного навыка.

– Я оплачу вам весь класс.

Она ахнула.

– Несмотря на то что вы расстроены моим решением касательно Иви?

– Я не собираюсь наказывать школу за то, что не разделяю вашу точку зрения. Я слишком хорошо воспитана.

– Спасибо!

– Я оплачу ваш класс при двух условиях: на двери появится табличка в честь моей бабушки, Мэри Ив Нэтти, а на стене вы повесите цитату о толерантности и честности. Что-то из Мартина Лютера Кинга, младшего. А цитату выберет Иви.

– Договорились!

Мы пожали друг другу руки.

– Иви вернется в класс через два дня. Всего доброго.

Я взяла Иви за руку. Она явно потеряла дар речи. Шагая по коридору, я снова заметила, как открываются двери, выглядывают учителя. Заметила даже несколько рук, сжимающих телефоны с камерами. Иви на них оскалилась.

– Эй, а ну занимайтесь своим делом! Иначе я скормлю ваши телефоны своему козлу! Хватит глазеть на Кэти!

– Тише. – Я натянула шарф на лицо, дернула Иви за руку, и мы побежали. Не идеальный день мамы с дочерью в школе, зато мы доказали, что нам вполне удастся парный бег в мешке.

В «хаммере», который я гнала домой на черепашьей скорости в тридцать миль в час, я смотрела, как дрожат на руле мои руки, и чувствовала, что Иви сверлит меня взглядом с пассажирского сиденья.

– Ты меня защитила. Почему?

– Я всегда буду защищать твое право на должное уважение.

– Я не хотела неприятностей. И не хочу, чтобы узнала миссис Ганза. Что, если она…

– Не волнуйся о миссис Ганзе. Но давай ты в будущем попытаешься не портить работу местных стоматологов.

Она сползла по спинке сидения.

– Это не так уж просто. Тебя-то никто никогда не обзывал.

– Да неужели? – Я рассказала о протестующих у отеля «Четыре Сезона». – А еще репортер из кинохроники называл меня «скучной девицей с большими зубами». Еще один говорил, что я «конфетка, в которой больше очарования, чем таланта», а еще я «потрясающе безобидная». Как застиранный коврик у двери.

Иви тихо сказала:

– Зато ты не толстая и не уродливая, как я.

– Ты не толстая и не уродливая.

– А еще я ненавижу эти кудряшки. И я чудачка.

– И ничего плохого я в этом не вижу. К тому же такие волосы – это просто чудо.

– А я хочу выглядеть как Холли Берри. Или как ты. Ты выглядишь как белая Холли Берри. Ну, то есть такая же красивая.

– Тебе не нужно быть похожей на меня, Холли Берри или любую другую красотку. Будь собой.

– Ты же сама в такое не веришь.

– Да неужели? Еще как верю. Девочкам нельзя позволять другим людям диктовать, как им нужно выглядеть. Им нужно быть уникальными. Уверенными.

– Если не имеет значения, как ты выглядишь, почему ты до сих пор не показываешь лицо незнакомым людям?

Я вцепилась в руль.

– Потому что я знаменита и тут же налетят фотографы, которые захотят нажиться…

– Ты просто не хочешь, чтобы тебя называли «уродиной». Ты постоянно боишься услышать это слово. И что бы Томас ни говорил, тебе не легче. Он тебя любит, но ты не хочешь и не видишь себя так, как он тебя видит. И как бы мы с Корой ни пытались тебе показать, что нам все равно, как ты выглядишь, ты нас не слушаешь. – Она почти кричала, глаза блестели от слез. – А если ты испугаешься и решишь, что больше не будешь выходить к людям? Миссис Ганза тогда поверит, что ты правда сумасшедшая, и заберет нас у тебя!

Я вырулила на обочину, повернулась к Иви и схватила ее за руки.

