«Гален! Я выбрал для вас самые лучшие экземпляры белого, кремового, розового и голубого цветов. Если вы высадите их сейчас, пик их цветения придется как раз на май, на день вашей свадьбы».

Майский день, их свадьба, лепестки цветов, сверкающие каплями влаги, падавшей с лепного фонтана… Лукас высаживал цветы в дождливый, сырой день, и вместе с каплями дождя на них падали его горячие слезы.

Он старался как можно реже отходить от Гален. Самая долгая отлучка потребовалась для высаживания цветов, и все это время Лукас без конца обмирал от страха. Так же как и в часы сна.

Однако он заставлял себя спать, пристраиваясь здесь же, в комнате у Гален, в те редкие промежутки времени, когда считал, что ей ничего не будет нужно.

Так прошел февраль и наступил март. Лоренс сам позвонил Лукасу, поскольку все это время не получал никаких вестей. Они обменялись новостями. Гален все еще спит, ее состояние не меняется. Лоренс перезванивается с Бесс. Она вернулась в Канзас и ждет известий, а пока шьет для дочери свадебное платье.

Лоренс продиктовал Лукасу целый список своих телефонных номеров и ласково, но настойчиво добился обещания звонить ему регулярно и сообщать, как идут дела.

— Хотелось бы, чтобы ты делал это не реже раза в неделю. Я не собираюсь врываться в твою жизнь — ни лично, ни по телефону. Но ты должен держать меня в курсе.

И Лукас не стал возражать. Он будет регулярно звонить по воскресеньям, около часу дня. Лоренс имеет право знать обо всем, а кроме того, появится некоторая гарантия, что он сумеет предупредить Лукаса о надвигающейся беде еще до того, как тот почувствует опасность сам. Ведь слишком велика возможность, что он, не отдавая себе в этом отчета, утратит всякую связь с реальностью. Но когда Лоренс пообещал, что будет созваниваться с Бесс, Лукас тут же решил, что займется этим сам. И здесь речь шла уже не о подступавшем к нему безумии, а о том, что Гален захотела бы сделать сама.

За его состоянием следил не только Лоренс, но и еще один человек — единственный, допущенный в стены их дома. Каждую неделю в пентхаус поднималась доктор Диана Стерлинг, чтобы обследовать Гален и взять на анализ ее кровь.

— Вы плохо выглядите, — заявила она с порога, явившись с очередным визитом. Это было двадцать первого апреля, на семидесятый день затянувшегося сна.

— Я отлично себя чувствую.

— Вы совсем исхудали и почти не спите.

— Диана, я в полном порядке. — В запавших глазах промелькнуло нечто странное — то ли тень, то ли затаенный блеск. — Но я хочу, чтобы вы кое-что проверили.

— Это касается вас?

Диана выслушала сбивчивые слова про какую-то опухоль, и ее внезапно охватил приступ гнева. Неужели все кончится так глупо? Неужели человек, спасший столько жизней, доказавший свою способность на преданную, нежную любовь, умрет в одночасье от разросшейся опухоли, едва Гален придет в себя?!

— Это у вас, Лукас?

— Да нет же, не у меня. У Гален!

И действительно, под нежной, бледной кожей явно прощупывался какой-то комок — словно маленькая луковичка, затаившаяся до поры под снегом. Но вряд ли мягкий комочек в самом низу живота мог оказаться опухолью — иначе откуда это тепло, зародившееся в сердце у Лукаса Хантера, преданного и любящего мужа?

И отца.

— Похоже, она…

— Беременна, — уверенно подтвердила Диана. — Да. Вы не ошиблись. Лукас, я вполне могу справиться с нейрологическими тестами. Но что касается беременности — лучше обратиться к специалисту. Например, к доктору Кэролайн Барклай. Я бы посоветовала позвонить ей прямо сейчас.

Диана озабоченно замолкла и нахмурилась. Можно было не сомневаться, что Лукас захочет оставить ребенка и будет кормить его заодно с матерью, своей будущей женой. Но ведь свадьбы может и не быть, и ему одному придется возиться с младенцем, пока Гален будет спать. Не окажется ли такое бремя непосильным даже для Лукаса?

Но в его ясном спокойном голосе не было ни тени тревоги:

— Да, Диана. Если вас не затруднит, позвоните ей сейчас же.

Жених и невеста — они назначили свадьбу на девятое мая. День матери, но не успели выбрать время.

И Лукас решил, что это будет тот самый миг, когда наступит чудесный день их свадьбы.

Час Золушки.

Первым делом Лукас заставил ожить говорливые струи фонтана. И застыл, чувствуя, как стало тесно в груди при виде сверкающих капель, оросивших лепестки цветов.

Затем он вернулся к невесте. Выкупал ее, как делал это каждый день, высушил и причесал чудесные рыжие локоны, заметно отросшие за эти месяцы безмятежного сна.

И, ласково глядя на Гален, Лукас тихо прошептал:

— Сегодня день нашей свадьбы, любимая. Он только что наступил. Пожалуй, нам стоит выспаться, а потом, когда станет совсем светло, мы выйдем на террасу. Те простыни, что ты заказала у Офелии, атласные с розами, постланы на кровати в нашей с тобой спальне, а вот это твоя ночная рубашка. Она прекрасна, Гален! И ты в ней такая красавица! Я так люблю тебя!

