— Давайте больше не вспоминать об этом случае.

— Значит, вы прощаете меня и забудете обо всем?

— Простить легче, чем забыть. Первое я вам обещаю. А второе… возможно, со временем.

— Вы так великодушны, миссис Кэтрин. Я этого не заслуживаю. А теперь я хотел бы попросить вас об одолжении.

— Неужели?

— Не для себя, — поспешно добавил он, — а для моей бабушки. Она просила вас навестить ее.

— Это вряд ли можно было понять как просьбу.

Он засмеялся.

— Вы должны простить ее стиль. Она привыкла командовать. Она очень огорчена, что не видела вас, и ей бы доставило большое удовольствие, если бы вы простили ей ее манеру задавать вопросы и не забывали бы, что она просто очень старенькая леди, которая редко когда выходит из дома. \

— Это она послала вас с этим вторым поручением?

— Она понятия не имеет о том, что я здесь. Ее обидел ваш отказ принять приглашение, и я хотел бы попросить вас об одолжении — позвольте мне отвезти вас туда завтра. Я приеду за вами и отвезу вас к ней. Вы не против?

Я колебалась.

— Ну послушайте, — настаивал он. — Вы только вспомните — она стара, ей одиноко, она очень интересуется всеми делами семьи, а вы теперь член этой семьи. Соглашайтесь, прошу вас. Пожалуйста, миссис Кэтрин.

Неожиданно для себя я заметила, что он очень красив: он сощурился от солнца, и в глазах его не было заметно обычной дерзости; его крепкие зубы казались очень белыми на фоне загорелого лица. В нем было что-то от Габриела, только не было такой утонченности черт. Я смотрела на него и чувствовала, что смягчаюсь.

Он сразу заметил перемену в моем настроении.

— Благодарю вас, — воскликнул он. По его лицу разбежались лучики улыбки. Я никогда еще не видела его таким радостным. Как же он любит свою старенькую бабушку, подумала я. Он мне уже почти нравился — ведь, оказывается, он был способен любить еще кого-то, кроме себя самого.

Он взволнованно продолжал:

— Она вам понравится. Несомненно. И вы ей понравитесь — хотя сначала, возможно, и не захочет этого показать. Она, как и вы, сильная личность.

Уже второй раз я слышала от людей о своей силе и вдруг от этого почувствовала себя совсем слабой. У меня даже слезы навернулись на глаза.

Я ужаснулась от этой мысли: расплакаться, да еще перед этим мужчиной?!

Чтобы скрыть свое смущение, я поспешно сказала:

— Очень хорошо, я приеду.

— Это прекрасно. Завтра в два часа я заеду за вами. А сейчас я поеду домой, чтобы рассказать ей, что вы согласились приехать навестить ее.

Он не медлил больше ни минуты. Окликнув конюха, он, кажется, совсем забыл про меня.

И все же он мне понравился. А раз так, то я была готова отбросить прежние предубеждения и отнестись к его бабушке с симпатией.


На следующий день Саймон Редверз заехал в Ревелз точно в два часа дня. Он приехал в фаэтоне, запряженном двумя лошадьми, красивее которых я не видела в своей жизни. Всю дорогу, а это было чуть меньше двух миль, я сидела рядом с ним.

— Я могла бы дойти пешком, — сказала я.

— И лишить меня удовольствия довезти вас? — В его голосе опять послышались насмешливые нотки, но между нами уже не было прежней вражды. Он был рад, что я согласилась посетить его бабушку, а так как его очевидная любовь к бабушке смягчала меня, мы уже не могли относиться друг к другу с прежней отчужденностью.

Келли Гранж было поместьем, построенным, по-моему, менее ста лет назад. Оно выглядело очень современным по сравнению с Ревелз. Дом был сделан из серого камня, вокруг были плодородные земли. Мы подъехали к узорным чугунным воротам, сквозь которые я увидела каштановую аллею. Из сторожки вышла женщина открыть нам ворота; было заметно, что она ждет ребенка.

Саймон Редверз в знак благодарности притронулся к шляпе, а она сделала ему реверанс.

Я ей улыбнулась, а она изучающе посмотрела на меня.

— Интересно, — размышляла я, когда мы поехали дальше, — возможно, это сестра Мери-Джейн?

— Это Этти Хардкасл. Ее муж работает на нашей земле.

— Тогда это она. Мери-Джейн — моя личная служанка, она рассказывала мне о своей сестре.

— В таких местах всегда кто-то кому-то приходится родственником. Кстати, а что вы думаете о Гранж? Никакого сравнения с Ревелз, так ведь?

— Поместье очень красиво.

— Да, у нас есть свои плюсы. Я вас уверяю, что в Келли Гранж больше удобств, чем в Ревелз. Вот подождите, придет зима, тогда вы сможете сравнить со знанием дела. Наши большие камины хорошо прогревают дом. А в Ревелз полно сквозняков. Чтобы согреть его зимой, понадобился бы весь уголь Ньюкасла.

— С домом поменьше обходиться гораздо проще.

— Но и у нас не тесно. В общем, вы сами увидите.

