Конечно, инстинктивно меня тянуло вспоминать и плохое тоже. Как неприятно было терпеть Сестер и их сплетни. Как страшно было смотреть, как нога Хью проваливается в ствол. Паника, когда я не знала, что делать, паника, что сделаю что-то не так. Ужас при мысли, что все зависит от меня. Разочарование при мысли, что мы свернули не туда и идем не в ту сторону.

Но в том, что я разрешила проблему с тропинками, было и свое удовольствие. Это, нельзя отрицать, было приятно.

Менее приятной была мысль, что Уинди и Джейк – пара. Признаюсь, мои мысли соскальзывали к этому, если я сознательно не уводила их в сторону. Проблема заключалась в том, что они действительно были бы прекрасной парой. Идеальной парой. Я даже доводов против этого не могла найти. Если не считать одного: каким бы печальным, безнадежным и собственническим это ни было, я хотела, чтобы Джейк был моим.

Неужели Сестры правы? Неужели Джейк с Уинди? Она ему нравится? Он совершенно про меня забыл – как я того и требовала? Всего неделю назад он как будто был по уши в меня влюблен. Но, может, он только вид делал, может, он вообще с девушками так поступает: придумывает влюбленность, чтобы заставить их делать то, чего они обычно не сделали бы. Должна признать, это мощное средство. Девушкам всегда хочется верить в любовь. Девушкам всегда хочется чувствовать, что их заметили, что ими восхищаются, их желают. Даже таким, кто знает, как обстоят дела на самом деле. Вроде меня.

Или, возможно, тогда я ему действительно нравилась, но это было до того, как он узнал о существовании Уинди, до того, как понял, что может меня получить. Возможно, теперь то, что, как ему казалось, он испытывает ко мне, затмили чудесные чувства к чудесной Уинди. И можно ли его за это винить?

Но одно было несомненно. Был ли он коварным соблазнителем или нет, я достаточно узнала его за неделю в походе, чтобы понимать, что во всех остальных отношениях он хороший парень. Сколько бы я ни старалась, пора признать: он мне нравится. Просто нравится. Конечно, это явно подпадало под категорию дурных мыслей, но я с изумлением обнаружила (и Уинди очень бы мной гордилась), что я и поистине хорошее могу из этого извлечь. Потому что тем утром, во время молчаливого перехода я призналась себе в целой уйме вещей: всякий раз, когда Джейк касался моего колена, чтобы поменять повязку, или заступался за меня перед Беккетом, или отводил глаза, когда я на него смотрела, я испытывала безумный всплеск тревожного удовольствия. И пусть я чувствовала бы себя совершенно несчастной, когда, скажем, обнаружила бы, что ему суждено жениться на Уинди и завести сотню фотогеничных и добросердечных детей, я и этим чувствам должна была воздать должное. Они ведь отличались от отупения и пустоты, в которых я провела прошлый год. Или еще больше. В голове у меня то и дело всплывало одно слово – Живая.

Я прилагала огромные усилия, чтобы испытывать благодарность за шанс на разбитое сердце и за все, что принесет мне «оживание», когда вдруг сообразила, что Уинди и Джейк нарушили утреннюю тишину и болтают на ходу.

– Поэтому систему удовольствия, – говорила Уинди, – модулируют нейромедиаторы, которые называются опиоиды. Они помогают нам получать удовольствие от хорошего и исключать неприятное. Но системой желания управляет допамин, от которого мы становимся дергаными и изводим себя тоской.

– То есть они вроде как нивелируют друг друга, – прослеживая ее мысль, сказал Джейк.

– Вот именно. Когда желание на пике, удовольствие и удовлетворение на низшей точке. Они… как бы на противоположных концах качелей.

Я понятия не имела, о чем вообще они говорят, но поймала себя на том, как ни с того ни с сего встреваю:

– Поэтому некоторые мужчины хотят только тех женщин, которых не могут получить? Потому что путают удовольствие и желание?

– Ага, – откликнулась Уинди. – Скорее всего. Все как будто вечно упирается в нейромедиаторы.

– А препарат тут какой-нибудь не поможет? – спросила я.

– Едва ли. Но иногда люди зацикливаются на тоске или желании. В конечном итоге им больше нравится хотеть, чем иметь.

– И я о том же! Это исправимо?

Уинди на минуту задумалась и только потом ответила:

– Ну, нейроны мозга гораздо пластичнее, чем раньше считалось. Теоретически все возможно. Но это в теории. Главное помнить, что, получив желаемое, мы не ощутим счастья.

– Совсем? – переспросила я.

– Разве что на короткое время. Счастье больше связано со способностью ценить, чем с приобретением или наличием чего-то.

– А! – протянула я.

Это меня слегка озадачило. Я всегда предполагала, что получать желаемое и есть определение счастья. Наверное, я тут вроде как не в свою область залезла.

Когда от меня больше вопросов не последовало, Уинди снова вернулась к Джейку.

– Так вот, тогда я и решила стать буддисткой. На первом курсе в Барнарде 5.

– Потрясающе, – сказал Джейк. – Я все собираюсь стать буддистом, но пока никак.

– Это не так трудно, – откликнулась Уинди. – Могу тебя научить.

