Юлия Климова - Счастье на тонких ножках

На лето я вернулась домой, где сразу встретила ревность и недовольство Леры, раздражение Коры и подчеркнутое равнодушие дяди, Семена Германовича Чердынцева. Прошлым августом я с ним практически не общалась, кроме сухого «здравствуй», он не говорил мне ничего. Теперь, не поворачивая головы, он изредка отпускал в мою сторону общие нравоучительные фразы и продолжал заниматься своими делами. Иногда Семен Германович нарочно делал вид, будто меня не замечает, и я в такие моменты тоже нарочно брала книгу и садилась поблизости. Не так уж много веселья было в доме бабушки, и я продолжала самостоятельно себя развлекать.

Однажды ночью я мучилась бессонницей (после того как мне приснился Семен Германович у школьной доски с указкой в руке и сливой вместо носа, я уже не могла закрыть глаза и отбыть в царство Морфея). Поднявшись с кровати, в легкой пижаме, босиком я потащилась на кухню за водой или соком, но на лестнице неясный приближающийся шум остановил меня. Слух обострился, любопытство щекоткой отозвалось в животе… Автоматически я юркнула к этажерке и замерла, надеясь, что тусклый свет луны не выдаст меня…

По ступенькам с третьего этажа, нервно размахивая правой рукой, спускалась Лера. На ней были светлые джинсы и белая майка, наглядно демонстрирующая отсутствие лифчика.

– Сволочь… – шипела моя двоюродная сестра. – Как он смел… даже на порог не пустил… сволочь…

Она ходила к Тиму – других вариантов просто не существовало. Он часто оставался на ночь в доме, потому что приходилось рано вставать и везти то бабушку, то Семена Германовича, то Нину Филипповну на работу или еще куда. Дядя не любил водить машину, предпочитал сидеть, развалившись на заднем сиденье, и почитывать газеты или отчеты. Он владел страховой компанией и вечно бормотал под нос цифры и негодовал по поводу неведомых мне процентов.

Почему-то услышать, как Лера костерит Тима за то, что он не повелся на ее уловки, мне было приятно. Он хорошо относился ко мне, и, наверное, поэтому я желала ему лучшей доли, чем «милое» общество Валерии Ланье. Ну, во всяком случае, в тот момент я думала именно так – разве у меня были иные мотивы?..

В конце августа я вновь отправилась в школу и, надо сказать, на этот раз с огромным удовольствием. Симка неожиданно выросла, и теперь мы с ней были одинакового роста, чем она жутко гордилась, потому что считала меня… м-м-м… весьма симпатичной. Таня коротко постриглась, выщипала брови, нацепила на ногу золотой браслет и постоянно вставляла в речь слово «коронно», а в общем она осталась такой же болтушкой и хохотушкой. Катя приняла твердое решение стать врачом и пребывала в мечтательном состоянии, старательно выбирая, каким именно. Симка с серьезным видом, еле сдерживая улыбку, рекомендовала ей остановиться на карьере проктолога.

– Ты даже не представляешь, – вдохновенно говорила она, прижав руку к груди, – как богат и разнообразен мир прямой кишки. Не можешь же ты прожить жизнь, так и не заглянув в…

На этом месте мы с Таней зажимали рты ладонями и хохотали до упаду.

– Дуры вы, – беззлобно отвечала Катя. – Вот застрянет у вас что-нибудь в этой прямой кишке, и сами ко мне придете, а я вам скажу… знаете что?

– Что? – вопрошали мы.

– А я вам скажу: тащите свою прямую кишку к кому-нибудь другому!

– И какой ты врач после этого? – укоряла Симка, качая головой.

Моя жизнь потекла уже в привычном ритме: уроки, дополнительные занятия, ноутбук, кино, болтовня с девчонками, уроки, дополнительные занятия… Я была спокойна и довольна, но постоянно ощущала одиночество и тосковала, сама не знаю почему. Все реже и реже я доставала из чемодана шарф Павла, клала его на колени и вздыхала – в моей душе постепенно становилось меньше того волшебного белого пуха, который взлетал, стоило вспомнить зеленые глаза, улыбку, простые, но теплые фразы, дрожь в теле и поцелуй… Я добросовестно боролась со своими чувствами и начинала побеждать. Иногда мне хотелось превратиться в ледяную сверкающую глыбу, и пусть Павел однажды увидит меня именно такой! Иногда я мечтала забыть обо всем и влюбиться по уши в кого-нибудь другого, чтобы сердце больше не болело…

Осень и зиму вместо Тима с гостинцами приезжал другой водитель – мрачный дядька с рыжими усами, торчащими в стороны. Он походил на Бармалея, стандартно произносил: «Это от Эдиты Павловны», протягивал пакет и уезжал. Видимо, он сам очень любил орехи, потому что и печенье, и кексы, и шоколадки – все было ореховое.

– И где же твой парень? – интересовалась Соня Курочкина, недавно подвергшаяся прилюдному позору за тайную встречу с лохматым музыкантом. – Вы расстались?

