Кто знает?

Кому какое дело?

Три года сеансов у семейного психолога научили меня, что конкретно эту проблему не разрешить. Мне повезло – чертовски повезло, – что Джейк ударил по тормозам. Баба с возу, кобыле легче. Одной бедой меньше, чтобы сожалеть. Его поблагодарить надо, что он все прекратил. Но почему-то я не испытывала благодарности. Скорее уж желание наказать его за то, что вообще это затеял.

За такими мыслями прошло все утро в пути.

К тому времени, когда мы подъехали к историческому охотничьему домику из дерева и камня, служившему штаб-квартирой компании «Горный туризм на Выживание», я возвела между нами довольно прочную воображаемую стену.

Когда Джейк поставил машину на ручной тормоз, я повернулась к нему.

– Эй! – окликнула я. Это было мое первое слово за четыре часа.

– Ну?

– Сделай мне одолжение, ладно?

Он встретился со мной взглядом.

– Конечно.

– Мы с тобой незнакомы.

– Незнакомы?

– Мы не приехали сюда вместе.

– Нет?

– И ты не запускал язык мне в рот.

Он задумался.

– Жестоко.

– Я тут пытаюсь кое-что важное сделать, – сказала я. – Для меня это не шутка.

– И для меня тоже.

– Я решилась на этот поход по определенной причине, а вовсе не для того, чтобы спутаться с другом младшего брата.

Он наклонил голову, точно я его задела.

– О’кей.

– Что бы вчера ни произошло, это не имеет значения.

Я была вне себя от злости, что попытки четыре часа кряду делать вид, будто мне наплевать, не слишком помогли. Мне так отчаянно хотелось не чувствовать себя униженной. И отвергнутой. И жалкой. Такого я уже на всю жизнь нахлебалась. Предполагалось, что поездка превратит меня в супергероиню, а не хнычущую восьмиклассницу. Я просто должна положить этому конец. Любыми необходимыми средствами.

– Ты мне никогда по-настоящему не нравился, – сказала я. Потом посмотрела на него с самым серьезным видом и добавила: – И мне бы очень хотелось, чтобы вчерашнего дня вообще не было.

Он отвел взгляд.

– Мне бы тоже хотелось, чтобы его не было.

А вот тебе и сюрприз! Пусть даже я произнесла эту фразу без малейшего чувства, когда она вернулась ко мне бумерангом, стало по-настоящему больно.

– Отлично. – Я добавила в тон фальшивой веселости. – Давай так и поступим.

Он нахмурился:

– Как?

– Притворимся, что ничего не было.

Он всмотрелся в мое лицо:

– Ты этого в самом деле хочешь?

– Если я чего и хочу, чтобы тебя сейчас тут не было. Или вообще никогда не было.

Он пожал плечами:

– Вот так. Значит, берем, что имеем. Мы незнакомы, мы друг другу чужие.

– Но мы не чужие.

– Еще как верно.

– Никто, кроме нас, этого не знает.

– Ты хочешь притвориться, что мы незнакомы?

Я кивнула.

– Я хочу настолько сильно притвориться, что мы сами почти поверим.

Тут он сделал глубокий вдох и заглянул мне в глаза, точно пытался что-то решить насчет меня.

– Я притворюсь ради тебя, Хелен, – сказал он наконец. – Но ничто на свете не заставит меня поверить.

Его напряженное лицо сбивало с толку.

– Ладно, – сказала я. – Согласна и на такое.

Что делать дальше, я не знала. Я протянула ему руку.

– Тогда, наверное, это значит – прощай.

Он с секунду смотрел на мою руку, потом взял ее. Мы пожали друг другу руки.

– До свиданья, – сказал он, не поднимая глаз. И вышел из машины. И вот так в мгновение ока мы стали друг другу чужими.

* * *

Джейк оказался умелым притворщиком. Во время регистрации он стоял на приличном расстоянии позади меня. Когда я поднималась по лестнице, чтобы отнести в мою комнату вещи, он не смотрел мне вслед. Я вообще его не видела до вечернего собрания, где нас должны были сориентировать; там я села в заднем ряду, а он – в первом, точно вообще не знал о моем присутствии.

Отлично, подумала я. Просто великолепно.

Но ничто не казалось отличным или великолепным. Глядя на то, как комната заполняется людьми, я все больше чувствовала себя не на своем месте. Собрались сплошь ребятишки из колледжей, что, если подумать, было вполне логично. У кого еще столько свободного времени летом? Или вообще когда-нибудь? По мере того как в дверях появлялись один за другим высокие, худые двадцатилетки, их одинаковость снова и снова била меня по голове. Все они были в одинаковых футболках – сплошь с греческими буквами в память о той или иной вечеринке – и в одинаковых нейлоновых шортах, и в сникерсах одного и того же неонового оттенка. У них был одинаковый блеск для губ, и тени на веки они наносили одинаково. Волосы до плеч выпрямлены, высушены феном, уложены приблизительно в одну прическу. Лишь незначительные вариации на все ту же тему двадцатилетних.

Нелепо, конечно, думать, что все они были одинаковыми. По мере того как шли недели, я начала видеть, насколько они разные, сколько бы они ни пытались вписаться или соответствовать стандарту. Но в тот момент мне это мало чем помогло.

