Виктория Холт - Счастье и тайна

— Мы должны смотреть за ней, ей нельзя перенапрягаться.

Мне вспомнились слова Рут: «Она — ипохондрик, и из-за того, что у доктора такая семейная жизнь, он старается с головой уйти в работу».

Но пока я стояла там среди деревьев, мои мысли были заняты только одним: неужели это правда? Я уже думала не о своей матери, потому что все в точности совпадало, и значит, это должно быть правдой. Что же мучило меня? Вопрос возникал сам собой: «Неужели я такая же, как и она?» Я была в смятении в поисках ответа.

Стоя в рощице в этот декабрьский день, я чувствовала, что близка к отчаянию, как никогда в жизни. Но худшее было еще впереди. Оно надвигалось на меня, но в тот момент я думала, что со мной уже не может случиться ничего более страшного.

Дамарис застегнула ботинок, спрятала руки в муфту, и мы пошли.

Я удивилась, когда обнаружила, что мы вышли из рощи у дальней стороны монастыря, и теперь нам придется идти к Ревелз через развалины.

— Я знаю, — сказала Дамарис, — что это самое любимое ваше место.

— Так было раньше, — поправила я ее. Я уже давно здесь не была.

Только теперь я обратила внимание на то, что день быстро угасает и примерно через час стемнеет.

Я сказала:

— Люк должен проводить вас обратно.

— Хорошо бы, — ответила она.

В развалинах было еще темнее. Ведь все эти груды камней отбрасывали тени. Мы прошли мимо прудов и уже были в самой середине монастыря, когда я увидела монаха. Он шел вдоль разрушенной сводчатой галереи; он двигался молча и быстро и выглядел точно так же, как тогда, в ногах моей кровати.

Я выкрикнула:

— Дамарис! Смотрите! Вот там!

При звуке моего голоса фигура помедлила и, повернувшись ко мне, поманила меня пальцем. Потом монах отвернулся, пошел дальше и исчез за одной из опор, удерживавших остатки галереи. Потом опять показался и скрылся за следующей опорой.

Я наблюдала за ним, как зачарованная, ужас сковал меня, и я не могла пошевелиться.

Опомнившись, я закричала:

— Скорее! Мы должны схватить его!

Дамарис прильнула всем телом, удерживая меня.

— Нельзя терять времени! — прокричала я. — Мы упустим его из виду. Мы знаем, что он где-то здесь, в монастыре. Надо найти его! На этот раз он не уйдет!..

Дамарис повторяла:

— Кэтрин, пожалуйста… Мне страшно.

— Мне тоже. Но надо найти его. — Спотыкаясь, я добралась до галереи, но она пыталась тащить меня назад.

— Пойдемте домой, — просила она. — Пойдемте сейчас же домой!..

Я обернулась к ней.

— Вы видели его! — торжествующе воскликнула я. — Теперь вы расскажете им. Вы его видели!

— Нам надо идти в Ревелз, — повторяла она. — Идти скорее.

— Но… — и тут я поняла, что мы не сможем догнать его, потому что он двигался гораздо быстрее нас. Но это уже было не так важно. Я ликовала — теперь не только я видела его. Внезапное облегчение вслед за паникой — это было трудно перенести. Только теперь я поняла, какое потрясение пережила, как я была напугана.

Но бояться больше было нечего. Я была отмщена. Ведь его видела не только я!

Она тащила меня через развалины, и вот уже показался дом.

— Ох, Дамарис! — проговорила я. — Как я рада, что это случилось тогда, когда вы могли это… видеть.

Она повернула ко мне свое красивое бесстрастное лицо, и ее слова подействовали на меня, как ушат холодной воды.

— Что вы видели, Кэтрин?

— Дамарис… что вы хотите сказать?

— Вы были очень взволнованы. Вы что-то увидели, не так ли?

— Вы хотите сказать, что вы ничего не заметили?

— Но там ничего не было, Кэтрин! Ничего.

Я обернулась к ней. Задыхаясь от ярости и злости, я, кажется, схватила ее за руку и начала трясти.

— Вы врете! — закричала я. — Вы притворяетесь!

Она покачала головой, будто собираясь заплакать.

— Нет, Кэтрин, нет… Я была бы рада… Как бы я хотела увидеть… если это для вас имеет такое значение.

— Вы видели его, — сказала я. — Я знаю, что вы видели!

— Кэтрин, я ничего не видела. Там не было ничего.

Я холодно произнесла:

— Значит, вы тоже в этом участвуете, так ведь?

— О чем вы говорите, Кэтрин? — жалобно спросила она.

— Зачем вы повели меня к монастырю? Потому что вы знали, что он будет там. Чтобы потом сказать, что вы ничего не видели. И всем рассказать, что я сумасшедшая.

Я теряла контроль над собой, потому что была очень напугана. Я позволила ей увидеть, что я боюсь, когда думала, что бояться уже больше нечего. Это было моей ужасной ошибкой.

Она цеплялась за меня, но я отбросила се руку.

— Мне не нужна ваша помощь, — сказала я. — Я не приму от вас никакой помощи. Уходите. По крайней мере я теперь знаю, что вы — его сообщница.

