Кэтрин Гэскин - Сара Дейн

Она вытащила огромное количество упаковочной бумаги, разбросала ее по полу, потом добралась до коленкора, мягко обертывавшего нечто, и под ним уловила блеск атласа. Это было бальное платье глубокого синего цвета, складки которого были расшиты гроздьями жемчуга — от этого платья у нее захватило дух. Сара опустилась на пятки, не в силах оторвать глаз от платья.

Она так долго молчала, что Луи был принужден заговорить.

— Я позволил себе выбрать это для тебя, рассчитывая на нашу дружбу. Это, конечно, очень личный подарок, даже интимный, можно сказать. Вероятно, собрание книг для библиотеки Гленбарра было бы более подходящим. Но если ты это примешь, ты докажешь, что ты та женщина, за которую я тебя принимаю, что ты…

— Постой, Луи! — голос ее прозвучал несколько жестко.

Поспешно, суетливыми пальцами она развернула платье и приложила к себе. Глаза ее упивались богатством цвета и роскошью всего туалета — они бросали вызов. Сара вспомнила час, проведенный перед приездом Луи в мучительном составлении письма, в отчаянии, которое пробуждала в ней мысль о невозможности заполучить его. Он так нужен ей для осуществления ее планов, для достижения цели! Может быть, сейчас воспользоваться настроением, в которое его привели эти полтора часа, проведенные ими наедине? В подобной ситуации сам Эндрю не колебался бы, да и она десять лет назад не стала бы раздумывать. Она кляла себя за осторожность и добропорядочность, приобретенные за последние годы. Почему же не протянуть руку и не ухватить то, что находится в пределах досягаемости, ухватить надежно, прежде чем вступят в действие посторонние силы? Он что, дразнит ее интимностью подобного подарка? С него станет дразнить ее подобным образом еще много месяцев, в то время как мадам Бальве все будет маячить позади? Если она наберется смелости, она сможет покончить с сомнениями прямо здесь… и за несколько минут.

— Луи…

— Я слушаю тебя, — сказал он тихо.

Все еще не поднявшись с колен и прижимая к себе платье, она повернулась так, чтобы видеть его лицо.

— Луи… — она медленно повторила его имя, не решаясь произнести то, что за этим последует.

Потом она прямо взглянула на него.

— Ты хочешь взять меня в жены, Луи?

Он упал на колени возле нее, мягко отнял у нее платье и бросил его на стул. Он положил руки ей на плечи и заглянул в глаза.

— Ты понимаешь, что ты сказала, Сара? Ты знаешь, что ты сделала?

— Я полагаю…

— Здесь нечего полагать! — сказал он твердо. — Ты же сделала мне предложение.

Он обнял ее и прижал к себе. Когда он поцеловал ее, то в этом ощущался какой-то расчет, как будто он заранее знал, как это будет. И в то же время она почувствовала, что он не испытал большого удовлетворения. Его поцелуй не был ответом на ее вопрос — это могла быть очередная провокация. Она попыталась отстраниться от него.

Он, вопреки ожиданиям, не отпустил ее. Он более минуты испытующе смотрел ей в лицо. На лбу у него были небольшие морщинки, а в глазах — вопрос. Постепенно вопросительное выражение сменилось улыбкой: уголки губ дрогнули, но тут же замерли, как бы боясь, что она заметит это. Придерживая ее левой рукой, он протянул правую за ее спину и достал две подушки с кресла, стоявшего перед камином. Они мягко и глухо шлепнулись на пол. Он осторожно поднял ее на руки и опустил головой на подушки, как ребенка. Она попыталась приподняться, и ее губы встретились с его губами. На этот раз в его поцелуе было больше чувства и меньше рассудка, да она и не стала предаваться размышлениям: он дал ей изумительное ощущение тепла и жизни; и нарастающее чувство неудовлетворенности, которое так долго подавляло ее, рассеилось. В комнате стояла мертвая тишина, и звук их смешанного дыхания вызвал в ней острое ощущение удовольствия. Ее рука нежно и ласково касалась острых линий его лица, и Сара говорила себе, что той пустоты, которая окружала ее и давила на нее все эти последние месяцы, больше нет.

Наконец он отстранился от нее. Она повернула лицо на подушках так, чтобы видеть его. Он растянулся на ковре возле нее, опершись на локоть и положив подбородок на руку.

— Я думал, что потребуется много-много месяцев, прежде чем ты мне скажешь что-нибудь подобное. В Сиднее мне рассказали, как ты вела себя — заперлась в Гленбарре и выезжала только по делам. Я знал, что бесполезно предлагать тебе замужество, пока ты продолжаешь в том же духе. Я был исполнен решимости заставить тебя захотеть меня. Я хотел заставить тебя признаться, что тебе до смерти надоело жить одной, добиться, чтобы твоя собственная страсть заставила тебя обратиться ко мне с подобным предложением. Я поклялся, да, поклялся, что никогда не женюсь на женщине, которая будет демонстрировать нежелание, пусть даже из стремления соблюсти приличие. И я не собираюсь мириться с твоим притворством. Ты выйдешь за меня потому, что ты сама этого хочешь, и без всяких проволочек, которые предполагают ухаживания. Все должно свершиться быстро, чтобы не давать повода сплетникам говорить что-либо, кроме того, что мы хотим друг друга, а не исходим из взаимного удобства. Через месяц, возможно… да, я отошлю тебя из Банона завтра, а через месяц мы поженимся.

