Мэси вздохнула.

– Я обычно не слишком придерживаюсь догм традиционного феминизма, но в этом случае… когда ты лишилась красоты при аварии – а в результате потеряла карьеру и статус, и все только потому, что в мужском мире тебя ценили за что угодно, только не за личность, – ты стала очень яркой иллюстрацией того, насколько хрупка сила женщины. Видишь ли, женщины, которые целенаправленно привлекают к себе внимание – не только красотой, но и умом или спортивными достижениями, – женщины, которые смеют не быть послушными служанками, – они угроза мужскому эго. И точно такая же угроза для женщин, которым промыли мозги и которые боятся требовать признания собственных заслуг.

Я уставилась на нее.

– Это звучит куда лучше, чем то, что я избалованная штучка и все тайно ненавидят меня до безумия. Спасибо.

Она похлопала меня по руке.

– Женщины всегда пугаются, когда какой-то каприз судьбы уносит из жизни что-то невинное. Твоя красота была невинной, понимаешь? Не в смысле наивной или детской. Я имею в виду чистоту. – Мэси просветлела. – Но с другой стороны, не так уж плохо, что ты ее потеряла. У Вселенной на тебя явно большие планы, и тебе нужно подняться на новый уровень. А сейчас у тебя переходный период.

– Я была счастлива и в виде пустой красотки.

– Правда?

– У меня были лучшие места на всех концертах, лучшие мужчины, лучшая еда и лучшие поездки.

– А через несколько лет ты стала бы с ужасом и одержимостью бороться за сохранение красоты. Бороться за место на сцене. А твой муж явно не был лучшим мужчиной, с которым можно связать жизнь.

– И ты думаешь, что от этого мне сейчас станет лучше?

– Извини. Но в данном случае правда – это просто необходимый пинок под зад.

– Ладно, ты права. После аварии я много думала о красивых людях, не только из шоу-бизнеса. О директорах компаний, о работниках складов, о тех, которые встречаются в жизни, – и все они цепляются за свою красоту. Она слишком хрупкая. А мне повезло. Нравится мне это или нет, цепляться мне больше не за что. Мне это не нравится.

Мэси захихикала.

– Но ты хотя бы сформулировала свою дилемму.

– А тебе… нравится Роберт Фрост. Почему?

– Я люблю все сентиментальное. Эмили Дикинсон. Браунингс. Фрост, Карл Сэндбург. В их стихах звучит музыка. – Она нагнулась ко мне и призналась: – Когда мы с Альбертой обменялись кольцами, она подарила мне томик поэтов романтизма. Сказала, что «ни одна поэма не опишет, как ты спасла мне жизнь и как заставила поверить, что моя жизнь стоит спасения».

– Ты ее очень любишь, – тихо сказала я. – А она любит тебя. Я видела, как вы друг на друга смотрите. И завидую такой степени партнерства и обожания. – Но я тут же себя одернула. – Только это и не дает мне проткнуть ее отверткой.

Мэси захихикала, а я продолжила:

– Дельта сказала… если я не ошибаюсь, что ты была профессором истории, пока не встретила Альберту.

Она выпрямилась и кивнула.

– Была, десять лет назад. Мне тогда еще не было тридцати. Это было в другой жизни.

– Где ты защитила докторскую?

Она пожала плечами.

– В Йеле.

Ну вот, отлично. Томас был женат на девушке из Гарварда, а его лучшая подруга – девушка из Йеля.

– Так, мне срочно нужен словарь и имплантация IQ, потом продолжим разговор.

– Я не была особо одаренной. Так, средний академический уровень. Окончила бакалаврат в Дюке, здесь, в Северной Каролине, потом защитила докторскую в Йеле. И вернулась в Дюк преподавать. А потом умерли мои родители, и я опустила руки.

– Умерли?

– Их убили в Бостоне, пытаясь угнать их машину. Я там росла.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Я каждый день по ним скучаю, и мне всю жизнь будет их не хватать.

– Так ты бросила все и решила начать новую жизнь?

– Я пошла работать в церковь, меня перевели в Новый Орлеан, и там я познакомилась с Альбертой.

– А как ты смогла так просто отказаться от старой жизни? Научи меня.

– Когда теряешь якоря, которые всю жизнь тебя держали, ты чувствуешь свободу. Ты боишься, ты расстроена, но во всем этом есть и своя привлекательность. Ты свободна, как вода, можешь тянуться к луне и испаряться, а можешь застыть на дне глубочайшего океана. Но ты свободна и можешь исследовать мир. Некоторые люди, кажется, путаются и решают плыть по течению. А мне нравится считать это взрослением.

Я покачала головой.

– Не думаю, что я взрослею. Мне кажется, что я съеживаюсь.

– Дай себе время.

– А Альберта «росла», когда ты с ней познакомилась? Или просто мутировала?

– Она работала в миссии в деловой части города, помогала бездомным. Давай, говори.

– Она что, распугивала их с улиц?

Мэси рассмеялась:

– Иногда.

– И как вы вдвоем решили приехать сюда?

– Я часто сюда приезжала, еще когда училась в Дюке. Эти горы… Мы с Альбертой их любим. У них невероятная энергетика. Не смейся, многие люди считают их самым сильным энергетическим завихрением на планете.

– Меня растили епископанты. Прости, но мы смеемся над любой верой.

