Кэтрин Гэскин - Сара Дейн

Сара разгладила бумаги и передала их Луи.

— Губернатор Блай оказался более чем щедрым, — промолвила она.

Выражение его лица, по мере того как он читал письмо, становилось мягким и задумчивым. Затем он взглянул на нее с легкой улыбкой на губах.

— Это заслуженный дар, любовь моя, — сказал он, сложив письмо и возвращая его.

Дункан слез со стула, обошел стол и встал сбоку от Луи.

— Губернатор Блай придет к нам, мама?

— Вряд ли, дорогой. Он чрезвычайно занят.

Дункан разочарованно надул губы.

— Очень жаль. А я хотел, чтобы он рассказал про бунт.

Сара покачала головой.

— Думаю, лучше его об этом не спрашивать, Дункан. Может быть, ему об этом совсем не хочется говорить.

Дэвид отложил книгу.

— Лучше всего рассказ о путешествии из Отахейта. Об этом он бы нам рассказал, правда, мама? Лейтенант Флиндерс сказал, что это самое замечательное плавание, которое ему известно.

Голубые глаза Дэвида были исполнены мечтательности: перед ними был мальчик, влюбленный в ореол, окружавший приключения.

— Мама, ты знаешь, что лейтенант Флиндерс когда-то плавал с капитаном Блаем? Это было, конечно, уже после бунта.

Сара вздохнула.

— Бедняга… Бунт никогда не будет забыт, мне кажется. Он всплывает каждый раз, как упоминается его имя.

Элизабет повернулась к отцу и потянула его за рукав.

— Расскажи мне снова про бунт, папа! Мне нравится то, как…

— Нет! — крикнул Дункан. — Расскажи нам про путешествие на лодке! Я хочу еще про это послушать! — Он уселся на скамеечку рядом с Элизабет, поерзав, чтобы освободить себе место.

Луи рассмеялся, глядя на их поднятые мордашки.

— Вам следует, справедливости ради, помнить, что губернатор сделал в жизни и многое другое, а не только пережил мятеж и долгое путешествие по морю. Он плавал с капитаном Куком и был вторым по значению после Нельсона при Кампердауне. После сражения Нельсон пригласил его на борт «Элефанта», чтобы поблагодарить.

Пока они говорили, Сара, кивнув Луи, встала и тихо вышла из комнаты. Его ровный монотонный голос сопровождал ее всю дорогу вниз по лестнице. Беннет, проходя через вестибюль, увидел, как она идет в свой кабинет. Струи дождя все еще бились в окна, небо потемнело от туч. В кабинете огонь не был разведен, хотя дрова были подготовлены. Она немного вздрогнула от прохлады, царившей здесь, потом зажгла свечу на столе.

Расправив письмо Блая, она перечла его. Здесь, в этом клочке бумаги, было право на землю, ради которой Эндрю планировал поездку в Лондон. Это то, о чем он мечтал — пастбища на этой плодородной земле. Как изумил бы его этот парадокс в виде подобного дара от Блая, который известен как защитник интересов мелких фермеров и который вдруг добровольно увеличивал владения одного из крупных землевладельцев, потому что его сердце тронуто. Она снова задумалась над гуманностью этого человека из легенды о «Щедром даре».

Она открыла верхний ящик стола, чтобы достать карту территории Непеана и правительственных пастбищ. Но тут она замерла, ее рука невольно потянулась к нижнему ящику. Он оказался заперт, и несколько мгновений она нетерпеливо дергала его, потом отыскала ключ в связке, которую носила с собой, и повернула его в замке. В ящике не было ничего, кроме предмета, завернутого в кусок гладкого белого сатина. Она осторожно вынула его и развернула на столе. На белой деревянной лошадке Себастьяна были все еще видны следы грязи с той ночи, когда она нашла ее. Она поставила лошадку и откинулась на спинку кресла, чтобы посмотреть на нее. Красный шнурок-уздечка беспомощно болтался, но сама лошадка по-прежнему выглядела лихо, как и было задумано кинтайрским батраком, выпилившим ее.

Она нежно коснулась потрепанной уздечки, а затем ее взгляд обратился к письму Блая. Ее непослушные губы начали беззвучно произносить слова:

— Себастьян, он никогда не видел тебя, мой родной, но благодаря тебе он дал нам то, о чем мечтал Эндрю. Что бы ни случилось, я никогда не расстанусь с этой землей…

Она быстро достала карту и нашла приблизительно то место, что имел в виду Блай. Она обвела его пальцем, отметив, как близко оно расположено к Банону, и подумала о том, когда и каким образом ей удастся получить участок, лежащий между ними. Там было несколько мелких ферм, но со временем, возможно, удастся их уговорить… Она мысленно унеслась в будущее.

— Я назову это фермой Дейнов — в память о Себастьяне и моем отце.

Правление Блая в Новом Южном Уэльсе закончилось внезапно, в конце января 1808 года, когда отмечалась двадцатая годовщина основания колонии. Прошел год и пять месяцев со времени его назначения на должность губернатора.

