Я сказала Габриелу, как мне хотелось видеть на свадьбе дядю Дика, но при одной мысли об отсрочке он впал в такое отчаяние, что я сдалась. Это желание Габриела взять все от каждого прожитого часа так глубоко трогало меня, что я не могла позволить, чтобы что-то помешало ему получить то, чего он так ждал от меня — покоя и утешения. Кроме того, конечно, можно было написать дяде Дику, но у меня никогда не было уверенности, что он получит письмо вовремя. Когда я получала от него весточку, а это было довольно редко — он не любил писать письма, — то это не походило на ответ на те письма, что я ему писала, и мне оставалось только гадать, получал ли он их вообще.

Я не могла удержаться, чтобы не написать Дилис. «Случилось что-то необыкновенное! Я выхожу замуж! Как странно, что со мной это произошло даже раньше, чем с тобой. Я уже писала тебе об этом человеке — он тогда помог мне с собакой. Он живет в Йоркшире в прекрасном старинном доме около монастыря. Все произошло так быстро, что я сама даже не поняла, как это получилось. Не знаю, влюблена ли я в него. Я только чувствую, что не вынесу, если он уедет и я его больше не увижу. Ах, Дилис, все это так интересно! А до этого я была здесь просто несчастна. Ты не представляешь, что такое мой дом. Я сама забыла об этом за годы отсутствия. Это сумрачное место. И не потому, что здесь мало солнечного света, а потому, что люди здесь живут сумрачной жизнью».

Я порвала это письмо. Да что это я, с ума сошла? Захотела, чтобы Дилис поняла то, в чем я и сама-то толком не разберусь. Как объяснить Дилис, что я выхожу замуж за Габриела потому, что по мне самой не совсем понятной причине я жалею его и знаю, что он нуждается в моей помощи. Потому что безумно хотела бы любить того, кто принадлежал бы мне; потому что отец оттолкнул меня, когда я попыталась проявить свою привязанность к нему, хотя в ответ я многого от него и не ждала; потому что мне хотелось убежать из этого дома, который был с рождения моим…

Вместо этого письма я послала ей обычную маленькую записку с приглашением на свадьбу.

Фанни была все еще настроена скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят. Она приводила в пример пословицы типа «Замуж поспешишь — потом наплачешься», говорила, что потом мне «горя не расхлебать». Но хотя мысль о предстоящем «несчастье» подогревала ее, она все-таки намеревалась показать моим новым родственникам, если они соизволят, конечно, приехать на свадьбу, что во время свадьбы не к чему будет придраться.

Габриел регулярно писал мне пылкие письма, но в них речь шла только о его преданности мне и желании поскорее быть вместе. Ничего относительно реакции его семьи он не сообщал.

Дилис написала, что я слишком поздно ей сообщила о своей свадьбе. У нее уже столько приглашений, что она вряд ли сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши пути теперь совсем разошлись в разные стороны, а вместе с этим пришел конец и нашим близким отношениям.

За три дня до свадьбы приехал Габриел и остановился в Кингс Хед, меньше чем в полумиле от Глен Хаус.

Когда Мэри вошла ко мне с известием, что он ждет меня внизу в гостиной, я с нетерпением поспешила вниз. Он стоял спиной к камину и смотрел на дверь. Как только я открыла ее, он пошел мне навстречу и мы обнялись. Он выглядел взволнованным, моложе, чем до отъезда, и натянутость его исчезла.

Я взяла его лицо обеими руками и поцеловала.

— Как мама своего любимого ребенка, — чуть слышно проговорил при этом он.

Он совершенно точно определил мои чувства. Мне хотелось заботиться о нем. Я надеялась сделать счастливой его жизнь, сколько бы ему ни осталось. Я не была страстно влюблена, но не придавала этому большого значения — в то время я еще не знала, что такое страсть. И все же я любила его, и когда он крепко прижал меня к себе, я знала, что испытывала к нему именно такую любовь, которой он ждал от меня.

Я высвободилась из его объятий и заставила сесть на кушетку, набитую конским волосом. Я хотела услышать, как отнеслась его семья к новости о нашей помолвке и сколько гостей приедет на свадьбу.

— Видишь ли, — медленно проговорил он. — Мой отец слишком слаб, чтобы ехать. А что касается других… — Он пожал плечами.

— Габриел! — вскричала я в ужасе. — Ты хочешь сказать, что никто из них не приедет?

— Ну послушай, есть еще тетя Сара. Но она, как и отец, слишком стара, чтобы пускаться в дорогу.

— Но ведь у тебя есть сестра и ее сын!..

Ему было неловко, и я заметила, как он нахмурил брови.

— Дорогая, какое это имеет значение? Это же не их свадьба?

— Но — не приехать?! Значит, они не одобряют наш брак?

— Конечно, они одобрят. Но сама церемония не так уж важна, правда? Послушай, Кэтрин, я опять с тобой! Я хочу быть счастливым…

Было невыносимо видеть, как у него опять портится настроение, и я постаралась скрыть свое беспокойство. Но все-таки это так странно! Чтобы никто из семьи жениха не приехал на свадьбу? Это было чересчур необычно. Но когда я оглядываюсь теперь назад, то оказывается, что все, что предшествовало нашей свадьбе, было также не совсем обычным.

