Мне не следовало бы продолжать в таком духе, но Уинди так хорошо умела слушать, задавала вопрос за вопросом, что меня просто прорвало. Как я стала одержима мыслью завести собаку и как на протяжении нескольких месяцев каждый вечер заходила на Petfinder.com, разглядывая фотографии собак из приютов, видео с ними, описания характеров. Мне хотелось кого-то пушистого и очаровательного, общительного и гипоаллергенного, и я до бесконечности перелистывала раздел с метисами пуделя. Догадки Уинди не слишком далеки от цели: я заносила в «закладки» бесчисленных лабрадудлей, кокапу, золотистых дудлей и шнудлей. Я составляла списки черт моей идеальной собаки и задавала в поисковик цвет, тип шерсти, характер, возраст и близость центра передержки к моей квартире. Я вплотную подошла к тому, чтобы взять несколько – сплошь светленьких и пушистых, с блестящими глазками и умильными мордашками.

Наконец однажды вечером я поняла, что готова. Я нашла идеальную собаку. Я написала по электронной почте в один питомник, предложив взять веселого щенка цвета карамели по имени Лола, заполнила заявку, была принята и договорилась о дате, когда через неделю приеду и познакомлюсь с Лолой, и я собиралась уже ринуться с головой… когда кто-то бросил Пикл, привязав ее к фонарю на тротуаре перед моим домом.

Впервые ее увидев – шелудивая шерсть и голый хвост в струпьях, – я решила, что это опоссум.

Едва стало ясно, что это собака, заодно стало ясно, что это брошенная собака. А еще, что с ней невероятно скверно обращались. Шерсть у нее свалялась, кожа была в струпьях, она была покрыта блохами. В тот день она на меня не залаяла, вообще ни на кого не залаяла. У нее сил не было.

Я не могла ее там оставить. Я нашла ветеринарную клинику, которая работала допоздна и где ее приняли. Как выяснилось, в дополнение ко всему прочему, у нее была сломана лапа. Лечение обошлось бы в триста долларов.

– А что, если мне это не по карману? – спросила я.

Ветеринар посмотрел на Пикл, потом снова на меня.

– Тогда, наверное, милосерднее было бы ее усыпить.

Я заплатила триста долларов. И так она стала моей.

Когда она выздоровела, к ней вернулась непреходящая ненависть ко всем живым существам. В теории я восхищалась ее отвагой, но на практике она была первосортной занозой в заднице.

– Похоже, у нее какое-то посттравматическое нервное расстройство, – сказала на это Уинди.

– Мы же о собаке говорим, – напомнила я.

– Тот, кто привязал ее к фонарю у твоей квартиры, действительно ей жизнь исковеркал. Защитные стратегии, какие у нее выработались, когда ее жизнь была небезопасной, имели смысл в то время, а теперь она не может их отбросить.

– Подвергнем психоанализу мою собаку?

– Эй! Это моя профессия.

– Ну ее-то в чувство не привести, – сказала я. – Я вызывала тренера. За семьдесят долларов в час! Он разработал для меня целую программу, и я месяцами следовала ей от и до, и ничего не получилось.

– Он сказал тебе, что надо стать альфой?

– Да.

– А как по-твоему, почему не сработало?

– Потому что Пикл – альфа, – сказала я. – Она гораздо злее меня.

– Неправильно! – воскликнула Уинди. – Не сработало, потому что он велел тебе стать не такой альфой.

Я не могла взять в толк, о чем она говорит.

– Расхожие взгляды о собаках основаны на поведении в стае волков, – объяснила Уинди. – Но собаки не волки. Волк – дикое животное. Собака – одомашненное. Волки хотят быть с другими волками, но собаки хотят быть с людьми.

– Только не моя.

– Люди всегда ненавидели волков, – продолжала Уинди. – В каждой культуре есть мифы о Страшном Сером Волке, и в каждой местности, где люди и волки пытались существовать бок о бок, волки были истреблены.

– Правда?

– Как же вышло, что одно из самых ненавистных враждебных человеку животных стало его лучшим другом?

Я не знала, риторический это вопрос или нет, и уже собиралась предложить ответ, когда Уинди продолжила:

– Собаки произошли от волков. Волки бродили вокруг человеческих поселений – главным образом в надежде на объедки. Но тех, кто был слишком агрессивен, перебили. Выжили только те, кто ладил с людьми, кто был достаточно дружелюбен и неагрессивен, они-то и могли давать потомство.

– То есть это было «выживание самых дружелюбных»?

– В точку! Исследования это подтверждают. Лидерами волчьих стай становятся наиболее агрессивные и доминантные, но лидеры в собачьих стаях – неизменно те, у кого больше всего друзей.

Тут я невольно подумала о Джейке. О дружелюбном Джейке, который – наперекор всяческим протестам Беккета – сделался несомненным альфой нашей небольшой группы.

– У собак бывают друзья? – спросила я. У моей собаки уж точно друзей не было.

– Именно об этом я и говорю. С Пикл случилось нечто столь ужасное, что она во всех разуверилась.

Я почувствовала, что на глаза мне наворачиваются слезы. Я, конечно, знала, что до меня Пикл пришлось несладко, но я никогда не пыталась представить себе, насколько скверно все было. Что же с ней сделали бывшие владельцы?

