Эльза Вернер - Сбежавший жених

– Господина барона нет в их комнате и вообще в доме, – доложил он, – должно быть, они уже уехали.

– Уехал? Куда?

– Верно, в город, они приказали кучеру заложить экипаж и ждать их у задней калитки парка. Должно быть, уже уехали.

Дернбург жестом отпустил лакея. Самообладание оставило его, он опустился в кресло, и с его губ сорвался вопль отчаяния:

– Дитя мое! Моя бедная Майя! Она всей душой любит его!

Потрясающим было горе человека, который бесстрашно шел навстречу борьбе, грозившей ему разорением, но не в силах был перенести несчастье своей любимицы.

Эгберт подошел и нагнулся к нему.

– Господин Дернбург! – сказал он дрожащим голосом.

– Уйди! Что тебе надо?

– Эрих умер, а человека, который должен был занять его место, вы вынуждены оттолкнуть. Дайте мне еще раз, хоть на один час, право, которое я имел когда-то!

– Нет! – выкрикнул Дернбург, подымаясь. – Ты отрекся от меня и моего окружения, ты потерял право разделять с нами горе. Иди к своим друзьям и товарищам, которые теперь ведут против меня толпу, сорвавшуюся с цепи, и которым ты принес меня в жертву, ты принадлежишь им, твое место там! Они сделали мне много зла, но ты больше всех, потому что ты был ближе всех моему сердцу. От тебя я не хочу ни участия, ни поддержки – лучше умру!

Старик вышел в библиотеку и с силой хлопнул дверью, давая понять, что всякой связи между ним и Эгбертом пришел конец.

Деревья парка шумели и раскачивались от ветра, грозившего к вечеру превратиться в ураган. Он гнал и крутил в воздухе красные и желтые листья, а над землей расстилалось серое, затянутое облаками небо.

Майя возвращалась с могилы брата одна, так как Цецилия пожелала еще остаться и уговорила Майю идти без нее. Девушка, переживавшая самый расцвет весенней поры жизни, чувствовала тайный страх ко всему, что напоминало о смерти, ее влекли к себе жизнь и счастье рядом с любимым человеком.

На обратном пути она проходила мимо Розового озера, где Оскар когда-то впервые заговорил с ней о любви. Сегодня это место выглядело совсем по-другому, чем в тот майский день, землю устилали поблекшие листья, пожелтевшая осока окаймляла берега озера, казавшегося черным и неприятным при мрачном свете хмурого дня, в поредевших кустах больше не щебетали птицы, все было безмолвно и мертво, а далекие горы были окутаны плотной пеленой тумана.

Майя невольно остановилась, неподвижно глядя на это так печально изменившееся место и, вздрогнув от холода, плотнее закуталась в накидку. Вдруг она услышала приближающиеся шаги, из-за кустов вышел Оскар.

– Я искал тебя по всему парку, Майя, – торопливо сказал он, – и уже потерял было надежду найти.

– Я была с Цецилией на могиле Эриха. Она еще осталась там.

– Тем лучше, потому что мне надо поговорить с тобой. Ты согласна выслушать меня? – и, не дожидаясь ответа, барон притянул невесту на скамью.

Только теперь Майя заметила, что он в шляпе и пальто, а его лицо какое-то странно растерянное.

– Надеюсь, ничего плохого не случилось? – испуганно спросила она. – Папа?..

– Речь не о нем, а обо мне или, скорее, о нас с тобой. Майя, я должен сказать тебе нечто серьезное, важное. Ты должна доказать, что твоя любовь ко мне истинная, настоящая. Ты ведь любишь меня, не так ли? Здесь, на этом самом месте, ты отдала мне когда-то свое сердце. Я думал, что прошу твоей руки только для того, чтобы разделить с тобой счастье, жизнь, полную света и радости. Хватит ли у тебя мужества разделить со мной и горе?

Майя была ошеломлена этим внезапно обрушившимся на нее потоком слов, она дрожала.

– Оскар, бога ради, что ты хочешь сказать? Ты пугаешь меня этими мрачными намеками!

– Я требую от тебя жертвы, большой, тяжелой жертвы. Ты принесешь мне ее?

– И ты еще спрашиваешь! Все, все, чего ты ни потребуешь!

– А если я потребую, чтобы ты покинула отца и родину и ушла со мной в чужие края, ты последуешь за мной?

– Отца? Родину? – повторила девушка не понимая. – Но ведь мы остаемся здесь, в Оденсберге.

– Нет, я должен уехать. Ты поедешь со мной?

– Я… я не понимаю тебя, – Майя вся дрожала.

Барон обнял ее и притянул к себе, в его лице не было ни кровинки, а в глазах пылал мрачный огонь.

– Я рассказывал тебе однажды о своей прошлой жизни, – начал он, – о неустанной погоне за счастьем, которое все убегало от меня, пока я не нашел его наконец здесь, в Оденсберге, в тебе. Ты помнишь?

– Да, – прошептала Майя. – Помню ли я! Ведь это было тогда, когда ты сказал, что любишь меня!

– Я не мог раскрыть перед твоим чистым, детским взором картину своего прошлого, – продолжал Вильденроде, – и теперь не могу, но в нем есть темное пятно…

– Несчастье? Да? – испуганно спросила Майя.

– Да, несчастье, которое сбило меня с пути истины и заставило пойти на преступление. Я хотел покончить со всем этим и начать здесь, возле тебя, новую, счастливую жизнь, но вдруг эта тень снова вынырнула из прошлого и грозит отнять у меня тебя, Майя.

