Позже я узнала, что он выпил несколько коктейлей на деловом ланче, полдня во хмелю валял дурака в офисе, а после отправился на «счастливый час» с «кое-какими» коллегами. «Счастливый час» перетек в загул до поздней ночи, и домой он попал, уже когда я спала. Я же домой приехала как в тумане, и, словно мое тело ждало разрешения, тем же вечером случился выкидыш, и болевые приступы начались всерьез.

Наутро я разбудила Майка, чтобы рассказать, что произошло, а еще заявила – мол, сдаюсь, из брака ничего не вышло. Все это я изложила минут за десять и без слез, горя или сожалений. Они пришли позже. Майк был слишком подавлен – или слишком мучился похмельем, – чтобы спорить. Он просто кивнул, не поднимая глаз. Когда мы расстались, я даже удивилась своей уверенности: вышвырнуть его было верным решением. Жизнь так долго была скверной, что, едва он ушел, мне ни разу не пришло в голову задуматься, а не попросить ли его вернуться. И, несмотря на несколько телефонных разговоров и встреч, чтобы уладить дела с переездом, Майк не предпринимал ничего, чтобы еще раз попытать счастья. Но это вовсе не значит, что, когда все закончилось, я не чувствовала себя опустошенной и потерянной. Еще как чувствовала. Но с того печального дня мне стало ясно, что как бы плохо мне ни было без Майка, с ним было бы гораздо хуже.

Вот чем был прошлый год – колебаниями маятника между паникой, вопросами, какие приходят, когда расстаешься с прежней жизнью, и бесконечным оцепенением, заполняющим все пространство между этими полюсами. Уверена, выпадали и моменты облегчения, но, когда я вспоминаю тот год, на ум приходит только одно: я одна, под флуоресцентными лампами в продуктовом магазине, где-то на заднем плане электронная музычка, бессмысленный шум кругом; толкаю перед собой скрипучую тележку с консервными банками, полными супа «Кэмпбелл». Моя печальная попытка найти утешение в еде.

Но с меня хватит флуоресцентных ламп и музычки. Год затянулся слишком надолго, но наконец-то закончился. Я готова сама себя удивить, черт возьми! Я готова к чему-то глубокому! Я готова испытать нечто трансцендентное! А Джейк и его губы (какое бы слюноотделение они ни вызывали) и близко под это не подходят. Как и положено взрослой, я отказалась вообще о нем думать.

Пока мы не остановились переночевать.

Джейк настоял на том, что понесет все сумки. В номере мотеля он уронил их со стуком. А потом повернулся ко мне, скрестил на груди руки и все испортил:

– Помнишь, я сказал, что пари отменяется?

– Да.

– Оно в силе.

– Пари не свет, его нельзя просто так включать и выключать!

– Конечно, можно.

Уперев руки в боки, я приняла самую властную свою позу.

– Это даже было не настоящее пари. Ты меня подпоил.

– Никого я не подпаивал. Ты сама напилась, дамочка.

– Без разницы. Я была нетрезва!

– Вот уж нет. В лучшем случае под хмельком.

– Джейк, – начала я, остро сознавая, что если почти поцелуй настолько выбил меня из колеи, то настоящий просто перевернет все с ног на голову, – это правда не самая удачная идея.

– Не согласен.

– Это ужасная, смехотворная, нелепая идея.

– Почему?

– Потому что! Потому что ты – лучший друг Дункана. Потому что я тебя даже не знаю. Потому что завтра мы отправляемся в поход по горам. И потому что ты вдвое меня младше.

– В полтора раза.

– Без разницы.

– Я все еще не услышал ни одного здравого аргумента.

– Джейк, – сказала я тогда, более или менее уверенная, что лгу. – Я просто не хочу. – Эти слова подействовали. Он опустил глаза. Он испустил долгий вздох поражения. Потом кивнул.

– О’кей, – сказал он. – Это – веский довод. – А потом взялся за низ футболки, подтянул вверх и одним движением стащил через голову. – Я в душ, – сказал он.

Он сделал это нарочно! На таком расстоянии я буквально не могла не пялиться на то, как перекатываются его мышцы, пока он роется в сумке в поисках туалетных принадлежностей. И вообще я невольно ела его глазами, когда он выходил из комнаты. Он походил на пловца-участника Олимпийских игр или еще кого – и едва меня это осенило, не успела я себя приструнить, как мысленно увидела, как он собирается прыгать с трамплина в плавках.

Господи ты боже!

Когда Джейк закрыл дверь, я хлопнула себя по лбу, мол – «возьми себя в руки». Но это не сработало. На самом деле я могла только стоять на месте, а мысли у меня без разрешения неслись вскачь. В сущности, я стояла на том же месте, когда Джейк вышел из душа в пижамных штанах и футболке с надписью «Гарвард», которая была на нем накануне вечером. Кое-как высушенные полотенцем волосы, как и вчера, лежали влажными завитками на шее.

Пройдя мимо меня, он устроился на своей кровати и открыл книгу. Книгу про китов. Единственную, какую он захватил с собой.