Я услышала, как кто-то царапается у двери. Фрайди знала, что Габриел приехал, и сгорала от нетерпения увидеть его. Я открыла дверь, и она прыгнула прямо к нему на руки. Я наблюдала за ними: Габриел смеялся, когда Фрайди пыталась лизнуть его в лицо.

Я сказала себе, что от семьи Габриела нельзя было ожидать обычной реакции, ведь Габриел и сам этого не ожидал. И почувствовала облегчение от того, что Дилис отклонила приглашение.

— Кажется, они думают, что ты недостаточно хороша для них. — Таков был приговор Фанни.

Мне не хотелось, чтобы Фанни поняла, насколько меня обеспокоило поведение семьи Габриела, поэтому я просто пожала плечами.

После свадьбы мы с Габриелом собирались провести неделю в Скарборо, а потом уже отправиться в Керкленд Ревелз. Придет время — и я сама разберусь, что думает его семья о нашем браке, а до того надо было запастись терпением.

Отец был моим посаженым отцом. Мы с Габриелом поженились в нашей деревенской церкви июньским днем, спустя два месяца после нашей первой встречи. На мне было белое платье, довольно поспешно сшитое нашей деревенской портнихой, белая фата и венок из флердоранжа.

В гостиной Глен Хаус на праздновании гостей было немного: викарий с женой, доктор с женой — и все…

Как только выпили за наше здоровье, мы с Габриелом сразу же уехали. Свадьба была тихой, и мы оба с удовольствием покинули немногочисленных наших гостей. Нас отвезли на станцию, где мы сели в поезд до побережья.

Когда мы остались наедине в купе первого класса, я почувствовала, что мы настоящие жених и невеста. До этого вся необычность нашей женитьбы — короткий срок знакомства, то, что было мало гостей и не присутствовали родственники жениха — придавала происходящему налет нереальности. Теперь же, когда мы были одни, я смогла расслабиться.

Габриел держал меня за руку, и было приятно видеть на его лице довольную улыбку. Я никогда прежде не видела его таким умиротворенным, и тогда я поняла, что именно этого ему всегда не хватало — спокойствия. Фрайди была с нами — уехать без нее было просто немыслимо. Я устроила ее в закрытой корзине — ведь неизвестно, как она переносит дорогу. Я специально выбрала редко сплетенную корзину, чтобы Фрайди могла сквозь нее все видеть, и время от времени разговаривала с ней, объясняя, что надо немножко потерпеть такое положение. Это уже вошло в привычку — беседовать с ней, все ей объяснять. При этом Фанни не могла удержаться, чтобы не ухмыльнуться. Она считала, что я «просто сумасшедшая».

Итак, мы добрались до гостиницы.

В первые дни медового месяца я чувствовала, как растет моя любовь к Габриелу. Я была так нужна ему, чтобы вывести его из состояния мрачного уныния, в которое он легко впадал. Было приятно сознавать, что так много значишь для другого человека, — это поначалу я и приняла за любовь.

Стояла великолепная погода, солнечные дни. Мы часто ходили на прогулки втроем, ведь Фрайди всегда была с нами. Мы знакомились с великолепными местами на побережье, начиная с бухты Робин Гуда до Флэмборо Хед. Все без исключения вызывало у нас восторг: небольшие заливы, величественные скалы, бухты и проглядывающие за ними торфяники. Мы оба наслаждались длительными прогулками. А еще мы нанимали лошадей и уезжали далеко от побережья, чтобы посмотреть на дикие пустоши и сравнить их с нашими, в Вест Райдинг. На побережье иногда попадались разрушенные стены старинных замков, а однажды мы даже нашли руины старого монастыря.

Габриела так и тянуло к развалинам. Но вскоре я обнаружила, что эта любовь носила какой-то болезненный характер. Впервые за время нашего супружества я увидела, что к нему возвратилось то уныние, которое, я надеялась, оставило его. Фрайди сразу заметила, что счастье медового месяца начало для Габриела блекнуть. Однажды, когда мы осматривали руины монастыря, я увидела, что Фрайди трется у ног Габриела и просительно заглядывает ему в глаза, как бы умоляя вспомнить, что мы все еще вместе, втроем и, следовательно, должны быть счастливы.

Вот тогда-то моя радость и была омрачена первыми признаками тревоги. Я спросила:

— Габриел, эти руины напоминают тебе Керклендский монастырь?

— Все руины чем-то похожи, — услышала я уклончивый ответ.

Вопросы вертелись у меня на языке. Я была уверена, что причина его беспокойства была связана с Керклендским монастырем и с поместьем Ревелз.

Я спросила наугад:

— Габриел, но ведь ты, наверно, не хочешь будить воспоминания?

Он обнял меня, и я увидела, что он отчаянно борется с навалившейся на него тоской.

Я быстро сменила тему.

— Похоже, будет дождь. Как ты думаешь, не пора нам возвращаться в гостиницу?

Он был рад, что я не буду задавать вопросов, на которые он вынужден был бы давать уклончивые ответы.