– Так она считает, что все люди хотят ей зла? – спросила я.

– Вероятно.

– Но я-то не хочу.

– Думаю, она это знает. Ты говорила, она с тобой спит?

– Это – единственное время, когда она не злится, – объяснила я.

– Значит, она до некоторой степени тебе доверяет.

– Я ее спасла. Как думаешь, она это знает?

– Определенно знает.

Я испытала потребность вступиться за Пикл.

– Мне даже нравится ее несгибаемость. Никто не смеет с ней связываться.

– Но она боится без причины. Никто и не собирается связываться с ней или причинять ей зло. Во всяком случае, сейчас.

– Верно.

– Она утратила способность доверять.

– И как мне ей помочь?

– Тебе придется научить ее не бояться. Тебе придется убедить ее, что она в безопасности.

– Но как?

– Ну, – протянула она, словно обдумывала ответ. – Тебе придется практически перестроить ее нейробиологию. А это потребует серьезных усилий на протяжении очень долгого времени. И необязательно сработает. Сколько ей лет?

– Ветеринар сказал, около трех, но он точно не знает. – Выглядела Пикл на тысячу.

– Тогда оно того стоит.

– Думаешь, все можно поправить?

– Думаю, ей можно помочь.

Несколько минут мы лежали молча, а в голове у меня вспыхнула картинка: Пикл скалится, забившись за унитаз в туалете, а я протягиваю ей лакомство и говорю: «Ну же! Давай перевоспитаем твою нейробиологию!»

И вдруг Уинди спросила:

– Это вся твоя семья?

– Да, – ответила я и тут же поправилась: – Нет! У меня есть брат. И бабушка. И бывший муж.

Даже мне самой этот список показался довольно печальным. Я могла бы продолжить: «И отец, и мачеха, и сводные братья в Калифорнии, с которыми я никогда не вижусь. И мать, с которой я не общаюсь». Было в Уинди что-то такое, от чего мне хотелось ринуться в омут головой и рассказать все: поговорить о моих родителях и о том, что произошло, и о трагедии, из-за которой наши жизни разошлись по разным, совершенно неожиданным дорогам.

У Уинди было такое доброе лицо, она так терпеливо слушала, что я едва не сделала глубокий вдох и не выложила все. Едва. Но я сдержалась. Слишком мрачная история, чтобы рассказывать у костра в лагере.

Кому захочется слушать историю настолько печальную? Даже я сама не хотела ее слушать.

– И у меня уйма друзей, – добавила я, будто и не было заминки. – Коллеги по работе. Раз в месяц устраиваем себе вылазку в кино, а еще мы учимся вязать крючком.

Уинди кивнула, словно говоря «Это и правда мило».

– Но Пикл, – я закончила, совершив полный круг, – безусловно, самая близкая моя компаньонка.

И действительно, на протяжении этого года Пикл была моей подругой. Моей злобной, раздражительной, уродливой дорогой подругой. Если бы она не притаскивалась, хромая, виляя лысым хвостом, устремив на меня глазки-бусины, каждую ночь ко мне в спальню, если бы не заставляла меня чувствовать себя такой виноватой, что я подхватывала ее и усаживала на кровать, у меня, наверное, случился бы нервный срыв от одиночества. Я ее спасла, но и она спасла меня. Несмотря на все ее изъяны и недостатки, Пикл – в нужном контексте, при удачных обстоятельствах, тихой ночью, когда тебе очень повезло, – на удивление умела любить.

Глава 9

Проснулась я вся отекшая и с опухшими глазами. Бедра болели. Голени болели. Спина и плечи болели. Колено пульсировало болью. На бедрах, там, куда давили ремни и пряжки рюкзака, грозили проступить синяки. А волдыри, которые я игнорировала весь вчерашний день? Меня словно бы полили кислотой.

Набросив флисовую куртку, я в сандалиях дохромала до лагеря Джейка. Я объявилась в тот момент, когда его группа готовила завтрак, и он как раз процеживал через сито кофе на всех.

Когда я подошла, он поднял глаза, и я испытала сумасшедший толчок в грудь от того, что мы встретились взглядом. Не знаю, почувствовал ли он что-то, но быстро опустил глаза и не поднимал их, пока не закончил процеживать кофе. Он не торопился, и я невольно заметила, что на щеках и шее у него начинает проступать щетина. Никаких бритв. По словам Беккета, под конец похода у всех парней будут бороды. Я всегда любила небольшую щетину у мужчин. Щетину субботнего утра. С ней мужчины смотрятся мужественнее. Джейк с щетиной выглядел старше и более зрелым – больше походил на того, кем я могла бы увлечься.

Я потерла виски, чтобы с помощью массажа прогнать эту мысль из головы.

И тут он повернулся ко мне:

– Болит голова от высоты?

Я поняла глаза.

– А ведь и правда, – сказала я, сообразив, что действительно немного болит. – Есть такое.

Он кивнул и сделал шаг ко мне – весь из себя решительный санитар:

– Сегодня побольше пей. Если станет хуже, можешь получить «Тайленол».

– О’кей.

Он начал отворачиваться, словно мы уже закончили.