Он отнес ее в их общую постель и тоже принял душ, прежде чем лечь рядом со своей невестой, впервые с тех пор, как был зачат их ребенок, и, обняв ее, прижав к себе, Лукас заснул по-настоящему.

И видел чудесные, счастливые сны.

И верил, что они станут явью.

И она очнулась.

В его объятиях.

Это было приятное пробуждение. Гален не сразу рассталась с миром грез, рассеянно глядя на лунный свет, сочившийся сквозь занавеску, и стараясь понять, где она и что с ней.

Гален нисколько не испугалась своего пробуждения, ведь ее обнимал Лукас. И она нежилась в этих ласковых объятиях, наслаждаясь ощущением покоя и безопасности, пока не разглядела его лицо.

И едва не закричала от ужаса. Потому что в неверном серебристом сиянии его милое лицо превратилось в какую-то жуткую маску. В череп, обтянутый бледной, прозрачной кожей. Темные страшные тени залегли на щеках и под глазами, соревнуясь в черноте с влажными волосами, почему-то оказавшимися длинными, достававшими почти до плеч!

Первой ее мыслью было поскорее разбудить его, покрыть поцелуями и умолять не умирать, не бросать одну, но выражение странной умиротворенности, разлитое на чудовищно осунувшемся лице Лукаса, остановило Гален. Так выглядит человек, погруженный в глубокий, безмятежный сон.

Да, он спал, и черные круги под его глазами ясно говорили о том, как необходимы ему эти грезы. Однако тревога окончательно развеяла туман, все еще окутывавший рассудок Гален, и потребовала ответов, которых у нее не было. Пока. Но за время его сна она непременно их добудет.

Он спал так крепко, что даже не шелохнулся, когда Гален выбралась из его объятий и, легко скользя атласом по атласу, покинула кровать.

Атлас по атласу… Это же ее ночная рубашка! Гален поднялась с их брачного ложа и застыла в тишине спальни, залитой лунным светом. В глазах снова помутилось, а ноги, коснувшиеся мягкого белоснежного ковра, почему-то казались неловкими и чужими. Однако неясная тревога оказалась столь сильна, что помогла преодолеть головокружение и заставила двигаться онемевшие члены. Пошатываясь, Гален побрела в другой конец коридора, в голубую спальню.

И там она нашла все. Все до единого удивительные, невероятные ответы. Капельницу с катетером возле ее кровати под балдахином. Барби — обеих Барби — на столике возле кровати. Беспорядочную кучу одеял на полу. Раскрытую больничную карту из клиники в Бостоне. И скрупулезные записи о ее состоянии, которые день за днем вела решительная мужская рука, чей почерк под конец становился все менее разборчивым.

Самая последняя строчка, сделанная ее сероглазой пантерой, волею судьбы превратившейся в сиделку, была датирована восьмым мая, 11.59 вечера. «Все еще спит».

Кроме его записей, попадались и другие — сделанные Дианой Стерлинг и Кэролайн Барклай. У Гален от радости задрожали руки, когда она прочла выводы доктора Барклай. Непослушными пальцами она ощупала тонкую ровную кожу, покрывавшую те места, где оставались шрамы от беспощадного ножа Брэндона. И то место, куда вводили катетер для внутривенного питания, через который Лукас кормил ее все это время. Ее и их ребенка. Их дочь… Хотя сам чуть не умер от истощения.

И Гален поспешила обратно в спальню. Она двигалась совершенно бесшумно, не желая мешать снам, приносившим ему такое облегчение и покой.

Он все еще спал, но пока ее не было, что-то нарушило былую безмятежность, и под густыми пушистыми ресницами она различила отблеск слез.

Гален тихо скользнула в его объятия, и самым нежным поцелуем на свете Спящая Красавица разбудила своего принца.

— Гален, — выдохнул он, не веря своим глазам. Его сковал страх. Вот оно, безумие!

— Да, мой Лукас! Это я! Я очнулась! И я настоящая! Я уже знаю все-все и прошу простить меня за то, что тебе пришлось пережить!

— Гален? — На смену страху пришли удивление, радость, и любовь.

Она сжала его осунувшееся лицо в своих горячих ласковых ладонях и покрыла страстными поцелуями.

— Я вернулась, Лукас Хантер!

— Ох, Гален, — шептал он, наконец-то начиная верить. — Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Они целовались и шептались о самом тайном, сокровенном, а когда не хватало слов, просто лежали, обнявшись, замерев неподвижно, словно лучи радуги, плененные в осколке льда.

А потом они целовались снова, потому что не могли лежать спокойно, и снова шептали, так как не в силах были молчать. И в эту лунную колдовскую ночь пантера и снежный ангел слились воедино, познав наивысшую близость и блаженство.

Отныне их сковали незримые узы веры в будущее, в свою любовь и счастье оттого, что они теперь вместе, у себя дома.

Наконец-то дома.