– Конечно, – сказал Джейк. – Отлично.

Уинди училась в Барнарде? И была буддисткой? Вот чем она из всех выделялась, она была полна неожиданностей. С ней никогда не бывало скучно. И она всегда – и беззастенчиво – была сама собой. Я даже не могла придумать, чем она мне не нравится.

– Возможно, когда у нас будет день отдыха, я могла бы дать тебе урок, – предложила Уинди.

– Заметано, – откликнулся Джейк.

А может, и могла бы. Самую малость.

* * *

Нам потребовалось три часа, чтобы добраться до Хью. Когда мы пришли, он был в сознании и прихлебывал суп, который приготовили ему Сестры.

Джейк сразу взялся за дело, разрезал ножницами штаны и носки Хью, чтобы оценить ситуацию, и послал Уинди и крупных парней найти сук подлинней, чтобы смастерить шину.

– Ты собираешься наложить шину ему на ногу? – спросил Мэйсон.

Джейк покачал головой:

– Я собираюсь наложить шину ему на все тело.

Остальную группу Беккет согнал на некотором отдалении и начал готовить к эвакуации. Он разделил нас на две группы. Указав на троих, у кого были рюкзаки со внешними алюминиевыми рамами, он велел всё оттуда вынуть. Когда рюкзаки опустели, он велел владельцам распределить свои пожитки по оставшимся рюкзакам. Потом начал разбирать рамы.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Носилки для Хью.

У нас при себе были плоские нейлоновые ремни, которые Беккет несколько раз пропустил между рамами. Вместе они действительно образовали своего рода плетеный гамак. Закончив, Беккет расстелил на нем спальник для мягкости, и сам лег сверху.

– Неплохо, – сказал он, глядя на меня снизу вверх. – Не перина, но сойдет.

Пока мы завтракали, Джейк доложил о состоянии Хью. От талии до колена у него сплошной черный синяк, ногу вообще согнуть не может, а тот факт, что одна нога выглядит длиннее другой, вызывает подозрение, что бедренная кость у Хью и раздроблена, и смещена разом. Но он в сознании, и это очень хорошо. Тут на глазах у всей группы Джейк посмотрел на меня:

– Он говорил, Хелен – его героиня.

– Ты кое-что как надо сделала, девочка, – сказал Беккет. – Так держать.

Дальше командование взял на себя Беккет и изложил план. Шесть человек, половина группы, понесут носилки. Другая половина, разделившись на команды, будет переносить на короткие расстояния свои и чужие рюкзаки. По всей очевидности, мне предстояло нести носилки. И Джейку тоже. Нам надо будет добраться к ближайшему выходу из национального парка – это около трех миль, – откуда «Скорая помощь» заберет Хью в больницу.

– Мы что, просто бросим его у начала трека и двинем дальше? – спросил Мэйсон.

Беккет покачал головой:

– Там нас будет ждать администратор «ГТВ». Дальше всем займется она.

Была половина десятого утра. Пора было выдвигаться. Три мили – это не так далеко, подумала я про себя. Может, сегодня будет не так уж скверно.

Но тут Беккет обернулся с последним наставлением группе:

– Это будет самый долгий день в вашей жизни, ребята. Как бы тошно вам ни было, помните, Хью в десять раз хуже. Хорошо, что вчера вечером мы проделали небольшое упражнение на внутреннюю силу. Теперь пора обратиться к людям, которые вас любят. Они вам понадобятся.

Все это показалось мне чуток театральным. Беккет вообще как будто был склонен драматизировать. Однако оказывался прав. Я подошла, чтобы помочь переложить Хью на носилки. Парни собрались вокруг него, готовые поднять его и переместить, куда велят. Даже на мой взгляд, видок у них был угрожающий. Джейк велел всем завести руки под спину Хью, «как лопатки».

– Больно будет? – спросил Хью.

Джейк кивнул.

– Прости, приятель. Адски.

Он посмотрел на парней:

– Готовы?

– Подождите! – крикнул Хью.

Они стали ждать.

Но Хью просто тянул время. Я так ясно увидела ужас в его лице, что сделала шаг вперед, протиснулась между Джейком и Мэйсоном и схватила его за руку.

– Сожми мою руку, – велела я и совсем как Джейк воспользовалась тем, что он отвлекся, и рявкнула: – Раз, два, три! Подняли!

Никогда в моей жизни я не слышала, чтобы кто-то орал так, как Хью в тот момент. Если бы чистейшая мука могла подать голос, так бы и прозвучало. Когда он замолк, я поняла, что он снова потерял сознание.

Мы застегнули его в спальный мешок для тепла и защиты. Потом привязали нейлоновыми ремнями к носилкам – плотно, чтобы он не скользил из стороны в сторону.

– Сейчас он опять кричал бы, – сказал Джейк, – если бы был в сознании.

И вот пришло время выступать.

– Выдвигаемся, – приказал Беккет, когда мы, те, кому предстояло идти с носилками, заняли места вокруг рамы. Я предположила, что мы взвалим Хью себе на плечи, как делают на похоронах, но Беккет велел поднять носилки до уровня бедра и нести на выпрямленной вниз руке. – Так легче для вас, – пояснил он. – И безопаснее для него.