Он явился в колонию с твердым намерением честно выполнять свои обязанности, но ему не удалось совладать с тем фактором, о который спотыкались все его предшественники, — с армией. Он не мог иметь никакой власти, если не имел контроля над Корпусом: все его дела и начинания сводились на нет офицерами. Без их поддержки все указы, издававшиеся в правительственной резиденции, были пустым звуком. Раздоры между губернатором и Корпусом становились все серьезнее и острее с каждым месяцем, но именно Макартур, который стал к этому времени частным лицом, подхлестнул события. В знак протеста против неправомерного, с их точки зрения, тюремного заключения Макартура за мелкую провинность, офицеры, находившиеся в то время в Сиднее, под предводительством полковника Джонстона, подошли строем к резиденции с целью арестовать губернатора. С ними пришли триста членов Корпуса и оркестр, игравший «Британских гренадеров». Половина населения Сиднея шла следом, как мальчишки за цирком.

Конечно, этому происшествию было далеко до бунта в Отахейте, но когда Блай при параде и с медалью за Кампердаун готовился встретить их, он знал, что этот бунт не менее серьезен. Его посадили под домашний арест, и на сиднейских улицах в ту ночь открыто раздавались здравицы в честь Макартура и Джонстона. Другие же менее открыто обдумывали возможность победы Блая. «Ромовый Корпус» пережил свой час восстания, и отдельные его члены начали с опаской ждать дня окончательной расплаты.

— Это измена, Сара! Весь полк открыто восстал! Они арестовали и унизили Блая — наместника короля! Боже мой, как же эти дураки рассчитывают избежать последствий?

В темноте вечера на веранде Гленбарра Сара едва могла различить лицо Луи. Теплый летний вечер звенел пением цикад: что-то в их интимном пульсирующем ритме всегда ее возбуждало, но сегодня она отдала все внимание Луи. Он шагал по веранде, поворачивая голову к огням города. Затем он подошел к ней и остановился рядом.

— Блай так легко этого не простит, — размышлял он. — Когда придет время военно-полевого суда, никому не дано будет забыть, что они восстали против представителя короля. Дважды в его жизни это случалось — только его тупоголовость способна дважды спровоцировать мятеж.

Он снова взглянул вниз на город, где побывал в тот день среди толпы, наблюдавшей поход Джонстона на резиденцию. Он возвратился в Гленбарр, кипя от возмущения, презирая тот неуклюжий способ, которым Макартур собирался расправиться со своим врагом. Его французский ум восставал против примитивности планов, против победы, которая давала Макартуру лишь краткую передышку, чтобы подготовить защиту своих действий. Так легко взять власть силой; но взять ее силой, как это сделал Макартур, и при этом попытаться оправдать эти действия как законные, было просто смехотворно. Уайтхолл, возможно, и в шести месяцах пути, но решение его рано или поздно станет известно, и оно будет не в пользу Макартура.

Он протянул руку и слегка коснулся плеча Сары.

— Макартур попытается найти себе оправдание, моя дорогая — и он, и Джонстон.

Сара пошевелилась и придвинулась к нему. Белое кружево у него на шее ярко выделялось в темноте. Всегда, когда ей не видно было его лица, голос его имел магическое действие: она больше прислушивалась к его звуку, нежели к словам.

— Они начнут собирать вокруг себя друзей, Сара. Они начнут рассылать документы, которые мы, по их предположениям, должны будем подписывать, — документы, выражающие нашу сердечную благодарность за избавление колонии от тирана. Нас здесь быть не должно, когда их начнут подписывать! Блай, возможно, и конченый человек, но правительство остается — и не следует подписываться под документом об измене!

— Куда… — проговорила она медленно. — Куда нам ехать?

— Как можно дальше от Макартура. Поедем в Банон. И мы должны сделать это вполне дипломатично. Нам придется быть дружелюбными с этим джентльменом, потому что, пока не назначили нового губернатора, нетрудно догадаться, кто будет здесь главным. Это такое время, моя дорогая, когда мы должны оба придерживаться середины, а это лучше всего сделать, находясь в далеком Баноне.

— И насколько?

Он пожал плечами.

— Кто знает? И так ли это важно?..

Он обнял ее за плечи. Звезды посылали слабый свет, и она смогла различить улыбку на его лице. Луи знал власть своей улыбки, а чары его голоса придали поездке в Банон прелесть приключения, которое суждено разделить только им двоим. Он умел создать атмосферу радостного волнения гам, где его не было.

— Тебя ничто здесь не держит, Сара. Теперь у тебя на фермах превосходные управляющие, и нет необходимости регулярно бывать там. Клепмор справится с лавкой даже с закрытыми глазами, к тому же он собирается жениться, и с твоей стороны было бы красивым жестом предоставить ему комнаты наверху. Ты не ждешь кораблей раньше, чем через шесть или даже девять месяцев. Почему не насладиться покоем Банон а, пока есть возможность?

Сара беспокойно задвигалась: ей не хотелось уезжать. Неприглядный городишко под названием Сидней сегодня поднялся в ее глазах за счет своего акта неповиновения: он вдруг наполнился бурной жизнью, пусть и неправильной, но все равно волнующей. Ей отчаянно хотелось остаться и самой следить за перипетиями борьбы, хотя и нельзя было сбрасывать со счетов проницательного предсказания Луи. Впереди будут еще бурные события, и ей придется делать выбор, объявляя себя сторонницей или противницей Макартура. Глаза ее обратились к огням города и к гавани, где свет звезд делал воду прохладно-серебристой. Экзотическое великолепие Банона не могло сравниться с этим миром, в котором соседствовали красота и уродства. Банон был прекрасен и далек от этого мира в своей речной долине, но сердце ее стремилось остаться здесь, среди этой суеты, интриг и бурлящей людской жизни.