К орудию подбежал граф Шаповалов.

– Молодцы. Герои! – ещё издали закричал он. – Вовремя, ой как вовремя. Ещё немного и нас бы смяли. Всех представлю к награде. А это кто? – он остановился и изумлённо посмотрел на Саракамуша, который в этот момент вытирал с лица пот. – Это он вёл огонь? Он знает, как управлять орудием?

Саракамуш кивнул, показывая, что умеет обращаться с орудием. Да ему и не надо было этого говорить. Оставив штабс-капитана с графом Шаповаловым, он ушёл.

– Саракамуша идея, – кивая на орудие, сказал штабс-капитан Орловский. – Возможно, сегодня он нас всех спас. И уж точно спас мою жизнь. Я уже видел, как штык неприятеля вонзается мне в грудь и тут появился он. Я обязан жизнью Саракамушу.

– Мы не оставим без внимания его действия! – пообещал граф Шаповалов, – а пока выясните обстановку и наши потери. Соберите командиров батальонов. Не будем предпринимать ничего, пока не поймём, с чем столкнулись.

Не обращая внимания на то и дело свистевшие пули, граф Шаповалов быстро пошёл вдоль дороги. Он хотел сам оценить обстановку. Двигаясь вдоль залёгшей цепи солдат он то и, дело отдавал короткие приказы. Сразу пришло понимание, что самое страшное уже позади. Части полка сосредоточились вдоль дороги и вели одиночный огонь по противнику. Никакой паники или беспорядка. И это придавало уверенность полковнику Шаповалову. Неожиданно он снова увидел Саракамуша. Тот нёс на руках раненного солдата, направляясь с ним в сторону оврага. За ним следовали ещё не менее десятка каторжников. Где один, а где по двое, они несли раненных солдат к оврагу. Граф Шаповалов последовал за ними. В овраге его взгляду предстали не меньше сотни раненных, среди которых находилось много каторжников. Возле них сновали четыре санитара. Они перевязывали раненных так быстро, как только могли. Работа велась слаженно и без излишней суеты. В его присутствии здесь не было никакой необходимости. Граф Шаповалов пошёл обратно. Ему навстречу попались командиры батальонов с штабс-капитаном Орловским. Они искали его. Все пятеро выглядели крайне обеспокоенными. Граф Шаповалов прямо возле оврага, на ногах провёл совещание. Командиры батальонов высказывались один за другим. Последним говорил штаб-капитан Орловский, но его слова были больше связаны с состоянием полка после атаки. Последним взял слово сам граф Шаповалов.

– Если подытожить ваши сообщения, – сосредоточенно заговорил он, – мы оказались в очень тяжёлом положении. По флангам и в тылу у нас замечается движение противника. Впереди на расстояние одной версты, возвышенность и укрепления противника. Получается, что мы скоро можем оказаться в окружении. Отступать опасно, так как мы можем оказаться под ударами противника с фланга и с тыла. Они наверняка этого от нас и ждут. Но если нам удастся захватить возвышенность, – граф Шаповалов горящим взглядом оглядел офицеров. И этот взгляд досказал остальное.

– Мы, безусловно окажемся в более выгодном положении, – согласились с ним офицеры. – А если за укреплениями не окажется других сил противника, то можем и полностью перехватить инициативу. Но на возвышенности расположены внушительные силы неприятеля. Можем положить весь полк.

– У нас не остаётся выбора. Полковое знамя вперёд. Через четверть часа начинаем атаку. Первым пойдёт второй батальон, – отрывисто приказал граф Шаповалов.


Граф Шаповалов и штабс-капитан Орловский залегли на пригорке и через бинокли следили за движением второго батальона. Менее чем в половине версты от них находилась возвышенность. По всей возвышенности тянулись дула орудий и окопы с солдатами неприятеля. У графа Шаповалова сердце сжимала тревога. Укрепления выглядели слишком грозно. Он снова и снова повторял себе, что у него не осталось иного выбора кроме как атаковать укрепления.

Тем временем загрохотали орудия полка. Граф Шаповалов увидел, что снаряды ложатся рядом с возвышенностью. Предстоящее поле начал заволакивать лёгкий дым. Не дожидаясь ответного огня, второй батальон пошёл в атаку. Впереди двигался знаменосец со знаменем полка. Солдаты выкрикивая «Ура!» и стреляя на ходу побежали в сторону возвышенности. Какое-то время неприятель молчал, а потом в одночасье взорвался. Огонь орудий начал косить солдат второго батальона. Не пробежав и, половину пути они вынуждены были залечь, а потом и отступить.

– Огонь слишком плотный, – обеспокоенно сказал штабс-капитан, – человек пятьдесят полегло. Не меньше.

– Я вижу, – коротко ответил граф Шаповалов.

Тем временем второй батальон перегруппировался и снова пошёл в атаку. На сей раз они и половину пути не смогли пройти. Орудия неприятеля непрерывно изрыгали огонь. Потеряв ещё больше людей, батальон откатился назад, оставив убитых и раненных на поле. Остатки батальона залегли и более не пытались подняться.

– Что это за звук? – граф Шаповалов прислушался и вскоре расслышал отчётливый звон цепей. Это был действительно звон цепей. Он звучал удивительно и странно среди всего этого грохота.

– Каторжники пошли! – закричал штабс-капитан Орловский, указывая рукой влево от себя.

