— Прошу вас, скажите мне. Мне не хотелось бы оставаться в неведении.

— Кэтрин, у вас хватит мужества, чтобы перенести то, что я вам скажу?

— Разумеется, я достаточно сильный человек. Единственное, чего я не выношу — это вранья, лжи… и тайн. Я собираюсь выяснить, кто проделывает со мной все эти вещи.

— Я хочу помочь вам, Кэтрин.

— Тогда скажите, в чем дело?

Он все еще колебался. Потом сказал:

— Вы должны понять, что я говорю это вам только потому, что хочу убедить вас в необходимости прислушиваться к моим советам.

— Я прислушаюсь к вашим советам… только скажите мне.

Он все еще молчал, как бы подыскивая нужные слова.

Потом сразу торопливо заговорил.

— Кэтрин, вы уже знаете, что в течение нескольких лет я посещаю Уорстуисл, это вошло в привычку.

— Да, да.

— И вы знаете, что такое Уорстуисл.

— Разумеется, знаю.

— Мне там очень доверяют. И у меня есть доступ к медицинским картам пациентов. Я ведь врач…

— Это естественно, — прервала я.

— В этом заведении находится ваш близкий родственник, Кэтрин. Я не думаю, что вы знаете об этом… вернее, я уверен даже, что вы не знаете. Ваша мать является пациенткой Уорстуисл уже в течение семнадцати лет.

Я в изумлении уставилась на него. Потом мне показалось, что стены комнаты вот-вот обрушатся на меня. В висках у меня застучало, показалось, что вся эта комната, включая письменный стол со складной крышкой и человека с ласковыми глазами, сидящего передо мной, растворяются… и вот уже вместо этого я увидела перед собой мрачный темный дом, который казался таким не потому, что там были опущены все жалюзи, а потому, что над ним всегда тяготела трагическая атмосфера. Я услышала голос в ночи: «Кэти, вернись ко мне, Кэти!» — и живо представила себе своего отца, постоянно живущего с ощущением случившегося несчастья. Вот он каждый месяц уезжает куда-то и возвращается домой подавленным, мрачным, печальным…

— Да, — продолжал доктор, — к сожалению, так оно и есть. Я не знаком с вашим отцом, но мне рассказывали, что он очень предан своей жене и регулярно навещает ее в этом заведении. Иногда, Кэтрин, она узнает его. У нее есть кукла. Временами она понимает, что это всего лишь кукла, а иногда она думает, что это ее ребенок — вы, Кэтрин… Там, в Уорстуисл для нее делается все возможное… но она уже никогда оттуда не выйдет. Теперь вы понимаете, Кэтрин, что я имею в виду. Иногда это передается, Кэтрин! Но вы не должны быть такой убитой! Я же говорю вам, что мы позаботимся о вас… поможем вам. Я так хочу этого! Я все это рассказал вам только для того, чтобы вы доверились мне. Верьте же мне, Кэтрин!

Я закрыла руками лицо и про себя молилась. Это был крик души: «Господи! Пусть все это будет дурным сном! Пусть это будет неправдой!»

Он поднялся, подошел ко мне и обнял за плечи.

— Мы справимся с этим, Кэтрин, — сказал он. — Мы будем бороться вместе!

Возможно, меня привело в чувство слово «бороться». Ведь мне всю жизнь приходилось бороться за то, чего мне хотелось достичь. Я вспомнила про видение в моей комнате, задернутые занавески у кровати. Кто же их задернул? Потом сквозняк из двери. Нет, я не могла поверить, что все это было плодом моего воображения.

Он почувствовал перемену в моем настроении.

— Это было видение, Кэтрин, — сказал он. — Вы мне не верите?

Мой голос звучал уже твердо, когда я ответила:

— Я уверена в одном — кто-то хочет причинить вред мне и моему ребенку.

— И вы думаете, что у меня хватило бы подлости выдумать эту историю о вашей матери?

Я не отвечала. Конечно, должно быть какое-то объяснение постоянным отлучкам отца. Да и как он мог узнать об этом? И все же… меня всегда уверяли, что она умерла.

Предположим даже, что это правда — моя мать находится в этом заведении. Но то, что поврежден мой рассудок — это неправда. Я всегда была спокойной и уравновешенной. У меня никогда не было признаков истерии. Даже теперь, когда на меня обрушился весь этот ужас, я думаю, я была настолько спокойна, насколько мог быть любой нормальный человек, оказавшийся на моем месте.

Я была, как и раньше, убеждена, что, каково бы ни было состояние моей матери, я не унаследовала ее безумие.

— О, Кэтрин, — сказал он. — Я восхищаюсь вами. Вы — сильная натура. У меня есть все основания полагать, что мы преодолеем все это. Поверьте мне: то, что ваша мать, Кэтрин Кордер, уже семнадцать лет находится в Уорстуисл— это правда. Вы должны поверить мне, ведь вы сами понимаете, что я не стал бы рассказывать вам об этом, если бы не был до конца уверен. Но вы не верите, что могли унаследовать от нее хоть толику ее безумия? Вот это-то нам и поможет. Мы справимся.

Я посмотрела ему прямо в лицо и твердо сказала:

— Меня ничто не сможет убедить, что мне померещились все эти события, которые произошли со мной после моего приезда в Ревелз.