– А меня растили методисты, но единственное, что я помню, – это розовое платье с воланами и кринолином, которое меня заставляли носить на Пасху. Мне тогда было лет пять. Ты знала, что в тысяча девятьсот семидесятом еще выпускали платья с кринолинами?

– Тебе сорок лет?

– Что за ужас в голосе? Альберте тридцать пять. Мне сорок. Мы вместе уже почти десять лет. Завтра я принесу фотографии наших двоих детей и покажу тебе. Их рожала Альберта. У меня фиброма матки. Ты наверняка уже знаешь, что их отец – Санта Уиттлспун. Все знают, мы только притворяемся, что это секрет.

– Я все еще пытаюсь извиниться за то, что сказала. Ты выглядишь гораздо моложе.

– Счастливые люди всегда выглядят младше. А ты и правда боишься старости, так ведь? Тогда опасайся упустить свое счастье.

– Я боюсь того и другого.

Она зачерпнула ладонями воздух и поднесла их к носу.

– Вдохни энергию этих древних гор, почувствуй силу водоворота, и ты поймешь, что твой возраст по сравнению с ними – ничто.

Мэси похлопала себя по бедрам.

– Твоя вагина – это тоже водоворот энергии. Ощути ее магнетизм. Услышь песню сирены, которая живет в тебе. Слышишь?

– Кажется, я забыла выключить радио.

Мэси рассмеялась.

– Псевдонаучный народ до сих пор вопит, что в этих горах полно кварца, а он служит природным генератором электромагнитных волн. Главные священные места индейцев чироки располагались именно здесь. Чироки верили, что человек не может познать себя, пока не отыщет свое место в мире. Мы с Альбертой нашли свое место здесь. И обрели себя.

Я любила бабушкины горы, но совершенно точно не нашла себя и свое истинное призвание, прибежав сюда прятаться после ожогов, полученных при аварии. Остроумный ответ как-то не получался, поэтому я посмотрела на Мэси наивными глазами и провозгласила:

– Хрустящие пончики с кремом тоже изобрели в Северной Каролине.

Она засмеялась и кивнула.

– Вижу, духи говорят с тобой через туристические брошюрки и еду.

– Еще в Калифорнии, когда я пыталась заставить себя жить дальше, бисквиты Дельты были для меня символом всего хорошего, что было связано с бабушкой и ее домом. В детстве я была невероятно счастлива, когда приезжала к ней. Здесь было единственное в мире место, где я могла делать, что захочу, и забыть о своей внешности. Бабушка кормила меня бисквитами с кремом и не ругалась, что я набираю вес. Так что да, наверное, бисквиты для меня много значат. Бунтарство и свободу в частности. Для меня бисквиты – это определенное состояние души. И Северная Каролина тоже.

– Ладно, хорошо. Давай я попытаюсь вспомнить другую известную еду этого штата? – Мэси прищурилась и посмотрела в небо. – Не вспоминается. А как насчет знаменитостей? Энди Гриффин и Ава Гарднер родом из Северной Каролины. Эдвард Р. Мурроу, О. Генри, Братья Райт, а еще Черная Борода, известный пират. Он был не отсюда, но провел немало времени, прячась на озере Окракок.

– Энди Гриффин и Черная Борода. Пахнет реалити-шоу «Мэйберри, Аррр, Округ Филадельфия».

Она опять рассмеялась.

– Девиз этого штата звучит как Esse quam videry, что означает «Быть, а не казаться».

Быть, а не казаться. Я выдохнула.

– Знаешь, я была бы счастлива хотя бы казаться.

Мэси тоже вздохнула.

– Ты все еще не прошла фазу отрицания. Я понимаю. И часто видела такое у женщин на ферме. Мы говорим об этом во время сессий психотерапии.

Я уставилась на нее.

– Хочешь сказать, я веду себя как жертва домашнего насилия?

– Отчаянное желание добиться признания у мужчин, чувство собственной никчемности, недостаток любви к себе. Да, на ферме мы часто сталкиваемся с такими проблемами. Тут нечего стыдиться.

Я застонала. Некоторое время мы молчали, потом Мэси подняла CD-плеер.

– Чтобы развеять тоску… ты знала, что Карл Сэндберг уехал во Флэт-Рок? Это к югу от Эшвилля. Чудесный маленький городок. Эти горы зовут к себе поэтов, художников и певцов. И ты можешь почувствовать их вершины в душе. – Она прижала плеер к сердцу и процитировала: – «Укажите мне город, который так звонко поет свои песни, гордясь жить, быть грубым, сильным, искусным»[18].

– Ода Альберте, – сухо сказала я.

– Это из «Чикаго» Сэндберга.

Чикаго. Томас. Где-то в глубине души мне очень хотелось оказаться рядом с ним. Просто вдохнуть его присутствие, ощутить энергию его «воронки».

Я посмотрела на грузный оранжевый трактор, стоящий посреди двора, и спросила у Мэси:

– Можешь научить меня водить эту штуку?

– Конечно! Вот видишь, сила машины – это сила мира, а ты инстинктивно хочешь почувствовать с ним связь.

Нет, я инстинктивно хотела доехать до хижины Томаса. Но зачем уточнять?

* * *

Развилка двух дорог – я выбрал ту, Где путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли.