– Но почему вдруг так резко? Ходил, работал, жил, все было нормально, и в один момент вдруг: фигасе и здрасте, чуть ли не при смерти? – дивился Костромин.

– Потому что паразит никогда не убивает своего носителя до конца и даже поддерживает его жизненные функции, пока тот полностью не обескровится. Ты отключился от той, кого подпитывал, и сразу рухнула вся твоя физика.

– Я не верю, что мы всерьез обсуждаем такие вещи, – встрепенулся Костромин. – Мистика какая-то, демоны в женском обличье, вампиризм, хренизм какой-то!

– Знаешь, брат, тебе сейчас лучше эмоции лишние не проявлять и на протесты силы не растрачивать, – довольно жестко оборвал его Сомин. – А что касается мистики, то все это не более чем законы обмена энергиями, если тебе так удобней и проще для восприятия. Ты же, помнится, в универе входил в научную группу профессора Грача, и вы там изучали возможности беспроводной передачи энергии по теории Теслы и еще кого-то. И занимались разработкой прибора, показывающего состояние биополя человека с наведенного аппарата, а не при непосредственном контакте. Было такое?

– Ну, было. Но это же наука, – подтвердил Костромин.

– То есть наличие у человека биополя, по-другому ауры, ты не отрицаешь?

– Нет, разумеется, это давно доказанный факт, – подтвердил Юрий.

– Прекрасно, значит, и закон обмена энергиями ты тоже помнишь, и повторять не надо, что один источник, обладающий определенными физическими характеристиками, может поглощать мощность другого, обладающего иными физическими характеристиками. И мы с тобой сейчас в научные дебаты вступать не станем. Потому скажу тебе проще: все физические законы распространяются и на людей, поскольку те являются физическими объектами. – Он отпил травяного отвара из своей пиалы. Посмотрел пару мгновений в нее, перевел взгляд на Юрия и сказал с нажимом: – Тебе не об этом надо сейчас рассуждать, Юр, и не пытаться осмысливать, что реально, а что мистика из области паранормального. Нам сейчас надо думать, как тебя спасать, потому как твоя аура с тебя содрана, ее практически нет, а твое поле все пробито дырами, через которые утекают остатки энергии и жизненных сил. И одна из этих дыр – это чувство глубочайшей вины, которую ты испытываешь перед Варей и родными. А вина – самая разрушительная для человека эмоция. И заткнуть ее можно только полным прощением себя. Постарайся это сделать. Уж как сможешь, и пусть тебе поможет осознание того, что Варвара твоя не меньше чем ты виновата в том, что с вами случилось.

– Это как это? – обалдел Костромин. – Она-то чем?

– Тем, что возвела тебя на пьедестал, тем, что слишком сильно тебя превозносила и хвалилась вашим счастьем всем подряд. Это, разумеется, приятно любому мужику, но такое отношение не должно выноситься на публику.

– Господи, да это такая ерунда, – возмутился в сердцах Костромин. – Ну, расхваливала она меня, ну и что? Не богом же объявляла! Подумаешь, все знали, что у нас хорошая семья.

– Вот и подумали, кому положено наверху, – подхватил его тираду Владимир, – и преподнесли такой жесткий урок. Юр, ничего на свете не случается просто так, за любым событием стоит замысел, по большей части не доступный нашему разумению. Казалось бы: вот вы такие хорошие люди, у вас замечательная семья, любите друг друга, откуда же тогда такая напасть прилетела? А вот прилетела, и причин для нее может быть неисчислимо: не законченные кармические долги, это по одной религии, сокрытая порочность, которую требовалось очистить, это по другой, гордыня и самодовольство, это по третьей, и так можно сколько угодно насчитать. А к ним присовокупить и вариант испытания вас обоих, и толчок к духовному развитию, который назрел, а вы оба тормозите, поскольку вам и так хорошо.

– Да! – потрясенно прокомментировал Костромин и поинтересовался: – И что с этой фигней делать? Что, просто так себе жить нельзя, будешь постоянно огребать, что ли? Для развития и тонуса? Общего.

– Есть одно средство, чтобы не огребать, – усмехнулся Владимир, – соблюдать заповеди, в каждой религии свои, можно вообще быть атеистом и ни во что не верить, главное – стараться жить в духовной и нравственной чистоте, помнить о душе и заниматься ее нуждами, стремиться к саморазвитию.

– Очень просто, – поддакнул Костромин и поинтересовался: – Слушай, Вовк, ты же вроде буддист или индуист, а говоришь о постулатах христианских.

– Открою тебе тайну, – усмехнулся тот. – У каждого народа своя вера, свои заповеди и каноны житейского и бытового поведения, заложенные в их религиях и верованиях: от жесткого стращающего католицизма до вуду и верований пигмеев типа: природа – все и мы ей молимся. Так вот, молитвы все работают. Без исключения. И молитвы, и заповеди. И, кстати, я не придерживаюсь строго одного верования, до сих пор являюсь крещенным в православии, но и буддизм принял, и еще кое-что. – И он снова стал серьезным. – Хватит нам тут с тобой теософские споры разводить. Юр, у тебя на самом деле очень сложная проблема, и решать ее требуется срочно. Никакие врачи-больницы-таблетки-процедуры не помогут, а только навредят.

– И что тогда делать? – по-деловому сосредоточенно поинтересовался Костромин.