С трудом я двинулась вперед. Быстро идти я не могла. Будто ребенок внутри противился этому.

Я вошла в дом. Он казался молчаливым и полным неприязни. Пройдя в свою комнату, я легла на кровать и лежала до наступления темноты. Мэри-Джейн пришла узнать, не прислать ли мне в комнату обед. Но я ответила, что не голодна, просто очень устала.

Отослав ее, я заперла двери.

Это был самый черный день в моей жизни.

Потом, приняв дозу снотворного, которое дал мне доктор, я тут же погрузилась в благодатный сон.

У женщины, ждущей ребенка, появляется особое свойство — ей присущ сильнейший инстинкт: она готова защищать свое дитя со всей энергией, и, кажется, чем сильнее ее желание защитить его, тем больше у нее появляется сил.

На следующее утро я проснулась, полная сил после непрерывного сна — благодаря снотворному, которое дал мне доктор. И тут же разом вспомнила все события предыдущего дня. Мне казалось, я стою у входа в длинный темный туннель; я понимаю, что внутри него меня ждет гибель, но порывы сильного злого ветра могут подхватить и затянуть меня туда.

Ребенок время от времени напоминал мне о своем существовании. Он был частью меня: если я куда-то шла, он должен был быть со мной там же. Если бы что-нибудь случилось со мной — это сразу же отразилось бы на ребенке. Я собиралась объявить войну тому, что угрожало мне гибелью — не только из-за себя, но ради того, кто был мне дороже Всех на свете.

Когда Мери-Джейн вошла ко мне с завтраком, она не заметила во мне никаких перемен, и это было моей первой победой. Меня охватывал ужас при мысли о том, что не сумею скрыть тот убийственный страх, который я испытывала со вчерашнего дня.

— Утро великолепное, мадам! — сказала она.

— Правда, Мери-Джейн?

— Еще немного ветрено, но, по крайней мере, солнышко светит.

— Я рада.

Я прикрыла глаза, и она вышла. Я не могла есть, но заставила себя хоть немного перекусить. Слабый солнечный лучик добрался до кровати, и это подбодрило меня. Мне показалось это символичным. Солнце будет светить всегда, думала я, а тучки — то они есть, то их нет. Всегда можно найти выход, мешает только неизвестность.

Мне хотелось все хорошенько обдумать. В глубине души я была уверена, что все, что я видела, — было на самом деле, а не в моем воображении. Каким бы загадочным все это ни казалось, всему можно было найти объяснение.

Дамарис явно принимала участие в заговоре против меня. И для этого было предостаточно причин. Если Люк хотел напугать меня, чтобы у меня родился мертворожденный ребенок, а Дамарис собиралась стать его женой, то вполне естественно было предположить, что она была в сговоре с ним.

Но невозможно было поверить, чтобы эти двое молодых людей могли задумать такое дьявольское убийство: ведь даже если ребенок еще и не появился на свет, все равно это было бы убийство!

Я постаралась спокойно оценить ситуацию и продумать свои дальнейшие действия. Первое, что пришло мне в голову, — это то, что я могла бы вернуться в отцовский дом. Но я тут же отбросила эту идею. Мне пришлось бы придумывать причину отъезда. Я была бы вынуждена признаться: «Кто-то из обитателей Ревелз пытается довести меня до сумасшествия. Поэтому я должна бежать отсюда». Таким образом, я бы подтвердила, что действительно боюсь. А если даже на секунду допустить, что у меня были галлюцинации, то это было бы первым шагом на том опасном пути, куда меня кто-то подталкивал умелой рукой.

К тому же я отнюдь не была уверена, что теперь смогла бы вынести чересчур торжественную и мрачную атмосферу, царившую в отцовском доме.

И я пришла к выводу: я не смогу вновь обрести покой, пока не найду разрешения этой загадки. Значит, следовало не убегать, а наоборот, усилить поиски моего преследователя. Я должна была это сделать — не только для себя, но и для ребенка.

Мне надо было наметить план действий, и я решила поехать к Хагар и рассказать ей обо всем. Конечно, я предпочла бы действовать в одиночку, но это было невозможно. Прежде всего, я решила съездить в Уорстуисл и убедиться в правдивости слов доктора Смита.

В Ревелз мне некого было попросить о такой услуге — значит, надо было ехать к Хагар.

Приняв ванну и одевшись, я немедля отправилась в Келли Гранж.

Я приехала туда около половины одиннадцатого и сразу пошла к Хагар и выложила ей все, что сказал мне доктор.

Она серьезно выслушала меня и, когда я закончила, сказала:

— Саймон отвезет тебя в это заведение немедленно. Я думаю, начинать надо с этого.

Она позвонила в колокольчик, чтобы пришла Досон, и велела прислать к нам Саймона незамедлительно. Вспомнив о своих подозрениях относительно Саймона, я немного взволновалась, но я понимала, что мне надо попасть в Уорстуисл, даже если это было связано с риском. Как только он вошел в комнату, все мои подозрения улетучились, и мне стало стыдно, что я могла так подумать о нем. Одно его присутствие действовало на меня успокаивающе.