– Нет, нет! Я не позволю разлучить нас, что бы ни было в прошлом, что бы ни случилось в будущем! – горячо воскликнула Майя. – Мой отец – хозяин в Оденсберге, он, конечно же, защитит тебя!

– Твой отец расторгнет нашу помолвку и навеки разлучит нас; этот железный человек с непоколебимыми принципами предпочтет видеть тебя мертвой, нежели рядом с мужем, прошлое которого запятнано. Есть только одно средство сохранить тебя, одно-единственное, но для него ты должна обладать большим мужеством.

– Что… что я должна сделать? – пробормотала Майя, теряя волю под обаянием взгляда и голоса жениха.

– Ты моя невеста, я имею право требовать, чтобы ты стала моей женой! – страстно продолжал он. – Мы уедем из Оденсберга, и как только пересечем границу Германии, я поведу тебя к алтарю; тогда никто, даже твой отец, не будет иметь права вырвать тебя у меня; о наш брак разобьются усилия всякой власти, ты будешь навсегда моей!

Вильденроде знал, что такой брак недействителен перед законом, но какое дело было ему до этого? Лишь бы Майя считала его действительным, лишь бы она могла назвать себя его женой, тогда Дернбург должен будет согласиться, ради чести своего имени он не допустит, чтобы его дочь жила с кем-нибудь, кроме мужа, а придать браку законную форму можно будет и позже. Если положение хозяина Оденсберга было для Вильденроде потеряно, то Майя все-таки оставалась наследницей отца, с ней были связаны свобода и богатство.

Это был сумасшедший, безумно смелый план, внушенный барону отчаянием, но он был выполним в случае согласия Майи.

Однако она в ужасе вырвалась из его объятий.

– Оскар! Всемогущий боже! Чего ты от меня требуешь?

– Моего спасения! – порывисто воскликнул барон. – Я погибну, если останусь, ты одна можешь спасти меня. Поедем со мной, Майя, будь моей женой, моим ангелом-хранителем, и я на коленях буду благодарить тебя. Передо мной только две дороги: одна – с тобой – к жизни, другая – без тебя – к…

– К смерти? – воскликнула Майя. – Нет, нет, Оскар, ты не умрешь! Я пойду с тобой, куда хочешь!

Крик восторга сорвался с губ Оскара, он осыпал невесту страстными ласками.

– Моя Майя! Я знал это! Ты не покинешь меня, даже если всё мне изменит! Пойдем, нельзя терять времени ни секунды.

– Сразу же? – спросила Майя, вздрагивая. – Я не увижу больше отца?

– Это невозможно, ты выдашь себя. Мы должны уехать сию же минуту. У калитки за парком стоит экипаж, который отвезет нас на станцию, документы и деньги у меня с собой, благодаря суматохе, которая царит сегодня в Оденсберге, наш отъезд останется незамеченным, а я позабочусь, чтобы наших следов не нашли, пока я не буду в состоянии известить твоего отца о нашем бракосочетании.

Глаза Майи не отрывались от лица говорившего. Это были уже не веселые, невинные детские глаза, в них было выражение, которое Оскар не мог разгадать.

– Не простившись с отцом? – машинально произнесла она. – Даже и этого нельзя, когда я расстаюсь с ним навсегда!

– Не навсегда, – успокоительным тоном возразил Вильденроде. – Твой отец примирится с нами. Я возьму всю вину, всю ответственность за этот шаг на себя одного. Мы вернемся.

– Я не вернусь, – тихо сказала девушка, – я умру от этой жизни на чужбине в разлуке с отцом, от того… того чего-то ужасного, о чем ты не хочешь мне рассказать. Твоя любовь – моя смерть.

– Майя! – остановил ее барон с гневным изумлением, но она продолжала, не обращая внимания на его восклицание:

– Собственно говоря, я всегда чувствовала это. Когда ты впервые вступил в наш дом и я увидела твои глаза, мною овладел страх, мне казалось, что я стою над пропастью и должна броситься в нее. И этот страх возвращался постоянно, даже тогда, когда ты впервые заговорил со мной о любви, даже в течение последних счастливых недель; я только боролась с ним, цепляясь за сиюминутное счастье. Теперь ты показал мне эту пропасть, и я… я должна броситься в нее!

– И ты все-таки хочешь идти со мной? – медленно спросил Оскар, у которого как будто захватило дыхание.

– Да, Оскар, ты говоришь, что в этом твое спасение, как же я могу колебаться?

Майя склонила голову к нему на грудь с тихим, душераздирающим плачем; это юное существо хоронило свое счастье. Вильденроде неподвижно стоял и смотрел на нее. Наконец Майя подняла голову и вытерла слезы.

– Пойдем… я готова.

– Нет, – хрипло сказал Оскар, выпуская ее из объятий.

– Что ты сказал?

Барон снял шляпу и провел рукой по лбу, как бы стирая с него что-то. Его лицо изменилось, несколько минут назад на нем отражалась неудержимая страстность его натуры, теперь же на нем застыл холодный покой.

– Я убедился, что ты права, – сказал он, и его голос тоже был неестественно спокоен. – Было бы жестоко мешать тебе проститься с отцом. Иди к нему и скажи… что хочешь.

– А ты? – спросила Майя, ошеломленная такой внезапной переменой.