– Отдай, – скомандовала она. – Мать твою, быстро отдай револьвер.

– Не могу. – Мы терялись в тенях, я слышал только хриплое от злости дыхание Кэти и не сразу понял, что она делает. Она сжала покрытую шрамами руку в кулак.

И ударила меня по зубам.

Больно не было, но краем сознания я понял, что глотаю кровь. Я был слишком пьян, слишком оглушен, чтобы что-то понять, хотя сила удара заставила меня отступить. Кэти попыталась выхватить револьвер, но я поднял руку, другой упираясь в ее плечо. И не пустил дальше. Она снова издала звук, глубокий, очень женственный и очень яростный. Изогнулась и сбросила мою руку.

Мы смотрели друг на друга, как боксеры на ринге.

– Как ты мог?! – закричала она. – Как тебе в голову пришло вот так сбегать, чтобы вышибить себе мозги? Так вот в чем план? Тебе наплевать на себя, на меня, на всех, кому ты нужен, и вот как ты даешь это понять? – Она толкнула меня и резко, сломленно засмеялась.

– Ты думал, я не выдержу, если найду твой труп, расплескавший мозги по винограднику? И решил сбежать в безопасное место, к незнакомцам? Да как ты смеешь! – Она упала на колени, пошарила руками по земле, потом вскочила, прижимая что-то к груди. – Вот, давай, заставь меня смотреть, раз уж я знаю, что ты задумал!

Что-то маленькое и твердое попало мне в руку. Пуля. Кэти бросила в меня еще одну. Кончик пули оцарапал скулу.

– Как ты можешь с собой такое творить!

Я не вздрогнул и не пошевелился. Только тихо сказал:

– Иди домой.

Я не мог думать, водка и депрессия действовали за меня. У меня не осталось даже слов. Я любил ее, я не хотел, чтобы она однажды узнала, что я желал смерти своим детям.

Она застонала, жутко, гулко, и погрозила мне кулаком.

– Тебе придется либо затащить меня в грузовик и отвезти, либо пристрелить меня на месте. Только так я отсюда уйду. Отдай револьвер.

– Помнишь, что ты сказала мне в тот день в Сортире? Я не просил обо мне беспокоиться.

– Я была дурой. Нельзя решать за других, что им чувствовать! Да я сегодня жива только потому, что ты и Дельта решили обо мне позаботиться. А теперь я беспокоюсь о тебе, и я ничего не могу с этим поделать. Нельзя притворяться, что твой выбор не причинит боли другим, если больно даже тебе!

– Я каждый день живу со своим выбором. Я знаю, кому причинил боль.

– Правда? Да ты ни черта не знаешь о своем выборе! Ты позволил водке, депрессии и этой сучке золовке манипулировать тобой и делать выбор за тебя! Ты позволил им себя контролировать. А как насчет того, чтобы отдать эту привилегию мне?

Я уронил револьвер на землю.

– Я отвезу тебя домой. И перестань задавать столько вопросов.

– Ты слишком пьян, чтобы меня поймать, а если поймаешь, я не сдамся без боя. Тебе придется причинить мне боль, чтобы засунуть в грузовик. Я тебя знаю, Томас. Ты не сможешь сделать мне больно. В тебе нет такой жилки. И ты меня ни за что не поймаешь.

Она развернулась и отбежала на несколько метров, превратившись в темный силуэт в лунном свете, на фоне звездного неба.

Я медленно зашагал к ней. Она сжала руки в кулаки и слегка расставила ноги.

– Я думала, что могу тебе доверять, – хрипло крикнула она. – Ты не был фотографом, который надо мной издевался, Геральдом, который делал на мне деньги, ты не был похож на тех, кто любил только мою внешность, ты не был миром. Я думала, что ты всегда будешь рядом. И не смей говорить, что я ошибалась!

Я остановился и посмотрел на нее.

– Я не могу быть таким, как ты хочешь. Ты меня не знаешь.

– Ты уже такой, как я хочу. И я знаю тебя лучше, чем любого другого мужчину в моей жизни. – Она потрясла кулаками. – Почему бы тебе просто не сказать, что не хочешь меня? Что… тебя тошнит от мысли о сексе со мной. Вся эта вежливость, забота, флирт, дружба, это же все было просто игрой? Ты не хочешь ко мне прикоснуться. Ты не хочешь видеть меня голой. Признай! – Она ткнула кулаком в мою сторону. – Тебе проще покончить с собой, чем прикоснуться ко мне!

– Это безумие.

– Да неужели? – Она почти кричала. – Правда?

Кэти сорвала и отбросила пальто, схватилась за край свитера и стянула его через голову. Ее яростное дыхание белыми кляксами сияло под луной. Кэти бросила в меня свитер.

– Тогда прикоснись ко мне! Ты все равно собрался себя убить, так что воспоминания о моем уродстве недолго будут тебя тревожить. Давай же!

– В последний раз предупреждаю, Кэти. Иди домой.

– Лжец. Ты никогда не хотел меня. Ты просто был вежлив. Жалел меня. Надеялся выдурить у меня ферму Нэтти. У меня. Глупой, уродливой и жалкой Кэти Дин. Так ведь?

– Ты знаешь, что это неправда.

– Я знаю только, что ты готов умереть, лишь бы не быть со мной. – Она расстегнула джинсы спустила их вниз, пинками сняла мокасины, потом джинсы и замерла в одном бюстгальтере и трусиках. Я не видел шрамов на правой стороне ее тела, я видел только ее изумительную фигуру на фоне неба, омытую лунным светом. Я не мог ее не хотеть. И ничто не могло остановить меня.