Граф шаповалов тут же повернул голову и увидел, как через порядки второго батальона проходят ряды каторжников. Они шли по собственной воле, безоружные… на верную смерть. Это зрелище заставило на время оцепенеть весь полк. Они перестали стрелять. Со стороны неприятеля тоже прекратился огонь. Видимо они были потрясены не меньше. Граф Шаповалов приложился к биноклю и отчётливо увидел фигуру Саракамуша. Саракамуш шёл так, будто вышел на прогулку. Он с удивительным спокойствием бросал вызов смерти. За ним тянулись все каторжники. Ни у одного из них не имелось оружия. Раз за разом раздавался звон цепей.

Тем временем, неприятель опомнился и открыл огонь. Вначале огонь был слабый, но потом начал усиливаться. Каторжники один за другим падали замертво. Вокруг рвались снаряды, свистели пули, а Саракамуш даже шага не ускорил. Он шёл вперёд с прежним спокойствием.

Поскольку каторжники не останавливались, огонь стал более интенсивным. Ряды каторжников буквально начало косить. Ещё шаг, ещё, ещё и ещё…оставшиеся в живых каторжники стали один за другим прижиматься к земле. Вскоре не осталось никого кроме одного человека. И это был Саракамуш. Он шёл один, и это было похоже на настоящее чудо. Ведь он всё ещё оставался в живых.

– Ложись Саракамуш! – кричали ему каторжники.

– Ложись Саракамуш! – кричали ему солдаты и офицеры.

Никто не хотел, чтобы этот человек умер. Никто.

– Ложись же, Саракамуш, – не выдержав, закричал штабс-капитан Орловский.

Граф Шаповалов убрал бинокль от глаз. Он чувствовал, что не может больше смотреть на то, что происходит. В этот миг раздался облегчённый вздох штабс-капитана Орловского.

– Наконец-то Саракамуш послушался и прижался к земле.

Граф Шаповалов почувствовал огромное облегчение, но уже в следующее мгновение напрягся от голоса штабс-капитана Орловского.

– Он не ложится…Боже мой…. Боже мой…

Граф Шаповалов мгновенно приник к биноклю. Он увидел, как Саракамуш поднял с земли знамя полка и пошёл с ним дальше на неприятеля. Позади него буквально в одно мгновение всё взорвалось. Сначала каторжники, не обращая внимания на орудийный огонь, поднялись и с восторженными криками «Саракамуш» бросились вперёд. А за ними следом тоже с криками «Саракамуш» бросились остатки второго батальона. А за ними без приказа побежали солдаты всех трёх батальонов. Никакой огонь уже не мог остановить этот безумный порыв. В течение следующих пяти минут, части полка прорвались через укрепления противника и начали его громить. Ещё через четверть часа бой был закончен.

Глава 66

Полку удалось не только взять возвышенность, но и успешно отбить все атаки противника. Неприятель явно не ожидал от них такой прыти, поэтому вынужден был откатиться и залечь. Ближе к вечеру, в палатке командира полка собрались все офицеры. Пришли даже раненные офицеры.

Граф Шаповалов закончил писать и, поставив свою подпись, встал.

– Это, – он показал бумагу, – прошение на высочайшее имя с просьбой помиловать всех оставшихся в живых каторжников. А их осталось меньше сорока человек. Особо я отмечаю Саракамуша и прошу для него не только помилования, но и награды. Я подписал документ. Тот из вас кто думает, так же как и я, пусть подпишет прошение.

Первым подписался штабс-капитан Орловский. За ним стали подписываться и другие офицеры. Никто не остался в стороне.

– Хорошо, – сказал граф Шаповалов, когда последний офицер поставил свою подпись, – теперь я приказываю снять кандалы со всех заключённых. После того что они сегодня сделали эти кандалы оскорбление для всех нас.

Часом позже каторжников выстроили перед палаткой графа Шаповалова. Никто ничего не понимал до тех пор, пока с них не начали снимать кандалы. К каждому с которого снимали кандалы, подходил граф Шаповалов и пожимая руку благодарил за службу отечеству. Когда все кандалы пали, он громко обратился ко всем заключённым:

– Вы все сражались храбро. Хочу, чтобы вы знали. Только что я отправил прошение на высочайшее имя с просьбой помиловать вас всех до одного. Прошение подписали все офицеры полка. Не сомневайтесь, государь не оставит без награды таких храбрецов.

Среди каторжников после этих слов началось настоящее ликование. Они плакали и обнимали друг друга. Радовались все кроме одного человека. И этим человеком являлся Саракамуш. Он никак не отреагировал на слова графа Шаповалова. Он тихо ушёл и сел под деревом. Граф Шаповалов проводил его взглядом, а потом кивком указал на него штабс-капитану Орловскому. Тот сразу всё понял.

Через пять минут, штабс-капитан Орловский привёл Саракамуша в палатку и ушел, оставив его наедине с графом Шаповаловым. Но затем сразу же вернулся и встал в сторонке, чтобы не мешать разговору.

– Ты мне не даёшь покоя, – признался граф Шаповалов глядя прямо в лицо Саракамушу. – Я всё время думаю о тебе, пытаюсь понять, что ты за человек, но не могу. Сегодня ты совершал подвиг за подвигом, а потом шёл и занимался обычной работой так, словно ничего не произошло. И сейчас…все твои друзья счастливы, а ты даже не улыбаешься. Возможно, ты думаешь, что прошение будет отклонено? Нет. Государь никогда не отказывает в подобных прошениях. А мне он не откажет наверняка. Государь знает меня и знает, что я без особой причины никогда не обращусь к нему с прошением. Ты будешь свободным, Саракамуш? Неужели тебя это не радует?