Колеса захрустели по дорожке, посыпанной гравием, и вскоре мы остановились у главного крыльца, по обе стороны которого стояли мраморные женские фигуры, пристойно задрапированные, держащие корзины с изображенными геранями и — лобелиями. По ту и другую сторону от крыльца были длинные мраморные сиденья.

Мы еще не подошли к двери, а горничная уже распахнула ее. Я думаю, она услышала хруст колес на дорожке. Мы вышли из фаэтона, и кучер тут же отогнал его; казалось, этот дом был полон слуг, которые были наготове, чтобы предупреждать все желания Саймона.

Мы вошли в отделанный изразцами холл, откуда наверх вела широкая лестница. Холл находился в центре, откуда просматривался весь дом до самой крыши.

Дом был очень большой, хотя казался маленьким и уютным по сравнению с Ревелз.

Саймон обернулся ко мне.

— Будьте добры, подождите минуту здесь, я пойду скажу бабушке, что вы приехали.

Я наблюдала, как он поднялся по лестнице на галерею второго этажа, постучал в дверь и вошел. Через несколько, минут он снова появился и позвал меня. Я поднялась наверх.

Саймон посторонился, чтобы пропустить меня вперед, и довольно чопорно, возможно, даже с долей издевки, или мне так показалось, произнес:

— Миссис Габриел Рокуэлл!

Я вошла. Комната была заставлена тяжелой мебелью. Толстые плюшевые шторы и кружевные занавески придерживали по бокам витиеватые медные украшения. В центре комнаты стоял стол. Впрочем, в комнате были еще какие-то столы, диван, набитый конским волосом, высокие напольные часы, много стульев, шкафы с фарфором, этажерка, большая многоярусная напольная ваза с белыми и красными розами.

На все это я взглянула мельком, потому что моим вниманием сразу завладела женщина, сидящая в кресле с высокой спинкой.

Это была Хагар Редверз, или скорее Рокуэлл-Редверз, как она себя называла — та, которая властвовала когда-то над другими в комнате для занятий, да так и осталась властительницей на всю свою жизнь.

Хотя она сидела, было заметно, что она высокого роста. Спину она держала прямо, кресло у нее было не какое-нибудь мягкое и удобное, а с твердой резной спинкой; седые волосы взбиты в высокую прическу, а сверху был надет кружевной чепец. В ушах поблескивали гранаты. На ней было закрытое платье из атласа бледно-лилового цвета с кружевным воротником, скрепленным брошью с гранатами, в тон к серьгам. Около кресла стояла трость из черного дерева с золотым набалдашником. Я поняла, что она ей пользуется во время ходьбы. Глаза у нее были ярко-голубые — еще одни глаза, живо напомнившие мне Габриела, но в них не было той мягкости, которая была свойственна Габриелу; в этой женщине вообще не было утонченности. Ее руки покоились на подлокотниках резного дерева. Вероятно, они в молодости были красивы, они и сейчас все еще сохраняли красивую форму, и я увидела на пальцах сверкание гранатов и бриллиантов.

В течение нескольких секунд мы присматривались друг к другу. Помня о высокомерном тоне письма, я держала голову чуть выше, чем обычно, и, возможно, мой голос прозвучал чуть высокомерно, когда я произнесла:

— Добрый день, миссис Рокуэлл-Редверз.

Она протянула мне руку так, будто она была королева, а я — ее подданная. Казалось, она ожидала увидеть меня на коленях у ее ног. Вместо этого я невозмутимо пожала ей руку, слегка наклонилась и отпустила ее.

— Хорошо, что вы посетили нас сегодня, — сказала она. — Но я надеялась, что вы приедете раньше.

— Ваш внук попросил меня приехать к вам сегодня днем, — ответила я.

— Ах, вот как! — От удивления губы у нее слегка передернулись. — Вам надо присесть, — продолжила она.

Саймон принес мне стул и поставил его прямо перед старой леди. Я была теперь рядом с ней, и свет, пробивавшийся через кружевные занавески, падал мне прямо в лицо. Ее же лицо оставалось в тени, и я подумала, что даже в такой мелочи она не упустила случая поставить меня в невыгодное положение.

— После дороги вам, наверное, хочется пить, — сказала она, при этом казалось, что она цепким взглядом стремилась проникнуть в ход моих мыслей.

— Дорога была очень короткой.

— Еще рановато пить чай, но я думаю, по такому случаю мы ждать не будем.

— Я с удовольствием подожду.

Она улыбнулась мне, потом обернулась к Саймону:

— Позвони в колокольчик, дорогой.

Саймон тут же выполнил ее просьбу.

— Нам предстоит многое сказать друг другу, — продолжала она, — а где же это сделать удобнее, как не за чашкой чая?

Появилась горничная, которую я уже видела, а старая леди попросила:

— Досон, чаю… пожалуйста.

— Да, мадам.

Дверь тихо закрылась.

— Ты к нам не захочешь присоединиться, Саймон. Но мы тебя извиним.

Я не была уверена, то ли она употребила «мы», как сделала бы это королева, — или же она имела в виду, что нам с ней хочется побыть наедине. Я не знала, что первый маленький экзамен для меня был позади, и она решила отбросить чопорность. Моя внешность и манеры, очевидно, не вызывали у нее отвращения.