— Через месяц?

— Это не слишком скоро, Сара, мы ведь нужны друг другу.

Он склонился над ней, коснулся губами ее волос, рассыпанных по подушке.

— Ты так хороша в этом огненном освещении, — сказал он. — У тебя такая теплая кожа, сильные, властные руки, Сара, и все эти месяцы я представлял себе, как они касаются меня. Меня душит желание поцеловать твою шею, но я сдерживаюсь ради того, чтобы просто любоваться ею. О, моя красавица… — голос его перешел в едва слышный шепот.

Он опустил голову на подушку рядом с ней, и губы его почти касались ее щеки. Он замер всего на какое-то мгновение, потом придвинулся ближе и крепко заключил ее в объятия.

Через пять дней после того, как сообщение о предстоящем бракосочетании Сары и Луи де Бурже появилось в «Сиднейской газете», Джереми появился в Гленбарре. Он вошел без доклада в кабинет, где она работала, и заполнил собой весь дверной проем, стоя безмолвно, пока она не обернулась, чтобы узнать, кто вошел.

Ее пораженный взгляд уловил беспорядок в его одежде и маячившую за ним в вестибюле Энни Стоукс, привычно заламывающую руки.

Джереми с шумом захлопнул дверь и шагнул к Саре, протягивая ей скомканный экземпляр газеты.

— Я получил это вчера, — сказал он. — Это правда?

Она холодно взглянула на него.

— Если ты имеешь в виду сообщение о моей свадьбе — да, это правда.

Во внезапном порыве ярости он смял газету.

— Боже праведный, Сара! Ты что, с ума сошла? Ты не можешь всерьез сделать этого!

— Я совершенно серьезна. А что в этом такого?

— Но ты не можешь выйти за него замуж! Не за де Бурже, во всяком случае!

— А какие у тебя на его счет возражения?

— Никаких, но только не в качестве твоего мужа. Никогда еще не было двоих людей, которые бы так мало подходили друг другу. Подумай об этом, Сара! Я умоляю тебя, обдумай все, пока еще не поздно.

Его тон смягчился, и она уже смотрела на него более доброжелательно. Его одежда и обувь были покрыты толстым слоем дорожной пыли, его черные волосы, свисавшие на лоб, были мокры от пота. Далеко же ему, подумала она в этот миг, до элегантности Луи, но тем не менее все это было таким знакомым и даже родным для нее. Она никогда не могла, глядя на Джереми, не вспомнить первые годы в Кинтайре — счастливейшие во всей ее жизни.

— Скажи мне, Джереми, — произнесла она мягко, — скажи, почему ты считаешь, что мне не следует выходить за Луи де Бурже?

После этих слов напряжение Джереми как-то спало; рука, в которой он держал скомканную газету, опустилась. Он на миг показался обескураженным. Он медленно приблизился к ее письменному столу, оперся на него и наклонился к Саре.

— Разве можно содержать в одной клетке двух животных разного вида? Разве можно пытаться сделать счастливым брак людей, у которых совершенно разные характеры, цели и мысли? У Луи де Бурже и мышление, и взгляды европейца. Для тебя эта колония — родной дом, и эта жизнь, какой бы неустроенной и грубой она ни казалась, обещает тебе более светлые времена впереди. Для де Бурже колония — всего лишь убежище от того, что он не приемлет в старом мире. Может быть, он сам этого так не видит, но здешние ссыльные — это те же французские крестьяне. От земли можно добиться больших богатств ценой их труда. Это как новорожденная Франция — вот как он ее видит. Это страна, где превалирует закон привилегий и богатства, где вся власть принадлежит немногочисленной группке, и где существуют люди, на социальной лестнице находящиеся ниже даже французского крестьянина.

— Поостерегись, Джереми! — сказала она. — Не за подобные ли чувства ты получил бесплатный проезд в Ботани-Бей?

Он сердито отмахнулся от ее слов.

— Не будем говорить о моих политических симпатиях! Послушай меня, Сара! Как можешь ты выходить за де Бурже, которому неизвестна и тысячная доля того, что тебе пришлось здесь испытать? Как может он знать, какой ты когда-то была? Он не знаком с той девушкой, которую Эндрю привез в Кинтайр. И разве ты смеешь, ради его положения и его представлений о том, как должна себя вести его жена, бросить все, что вы создавали вместе с Эндрю? Ты готова продать лавку, фермы, корабли? Разве ты будешь счастлива, если просидишь целый день за вышиванием? Ибо, насколько я себе представляю Луи де Бурже, это именно то, чего он будет от тебя ожидать!

— Как же ты слеп! — ответила Сара сердито. — Ведь именно для того, чтобы сохранить лавку, фермы и все прочее, что у меня есть, я на это и иду! Ты об этом подумал, Джереми Хоган? Ты уже не помнишь, как тяжело женщине одной тащить все это? Каждый раз, когда я отдаю приказ или заключаю сделку, это вызывает неприятие, потому что за моей спиной нет авторитета моего мужа.