– Нет, – от нечего делать вдохновенно фантазировала я. – Нас разлучили обстоятельства. Моя злыдня двоюродная сестра кое-что рассказала бабушке и… м-м-м… мы не должны пока встречаться… это может все окончательно испортить… но мы собираемся бороться за свое счастье… да… м-м-м… из последних сил… особенно во время каникул…

На каникулах мы с Тимом пересекались редко и обменивались лишь приветствиями. Бабушка взялась водить меня по музеям и галереям, и дни летели галопом. Картины я не слишком любила, портреты еще куда ни шло, но полуобнаженные женщины с гроздьями винограда вызывали у меня продолжительную чесотку.

Тим приехал в конце апреля и своим появлением вновь всколыхнул девичьи сердца. В черных брюках, белой рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами он выглядел как молодой мафиози, уставший после тяжелого трудового дня (устал распределять и контролировать потоки героина и оружия на Востоке и Западе…). Я обрадовалась точно так же, как и в первый его приезд, и, быстро шагая к воротам, поймала дребезжащую мысль: «Интересно, а Лера до сих пор делает попытки с ним сблизиться?»

– Привет, Ланье, – сказал он мягко. – Давно не виделись.

– И где же ты пропадал? – улыбнулась я.

– Эдита Павловна купила еще один загородный дом – рядом со святыми местами, и мне приходится мотаться туда-сюда и помогать по мере сил.

– Сочувствую, – выдохнула я и нарочно игриво, пытаясь унять радостное волнение в груди, спросила: – Яблоки с апельсинами привез?

– В машине, – ответил Тим. – Ты же не откажешься со мной прогуляться?

Он тоже улыбнулся, а я подумала, что мне всегда не хватало вот таких простых отношений и приятельской поддержки со стороны уверенного, внимательного и доброго человека. И хорошо, что мне уже семнадцать, и я на многое смотрю иначе, и мозги у меня теперь не набекрень.

Пройдя немного по аккуратной дорожке, мы сели на скамейку и принялись болтать. Вернее, болтала я, из Тима опять же пришлось вытягивать новости бесконечными вопросами.

– Ты стала другой, – сказал он, закончив повествование на тему житья-бытья семейства Ланье.

– Поумнела, – кивнула я. – Лоб увеличился в два раза, потому что голова опухла от мозгов.

Убрав волосы назад, я продемонстрировала свой лоб.

– Да, увеличился значительно, – усмехнулся Тим. – Еще год, и ты вернешься домой… Решила, куда поступать будешь?

– Полагаешь, бабушка разрешит мне сделать выбор? – хитро прищурившись, спросила я.

– Полагаю, не разрешит.

– Вот поэтому я и не трачу время на мысли об этом.

– Вполне разумно, – иронично одобрил Тим и отвел глаза в сторону. Мы немного посидели молча, а затем он вытянул ноги и сказал: – А я – балбес, окончил только техникум, а дальше учиться некогда.

– Ну и нормально, – пожала я плечом. – А сколько тебе лет?

– Двадцать два.

– Еще не старый, – широко улыбнулась я.

Тим хмыкнул, повернул голову и легко предложил:

– А давай сходим куда-нибудь…

– Через год! – засмеялась я. – Когда я вернусь домой навсегда.

– Ладно. Мороженое любишь? Готов накормить тебя мороженым.

Забавно было планировать такую встречу, вроде не по-настоящему, но она обязательно должна состояться. Можно ее ждать, а можно и не ждать.

– Договорились, – ответила я и деловито протянула руку, желая скрепить уговор.

Рука Тима оказалась сильной и жесткой, я это почувствовала, хотя мою ладонь он сжал бережно.

С опозданием на миллион лет у меня появились почти нормальные грудь и бедра, далеко не такие пышные, как хотелось бы, но все же… Теперь я походила на женскую особь богомола или инопланетянина, чему бесконечно радовалась. Когда прозвенел последний звонок, утихли прощания и чемодан был собран, я ощутила горечь и блаженство одновременно. Свобода. В воздухе пахло свободой, новыми устремлениями и свершениями, но позади оставалась хорошая часть моей жизни.

– Надо же, – скривила губы Кора, оглядев меня с головы до ног, – кто бы мог подумать… Тебя тут сливками и сметаной кормили, что ли?

За последние полгода (а именно столько мы не виделись) я набрала только два килограмма, при моем росте и худобе это был смешной вес, но он, похоже, сразу бросался в глаза.

«Капустой!» – чуть не брякнула я в ответ, вспомнив байку о том, что если употреблять капусту в больших количествах, то грудь приобретет весьма внушительные размеры. Соня Курочкина однажды съела два кочана, надеясь на быстрый результат, но после этого вовсе не сменила лифчик, а просидела двое суток в туалете.

Кора смотрела на меня не слишком-то добро, мы обе понимали, что я возвращаюсь навсегда, и упечь меня куда-нибудь далеко и надолго больше не получится. Хотя я бы не отказалась еще пару лет побыть подальше от чужого сердцу дома Ланье. Но теперь этот дом должен был стать мне родным. Пусть так.

Эдита Павловна встретила меня с довольной улыбкой. Школьные успехи ее давно не удивляли и не слишком интересовали (отличные оценки воспринимались как должное), но я сама произвела на нее особое впечатление. Она перестала видеть во мне долговязую деревенскую девочку и вдруг разом осознала, что прошло три года, и мне уже восемнадцать с хвостиком.