– Первым делом в природу тебя бы эвакуировать надо, – как бы размышляя, отвечал Владимир. – Знаю я одно этническое поселение, «Красивое» называется, там бы тебя травками отпоили, в баньке отмыли, обрядами бы старинными восстановили за годик, ну месяцев за восемь, очень бы это хорошо было, тем более на родной земле и в своей этнической среде. Да только если бы ты находился в чуть лучшем состоянии. А то, что мы имеем в данный момент, требует немедленных и нестандартных мер. Короче говоря: спасать тебя, Юр, надо. И есть у меня некоторое предложение по этому поводу.

– Не мешать концы отдавать? – усмехнулся Костромин.

– Не совсем, – улыбнулся ему Володя. – Экстремальное предложение и в твоем положении ну очень рискованное, но если получится… – Он вздохнул и принялся объяснять: – Ты знаешь, что я совершаю паломнические и научно-исследовательские экспедиции в разные страны. Несколько лет подряд я посещаю и изучаю Тибет, его верования и культуру, его монастыри и храмы и жил там продолжительное время, осваивая их практики. Так вот, уже года четыре, наверное, как я пытаюсь попасть в один высокогорный монастырь возле священного Кайласа, и мне регулярно в этом отказывают. В тот монастырь вообще никого из посторонних и иностранцев не пускают. Насколько я знаю, за все время существования его посетили только три иностранца, и те еще в позапрошлом и прошлом веке. Так вот, вдруг совершенно неожиданно мне пришло официальное разрешение посетить его и приглашение от самого настоятеля монастыря. Странно то, что на Тибет не совершают поездок в зимнее время года по той простой причине, что фиг куда доберешься, все засыпано снегом, в том числе дороги, не говоря уж о горных тропах, к тому же там холодно и реально опасно в это время. И тем не менее в приглашении особым пунктом отмечено именно данное время посещения монастыря и никаких отсрочек до весны-лета. Сейчас я занимаюсь срочным оформлением документов вместе с Академией наук, которая тут же приступила к формированию научной экспедиции в этот монастырь. Я предлагаю тебе поехать с нами. Подожди, – остановил он жестом руки Костромина, собравшегося что-то сказать. – Подумай хорошенько. Взвесь все, Юр. Риски серьезные. Мы тупо можем тебя туда не довезти, понимаешь? Ты слишком слаб по всем параметрам. Но если мы доберемся до того монастыря, то я сто пудово уверен, что тебе там окажут реальную помощь. Почему я туда и рвался все эти годы: их монахи следуют особым духовным практикам. Тантрический буддизм практикуют все тибетцы в древней религии Бон, которую они соблюдают, но в этом монастыре помимо общепринятой религии и практик занимаются еще и особыми, тайными практиками. Вот туда я и хочу тебя отвезти.

– Я согласен, Володь, о чем говорить, – ответил, не раздумывая, Костромин и пояснил: – Я хочу вернуть свою жизнь, и как можно скорей. К Варюхе хочу, я ужасно по ней соскучился, до боли. Мне, Вов, нужно попробовать как-то сохранить нашу семью. Я даже не знаю, получится ли у меня.

– Об этом ты подумаешь после. А сейчас, Юр, коль ты согласен и полностью отдаешь себе отчет, как сильно рискуешь, займись устройством своих дел – и рабочих, и личных.

– Личных это как? – уточнил Костромин.

– Завещание составь, – посмотрев ему в глаза, со всей прямолинейностью пояснил Владимир.

Делами, так делами.

Костромин долго не размышлял, на кого оставить свое детище, свою фирму, а позвонил одному человеку – Берестову Сергею Константиновичу.

Они познакомились два года назад, когда семья Берестовых строила себе новый дом. Вообще-то у них уже имелся дом, в котором они жили, очень даже приличный, в прекрасном элитном охраняемом поселке, но жена Сергея с уникальным именем Мирослава ждала ребенка, и семья решила, что нужна родовая усадьба побольше.

Дом им возвела очень достойная фирма, с которой Юрий сотрудничал на постоянной основе несколько лет, возводили не в том поселке, в котором жили Берестовы, а попроще. Зато и природа там была более богатой, и участок они приобрели просто замечательный с величественными соснами и елями.

Дом вышел чудесный. Фирму Юрия, понятное дело, наняли по профилю его предприятия – провести сложные работы по электрификации всей этой красоты, с чем они и справились самым наилучшим образом.

Как-то получилось, что, пока шли работы, Юрий с Берестовым прониклись друг к другу взаимным уважением и искренней симпатией, с удовольствием общались и много разговаривали. Тогда-то Костромин и выяснил, что старший их сын уже взрослый парень, учится в академии ФСБ, младшему же сынишке в то время было всего два годика, а Мирослава ждала третьего ребенка – девочку.

С Берестовым они сошлись на взаимном глубоком уважении. Сергей расспрашивал Костромина о карьерном пути, о фирме, живо интересуясь, как Юрий решился на свое дело и организовал его, дал несколько очень полезных советов и искренне предложил свою помощь, если понадобится. Поведал и о своей работе, он, оказывается, много лет был известным всей стране антикризисным менеджером и спасал многие предприятия, или гробил, если спасать было уже нечего. Сейчас Берестов вместе со своей командой работал на правительство, но и собственное дело не оставил.