Он кивнул.

— Ну хорошо, моя дорогая, — сказал он, — тогда необходимо узнать, кто же стоит за всем этим? Вы кого-нибудь подозреваете?

— Я узнала, что на празднике, который был пять лет назад, у нескольких людей была монашеская одежда. У Люка и у Саймона Редверза, например. А оба они косвенные наследники Ревелз.

Он кивнул.

— Если кто-то действительно старается преднамеренно причинить вам вред… — пробормотал он.

— Ну конечно, старается! — горячо воскликнула я.

— Кэтрин, вас измучили все эти переживания! Мне бы хотелось, чтобы вы пошли домой и отдохнули.

Я почувствовала, что действительно устала, и сказала:

— Да, я хотела бы сейчас оказаться дома, в своей комнате… одной, чтобы отдохнуть и подумать обо всем.

— Я бы отвез вас, но меня ждет еще один пациент.

— Я не хочу, чтобы знали о том, что я была у вас. Я хочу пройтись до дома пешком и войти… как будто ничего необычного не произошло.

— И вы ничего не расскажете им обо всем этом?

— Пока — нет. Я хочу подумать.

— Вы очень мужественны, Кэтрин.

— Хотела бы я быть умнее!

— Вы и так умница. Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не против?

— А в чем дело?

— Вы позволите Дамарис проводить вас домой?

— В этом нет необходимости.

— Но вы же обещали прислушиваться к моим советам, а эта новость о вашей матери — для вас такой удар! Пожалуйста, Кэтрин, сделайте, как я говорю.

— Ну хорошо, если Дамарис не возражает…

— Конечно, нет, она будет очень рада. Подождите здесь, я схожу за ней. И еще я хочу налить вам капельку бренди. Пожалуйста, не возражайте. Это пойдет вам на пользу.

Он сходил в свой кабинет и принес две рюмки. Одну он наполнил наполовину и подал ее мне. Вторую он налил для себя.

Он поднял рюмку и улыбнулся мне, глядя поверх ее.

— Кэтрин, — сказал он, — вы сумеете пройти через все это. Доверьтесь мне. Если вы узнаете что-то, что кажется вам важным, рассказывайте мне. Теперь вы знаете, как я хочу помочь вам!

— Благодарю вас. Но я не могу выпить все это.

— Ничего. Вы немного выпили. Это придаст вам силы. Я пойду найду Дамарис.

Он ушел, и я не помню точно, сколько я пробыла одна. Я продолжала прокручивать в своем мозгу сложившуюся ситуацию. Отец уезжал из Глен Хаус и возвращался только на следующий день. Он, наверно, оставался на ночь где-нибудь недалеко от этого заведения… Может быть, после такого визита ему необходимо было взять себя в руки и успокоиться, прежде чем возвращаться домой. Так вот в чем была причина постоянной мрачной атмосферы в нашем доме!.. И вот почему мне всегда хотелось вырваться оттуда. Он должен был предупредить меня, подготовить. А может быть, и лучше, что я ничего не знала. И лучше, если бы никогда не узнала…

В комнату вошли Дамарис с отцом. На ней было пальто из плотной ткани с меховым воротником, и руки она спрятала в муфту. У нее был угрюмый вид, она явно не хотела провожать меня, поэтому я тут же стала уверять их, что мне не нужны провожатые.

Но доктор твердо сказал:

— Дамарис надо прогуляться.

Он улыбнулся мне, как будто ничего не случилось, и своими откровениями он только что не поколебал мою веру в себя.

— Вы готовы? — спросила Дамарис.

— Да, я готова.

Доктор с серьезным видом пожал мне руку. Потом сказал, что сегодня вечером мне следует принять снотворное, потому что я плохо сплю. Таким образом, Дамарис могла понять, что это послужило причиной моего визита к нему. Я взяла из его рук пузырек с лекарством и опустила его во внутренний карман плаща. Итак, мы с Дамарис вышли на улицу.

— Как холодно! — заметила она. — Может быть, еще хоть немного постоит безветренная погода.

Я шла как во сне. Даже не замечала, где мы идем. Мысли мои возвращались к тому, что рассказал мне доктор. И чем больше я думала об этом, тем более вероятным мне это казалось.

Мы остановились в укрытии дерева. Дамарис сказала, что ей попал камешек в ботинок и давит. Она присела на поваленное дерево, сняла ботинок, потрясла его и снова надела; застегивая пуговицы на ботинке, она даже покраснела.

Мы пошли дальше, но ей все еще что-то мешало в ботинке. Она села на траву и проделала все заново.

— Какой-то малюсенький камешек, — сказала она. — Вот он, наверное. — И она, замахнувшись, выбросила его. — Просто удивительно, как такая крошка может причинять столько неудобств. Ах, боже, мой, теперь опять эти пуговицы.

— Давайте я помогу.

— Нет, я сама застегну. — Она еще какое-то время трудилась над ними, потом подняла глаза:

— Я счастлива, что вы познакомились с моей мамой. Она была очень рада видеть вас.

— Ваш отец, по-моему, очень беспокоится за нее.

— О, да. Он беспокоится обо всех своих пациентах.

— А она пациент особый, — добавила я.