В поход, казалось, собрались только два типа людей: все они и я. Бледная я. Веснушчатая я. Волнистые волосы не блондинистые, а рыже-русые и собраны в узел на шее. Одета – господи боже! – в черные штаны для йоги, простые черные сандалии и симпатичную облегающую майку-батик из «Оулд Нэви». Майка очень мне нравилась, когда я ее покупала, и когда упаковала, и даже когда надевала утром. А теперь, похоже, именно она помешает мне стать своей. То есть я так думала до тех пор, пока в голове у меня не начал сам собой составляться список всего того, что помешает мне стать своей: мой возраст, мой развод, то, что ногти у меня на ногах покрашены в цвета радуги, каждый в свой. Я ничем не походила на этих детей. Я была обречена.

Но где же взрослые? Парни с кризисом среднего возраста? Биржевые маклеры с фантазиями о том, как будут валить лес? Мамаши из кантри-клуба, желающие доказать что-то тренерам по фитнесу? Я ожидала увидеть, по крайней мере, одного-двух взрослых. Но в этом походе их не наблюдалось. Этот поход был вечеринкой студенческого братства. Не хватало только пива из пластиковой бочки.

Для протокола заявляю, что в мои тридцать два я едва ли старая. Тридцать два – это не старая. Тридцать два – это взрослая. И довольно приятный возраст, если уж на то пошло. Я никогда не расстраивалась из-за своих тридцати двух.

До сих пор.

Окруженная одними лишь детишками из колледжа, я решила, что я не такая уж поклонница студентов. Слишком они были уверены в себе, на мой вкус, слишком горды. Они были поколением, верящим в собственную Ценность с большой буквы, они все были потрясающими. Где сомнения? Тоска? Ненависть к себе?

Не может же быть, что я буквально самая старая в группе. Я все ждала, когда придет инструктор. Уж он-то – или она – будет взрослым, так? Эдакий кряжистый загрубелый житель гор, во фланелевой рубашке, с подвывихнутым коленом и шрамом под подбородком от схватки с медведем. Мне бы очень хотелось такого инструктора: мудрого и надежного, вроде Гриззли Адамса, который в фильме медведей приручил.

Но получила я совсем иное. Ровно в три пополудни, минута в минуту, в дверном проеме возник старшеклассник и с порога оглядел собравшихся. Никто, кроме меня, его не заметил. Я наблюдала за ним несколько минут, прежде чем решила подать голос и отправить его на собрание дошкольников по ту сторону коридора, – и как раз в этот момент он назвался нашим инструктором.

У меня челюсть отвисла. Ему едва шестнадцать исполнилось. С жидкой бороденкой, худой как жердь, еще мускулы не нарастил. Бледный, чуток прыщавый, с сальными волосами и в вязаной шапке цвета свеклы. Я бы предположила, что он разработчик видеоигр или продавец из киоска в кинотеатре, или, может даже, великовозрастный разносчик газет. Но никак – ни в коем случае! – не тот, кто поведет меня в величайшее путешествие моей жизни.

Голос у него оказался таким же жиденьким, как и растительность на лице.

– Слушайте сюда, ребята, – сказал он. – Пора учиться.

Я не выдержала и подняла руку.

– Сейчас не время для вопросов, – сказал он.

– Вы действительно инструктор? – спросила я.

Он ткнул пальцем в нашивку на ремне своего рюкзака.

– Это нашивка инструктора?

– Не знаю, – честно ответила я. – А это нашивка?

– Она самая. И я инструктор.

– Сколько тебе лет? – спросила я, у меня просто вырвалось.

Он выпрямился во весь рост.

– Достаточно.

Но ведь недостаточно. Честное слово, недостаточно. Я ощутила укол тревоги.

– Я – Беккет, – обратился он к собравшимся разом. – На протяжении следующих трех недель я – ваш единственный шанс на выживание.

Он скрестил руки на груди и смотрел, прищурясь, как доходят его слова.

– Я расскажу вам кое-что о себе, о нашей программе и о наших глухих местах. Но сначала вы, ребята.

Усевшись на свободный стул, он подался вперед, словно приказывая всем нам добровольно выдать свои имена, возраст и что собственно привело нас сюда.

Последнее показалось слишком уж серьезным вопросом. Что собственно меня сюда привело? Я все еще силилась найти ответ. Я за себя не могла бы ответить, не говоря уже о горстке самонадеянных детишек.

Беккет ждал добровольцев. Наконец руку подняла девушка с внешностью модели «Джи Крю», показав заодно полное отсутствие жира на этой самой руке. Вот эта от остальных чуточку отличалась. У нее были длинные светлые волосы и совершенно отсутствовал макияж. Конечно, она была настолько красива, что не нуждалась в косметике, но даже такого небольшого отклонения хватило, чтобы привлечь мое внимание.

– Я Уинди, – сказала она. – И я здесь, потому что мой старший брат пять лет назад ходил в такой поход и говорит, что он изменил его жизнь. Правда, в моей я бы ничего менять не стала!

Беккет кивнул:

– Сколько тебе лет, Уинди?

– Двадцать один.

Как выяснилось, большего Беккету не требовалось. Я опять слишком себя накрутила. Ему не были нужны истории нашей жизни или наши надежды и мечты. Просто имя, возраст и резюме в одной фразе. В каком-то смысле это было проще – и намного сложнее. Уинди выглядела так, словно ожидала больше вопросов, но Беккет уже перешел к следующему добровольцу: высокому парню в бейсболке, нахлобученной задом наперед.