– Иви, милая, обещаю, что не позволю моим проблемам…

– Я уродка, и мне никогда не стать такой хорошей, чтобы меня полюбили! Я знаю! Я знаю! Вот как ты! Я никогда не почувствую, что меня можно любить, и ты тоже, а однажды ты перепугаешься, а у нас с Корой больше не будет дома!

Она отвернулась, всхлипывая.

* * *

– Ты сделала, что могла, – сказал в ту ночь Томас. Мы вместе сидели на кухне. – В Иви кричат эмоции. Не вини себя.

Я съежилась над чашкой остывшего чая.

– Но она права. Я совершенно не верю в себя, как же я могу научить верить ее?

– У меня есть предложение. Возможно, вам с девочками нужно немного побыть вместе. Посмотрим, как ты с ними справишься. А я на несколько дней уеду.

Я вскинулась.

– Куда ты собрался?

– В Нью-Йорк. У меня остались незаконченные дела с Равелью.

– И ты правда хочешь снова сунуться ей в пасть?

– Все будет хорошо. Но кое-что нужно закончить. Ты сможешь остаться тут с девочками одна? Джеб и Альберта работают, так что…

– Тебе придется подождать неделю или две, пока Иви не начнет со мной разговаривать.

Он отставил чай в сторону и взял меня за руку. Грустно посмотрел мне в глаза.

– Я хочу защитить тебя от всего, что тебя пугает. Часть меня всегда, без раздумий, будет бросаться тебя защищать. Но я всеми силами стараюсь не позволить этому желанию защищать любимых превратиться во всепоглощающую страсть. Ты должна мне помочь. Выталкивать меня из гнезда всякий раз, когда это будет сильнее меня. Докажи, что ты сможешь без меня обойтись.

Миг спустя я кивнула. Он отлично умел сделать вид, словно проблемы, которые нужно решать, у него, а не у меня.

– Я узнаю «сложную любовь», когда вижу ее. Мы справимся тут, пока ты будешь в Нью-Йорке. Все будет хорошо. Я хочу, чтобы ты поехал.

Он прижал мою правую руку к губам и поцеловал. Мне удалось улыбнуться, но внутри все сжалось. Я не справлюсь, я с каждым днем все больше завишу от него.

Томас

Оставить Кэти с девочками, пусть даже на несколько дней, было сложно. Сложная любовь? Черт, сложным был я. Я полетел в Нью-Йорк, взял такси до Манхэттена и отставил записку для Равель у консьержа Трамп-тауэр, одиноко переминавшегося в знаменитом холле из мрамора с розовыми прожилками.

Равель!

Какие бы наши поступки в тот день, 11 сентября, нам ни хотелось изменить, теперь это не имеет значения. Ни ты, ни я не хотели смерти любимым людям; ни ты, ни я намеренно не подталкивали к смерти Шерил, Этана и нерожденного ребенка Шерил. Если бы я мог умереть вместо них, я это сделал бы. И знаю, что ты чувствуешь то же самое. Я собираюсь жить дальше. Надеюсь, и у тебя получится. Прощай.

Томас

Даже если она посоветует отвалить или сдохнуть, наше дело закрыто. И если ничего не ответит, тоже неплохо. Иногда сделать заявление важнее, чем получить ответ.

Кэти

Как я и боялась, Иви не проронила ни слова с тех пор, как Томас уехал в Нью-Йорк. Но когда мы с Корой на следующее утро пошли к коровьему пруду, Иви не устояла и пошла с нами. Мы с Корой держались за руки, рассматривая воду.

– Весной мы добавим сюда красивых камней, фонтан, кувшинки, немножко водорослей и рыбок, – сказала я ей. – И вуаля. У нас будет пруд с золотыми рыбками. Он привлечет стрекоз, бабочек, лягушек и черепах, сюда будут приходить напиться олени, индейки, певчие птички.

– И феи! – добавила Кора.

– Обязательно. Эй, а у меня идея. Мы всем рыбкам дадим имена. Какие имена подойдут золотым рыбкам?

Глаза Коры засияли.