В том-то и заключалась проблема. Я действительно хотела его поцеловать. Стопроцентно дурная идея, это я и так точно знала, но почему-то не могла заставить себя поверить. Не могла заставить себя в это поверить, пока принимала душ. Пока вытирала волосы. Пока чистила зубы и надевала футболку, в которой собиралась спать. К тому времени, когда я переступила порог ванной и помедлила в дверях, чтобы на него посмотреть, я уже знала, что схватка проиграна. И в точности, как смотришь, как твоя рука тянется за печеньем, тогда как мозг знает, что есть его не стоит, я словно со стороны увидела, как подхожу к Джейку и задерживаюсь рядом с кроватью.

Он не поднял глаз.

– Ты начал все ту же книгу сначала, – сказала я.

Он упорно смотрел на страницу.

– Да.

С минуту я наблюдала, как он читает. Или делает вид, что читает.

– Иди сюда, – сказала наконец, испустив вздох поражения.

Джейк поднял глаза, но не двинулся с места – словно подначивал меня, правда ли я имею в виду то, что сказала.

– Лучше иди сюда, пока я не передумала.

Тут он вскочил с кровати. Книгу он бросил так быстро, что она упала на пол.

– Отнесемся к этому как к уроку, – сказала я, в полнейшем недоумении от того, что собираюсь сделать. – Я прочту тебе лекцию, можешь делать в уме зарубки на память.

Он выдал коронную свою усмешку.

– А я люблю делать зарубки на память. Я большой фанат зарубок на память.

– Исключительно в образовательных целях.

– И еще большой фанат образования. Я вообще отличник.

Мы стояли лицом к лицу, и в тот момент я вообще не могла припомнить, когда находилась к нему так близко. У меня слегка кружилась голова, как бывает после того, как приняла решение, которое изменит твою жизнь. Я всерьез собираюсь давать урок поцелуев? Что мне вообще говорить? Я уцепилась за что-то, что прозвучало бы мудро.

– Суть поцелуев в том, что это баланс между притягиванием и отпусканием.

– Чертовски философское начало, – сказал Джейк.

– Как и во всем в жизни, – продолжала я, – здесь есть напряжение, толчок. Помню, в седьмом классе я целовалась с мальчиком, который засунул язык мне в рот и тыкал им как дохлой рыбой. Вот это, – сказала я, – неудачный поцелуй.

Джейк кивнул.

– Ты ведь не так целуешься, да? – спросила я.

Он помотал головой.

– Хорошо, – сказала я. – Когда целуешь кого-то, нужно помнить, что одновременно берешь и даешь. Прикосновение. Отстранение. Мало выписывать языком восьмерки. Ведь прикосновения отражают эмоции.

– Ты действительно всерьез об этом думала.

– Я никогда об этом не думала. Но, похоже, из меня недурной ученый.

И опять он скользит взглядом по моему лицу.

– И нельзя останавливаться на чем-то одном, – добавила я. – Нужно исследовать. – Его пристальный взгляд скользнул к моим губам.

– От губ к шее подруги?

– Всё. Ее шею. Ее горло. Ее ключицы. – Я сделала паузу. – И используй зубы.

– Хочешь, чтобы я ее укусил?

– Я имела в виду, для контраста. Губы – мягкие, зубы – твердые.

Я так и видела, как в голове у него крутятся шестеренки.

Идем дальше.

– О’кей, руки. Что с ними?

– На грудь? – Он пожал плечами, словно зная, что ответ неправильный.

– Неверно! Куда угодно, но не туда! Шея. Затылок. Волосы. Или середина спины. Но не хватай за грудь. Это право еще надо заработать.

Он сделал себе зарубку на натренированную Гарвардом память. А после положил руки – одну за другой – мне на бедра.

– Про бедра я ничего не говорила, – сказала я, просто чтобы его пожурить.

Он склонил голову набок:

– Я пока тебя не целую.

– Блиц-опрос! – сказала я тогда. – Когда поцелуй слишком долгий?

Он поднял щенячьи глаза к потолку и действительно задумался.

– Тридцать минут?

– Неправильно! Поцелуй не бывает слишком долгим.

– Но со временем она может захотеть перейти к другим вещам.

– Если все сделаешь правильно, определенно захочет.

– Не хочу ее разочаровывать.

– Разочарование бывает полезно! В разумных пределах.

Самый странный разговор на свете. Мы говорили о некоторой гипотетической женщине в третьем лице, зная, что на самом деле говорим обо мне. Или, по крайней мере, о той мне, какой я буду через несколько минут. И это я советовала ему не спешить, тянуть время. И исследовать. И кусать. И что хуже: мой голос говорил, но мое тело слушало. И очень, очень даже внимало. И к тому же оказывалось отличным учеником.

Каким-то образом и без того небольшое расстояние между нами исчезло. Джейк был всего в нескольких дюймах от меня. Я чувствовала тепло его тела и слабое движение воздуха от его дыхания.

– Разочарование подразумевает желание, – сказала я, стараясь соблюдать учительский тон. – А желать всегда лучше, чем иметь.

– Всегда?

Неприятно сообщать ему горькую правду.

– Всегда.

– Похоже на пытку.

– Нет, нет, нет, – поправила я. – Пытка – это желание без надежды. Желание с надеждой – предвкушение.

Он не спускал глаз с моих губ.

– Так поцелуи – это предвкушение?