– Так я права, – сказала она сквозь зубы. – Я права. Ты даже не попытаешься ко мне прикоснуться.

Она стянула трусики, отбросила в сторону, расстегнула бюстгальтер и швырнула его на землю.

– Унизительней уже не будет, Томас. Я прошу об одном: собери свои яйца в кулак и признайся вслух, что я уродка. Признайся, что не сможешь заставить себя ко мне прикоснуться.

Я знал, что она делает, я знал, что она играет, но пути назад не было. Я застыл на месте, и вся моя жизнь вращалась вокруг оси этого момента, того, кем она хотела меня видеть – сейчас, для нее, и потом, до конца моей жизни. Кэти всхлипнула и повернулась ко мне спиной. Закрыла лицо ладонями. У нее задрожали плечи. Она была самой сутью одиночества и отчаянья. Моим отражением. Моей жизнью.

И я побежал к ней. Я побежал. Обнял ее сзади, прижал к себе, провел ладонями от ее подбородка до бедер и обратно. Я исследовал ее, жадно, грубо. Кэти ахнула и схватила меня за руки.

– Только не там, только не правую сторону, – сказала она, пытаясь отвернуться.

Я запустил пальцы в густые волосы на ее виске, заставил застыть и начал покрывать поцелуями грубые шрамы на шее и на лице. И пусть она играла со мной, я тоже мог поиграть.

Кэти вскрикнула, когда я заносил ее в хижину. Внутри мы рухнули на деревянный пол, я оказался на спине, она оседлала меня, вжав колени в толстый мягкий ковер, который мне подарила Дельта. Наши руки мешали друг другу и сталкивались, пытаясь стянуть мои джинсы. Я застонал, когда она приняла меня в себя. Ей было плевать, готова ли она, и в тот миг мне тоже было все равно, я наслаждался тем, что я жив, она жива, тем, что мы вместе. И я подался вперед, ей навстречу, накрыл руками ее груди, а Кэти скакала на мне, прижимаясь здоровой щекой к моим волосам. Я вцепился в ее бедра и кончил так, как никогда не бывало раньше. Я хочу жить.

Она сжимала ладонями мои виски, прижималась лбом к моему лбу и плакала от облегчения.

Я обнимал ее, прижимая к себе и согревая, и тоже плакал.

Глава 22

Кэти

Незадолго до рассвета


Мы с Томасом были совершенно не в себе. Слишком много эмоций, слишком многое нужно было сказать, поэтому мы решили отложить разговоры на потом. Все превратилось в пульс секса – секса ради того, чтобы простить и забыть, исцелиться, связать наши судьбы. Я хотела знать, что было в том письме, но письмо могло подождать.

Старинные часы пробили три раза. В хижине было темно. Огонь, который он развел до моего прихода, давно погас, и я, конечно, была готова дрожать до утра, лишь бы не разжигать его снова. Мы лежали на полу у камина, в разоренном гнезде квилтов и подушек, голые, потные, вымотанные. Мы не разжимали руки, дрожали от холода, когда сквозняк касался нашей голой кожи. Волосы Томаса струились по плечам кудрявыми волнами, борода была мокрой от меня. Он любил все части женского тела, все выступы и впадинки, пещеры, куда осмелятся входить только отважные. Да, я предпочитала терминологию своих южных тетушек.

Туннель.

Женщина должна готовить свой туннель для входящих.

И лучше поставить на входе охрану, иначе ты можешь дорого заплатить.

Томас любил все туннели женского тела, сердца и души. Мы с ним не знали, что сказать, как сказать и нужно ли что-то говорить, мы просто толкались, хватались, лизали и целовали, пока я не выдохлась, а у него не распухла нижняя губа. Мы были дикими, жадными. И очень нежными.

Я нащупала упавшую бутылку водки у камина, в которой остался еще глоток. Согрев жидкость на языке, я толкнула Томаса на спину, взяла его член в рот и быстро засосала. Он сразу же стал твердым. Томас застонал и запустил пальцы в мои волосы. Но потом отстранил меня, подтянул выше и поцеловал. На моих губах был его язык, его сперма, кровь с его разбитой губы. Томас умыл меня языком.

– Раз уж у нас момент истины, – мрачно сказал он, – то ты разожжешь камин.

Я замерла. Он сполз с покрывала, и тепло его тела растворилось тенью в темноте. Я услышала мелодичный стук и шорох деревянных поленьев, которые он укладывал в нескольких футах от меня, на узкой полоске каменной топки. К горлу подкатила тошнота, клаустрофобия и ужас завопили во мне. Закутавшись в покрывало, я поползла назад, и меня остановили лишь деревянные ножки его узкой кровати.

Он сжал руку на моем плече.

– Ты сможешь.

– Нет! – Высокий, перепуганный крик. – Пока еще нет.

– Кэти. – Его бестелесный голос был глубоким, спокойным, но непреклонным. – Ты швыряла в меня пулями, ты ударила меня по зубам. А когда я принес тебя сюда, тебя больше заботил я, чем уголья в камине. Ты сможешь разжечь огонь.

Я поползла вперед и почувствовала под коленями грубый камень камина. Томас опустил руку, распахнул покрывало, обвел указательным пальцем мой сосок. Потом нагнулся и нежно засосал мою грудь. Эффект был крайне соблазнительным и очень эффективным. Томас против огня? Томас победил. Он сел рядом со мной, протянул руку к поленьям в камине. Я нервно наблюдала, как он подкладывает растопку.