Он не пытался остановить воспоминания: небо Ирландии, дымка и озера, разбросанные по всей стране, играющие серебряными и лиловыми красками… Славные лошади, красивые женщины и политика — таковы были его игрушки. Он играл всем этим азартно, часто просто из любви к опасности. К этому черноволосому мужчине, неподвижно лежащему без сна в холодное раннее утро, стекались из прошлого имена его любимых женщин: Дженни… Черный Вереск… Джеральдина… Розали… — лошади и женщины мешались в его мыслях в каком-то прекрасном сне. Он шептал их имена и тихо стонал от тоски по ним.

И тут, извещая о наступлении дня, пронзительный, сводящий с ума крик кукабарры разнесся над лесом. Туземцы называют ее «гургургага». Она уселась на ветку, голова и клюв четко выделялись на фоне светлого небо. Ее насмешливый хохот перебил поток мыслей Джереми. Он не в Ирландии, и ему еще осталось двенадцать лет до окончания срока. Он слуга, прикрепленный к хозяину. Он закреплен за человеком, которому вверено его тело и даже, пожалуй, душа — вот так. Мечты о прекрасных женщинах не для него — вместо того он должен сносить это острое ощущение одиночества в лагере на краю света, посреди буша с его острым запахом каучуковых листьев и с костром, который горит всю ночь напролет. Он должен лежать и терпеливо сносить сознание той близости, которая наполняет палатку; и не думать о той златовласой девушке, которая вчера вышла за Эндрю Маклея и сейчас лежит в его объятиях в тепле шкур валлаби, — о девушке, которая лишь два дня назад была ссыльной.

III

Дом стоял на небольшой возвышенности и был обращен к реке. Сара увидела его впервые в полдень, когда его свежепобеленные стены ослепительно сверкали в ярком зимнем солнце, а незанавешенные окна слепо глядели на горы. Вокруг него было оставлено несколько деревьев, а на расчищенном склоне был заложен фруктовый сад. Строение казалось голым и чересчур новым. Кирпичи для него привозили на повозках с кирпичных заводов Сиднея. Ни одна веточка плюща, ни один кустик не смягчали очертаний дома, и его белизна казалась жесткой на фоне серо-зеленых деревьев.

Этот вид странно тронул сердце Сары. Она долго смотрела на него, не говоря ни слова. В общем, именно этого она и должна была ожидать, судя по рассказам Эндрю: низкий домик в один этаж, некрасивый и неизящный в своем недоделанном виде, вокруг которого шла веранда с простой лестницей в три или четыре ступеньки. Но это был первый дом, построенный на Хоксбери: раньше там иногда стояли только лубяные миа-миа туземцев. Простота этого дома, пожалуй, даже гармонировала с окружающей природой.

Сара смотрела на этот холм со сложным чувством гордого владельца. Как только глаза ее увидели этот дом, он стал ее собственным — чем-то, что следует любить и защищать изо всех сил.

Ничего не говоря и не отводя взгляда от дома, она поманила Эндрю к себе. Он быстро уловил это легкое движение и махнул Джереми, ехавшему позади.

— Ступай вперед, Хоган. Скажи Энни, что мы прибыли. Миссис Маклей понадобится горячая вода для умывания.

Джереми кивнул и пустил лошадь рысью. Тригг последовал за ним. Тишину буша нарушал лишь стук конских копыт.

Эндрю спешился и помог Саре сойти с лошади. Она нетвердо стояла на неровной земле, с удивлением и интересом обводя глазами открывшуюся перед ней картину. Ей был виден весь огромный расчищенный участок, спускающийся к реке; она увидела хижины ссыльных за домом и огороженные загоны для скота. Раны на девственном лесе были свежи и заметны глазу: огромные рваные дыры на территории, принадлежащей чернокожим, выхваченные у природы куски, которые предназначались для урожаев и скота узурпатора. Сара остро ощутила это вторжение здесь, среди нетронутой дикой природы: даже при отсутствии приличной дороги, которая бы соединила его с основным поселением, оно было неоспоримым фактом. Но она увидела все это так, как оно виделось Эндрю: земля, которая ждет, чтобы ее взяли, — плодородная земля, которая лежит без дела, которую тревожат лишь охотничьи празднества туземцев — умелых, упорных людей, которые бесшумно движутся через буш по следам кенгуру. Все инстинкты, воспитанные в ней ее тяжелым детством в лондонских меблирашках, всколыхнул вид неиспользованной хорошей земли. Она научилась кое-какой бережливости и рачительности у фермеров низины Ромни. Она видела, что их благополучие зиждется на богатых пастбищах для овец и пополняется за счет контрабанды. Вид широкой реки и акров нерасчищенной земли, которые ждут своей очереди, зажгли в ней огонь честолюбия. Она в волнении сжала кулаки и почувствовала, как пот выступил на ладонях, затянутых в перчатки. Жилка на шее судорожно забилась от полноты чувства. В Англии земля означала богатство. А здесь, в этой стране, ее давали по одной твоей просьбе. Перед глазами Сары было сказочное богатство, если, конечно, боги будут добры, и если, конечно, дожди придут в положенное время, при этом не слишком скупые и не слишком обильные… и если река не поднимется, чтобы унести весь урожай, и если пожар не пронесется по бушу, чтобы уничтожить его.

Игра при таких высоких ставках возбудила ее безмерно. Она повернулась и ухватила Эндрю за руку повыше локтя, ища поддержки в его глазах.

Она нашла там и поддержку, и гордость, и нетерпение.

— Не смотри на это как на что-то законченное, Сара, — сказал он. — Через несколько лет я выстрою тебе прекрасный дом. Я все наметил: он будет большим и белым, с террасой с колоннами, которая будет выходить на реку. Я его прямо вижу…

Она оборвала его:

— Мне не нужен греческий храм в лесу, Эндрю. Все деньги нужно вкладывать в землю. Дом может оставаться таким, как есть. Мне его вполне достаточно.

Он нежно рассмеялся, привлек ее к себе за плечи. Его худое огрубевшее лицо отражало ее собственные возбуждение и страсть, как будто ее чувства перехлестнули через край и так же сильно захватили его. В это мгновение они поняли, что мыслят одинаково — их союз в браке получил свое завершение. Выражение его лица стало жестче, а объятия — крепче…

— Ты такая же жадная, как и я — ну и чертовка! — сказал он пересохшими губами. — Тебе бы родиться мужчиной, Сара. Тебя это все тоже возбуждает, да? Ты, так же как и я, видишь, что ждет человека с мозгами и желанием работать. — Его руки скользили вниз по ее рукам. — Но хорошо, что ты не мужчина: тебе не удалось бы сдерживаться так, как удается мне. Ты ведь не смогла бы не ввязаться в торговлю ромом, а? Или удержаться от этих темных сделок, которыми занимаются все в этой гнилой дыре? Ты бы была самой крупной торговкой ромом, любовь моя.

— Возможно, — призналась она. — Но я все равно найду тысячу способов помочь тебе, Эндрю. Как только я научусь взбираться на эту проклятую лошадь, не боясь свалиться, ты во мне найдешь лучшего надсмотрщика, я смогу работать за троих. Я изучу каждую пядь своей земли и учту каждый растущий на ней колосок.

— Оставайся такой, как сейчас. О большем я не прошу.

Джереми и Тригг въехали во двор позади дома. Дворняга, которую Эндрю привез во время предыдущей поездки в Сидней, залилась лаем при их приближении и заметалась между ними, бешено радуясь их возвращению. Неустанное квохтанье птицы донеслось до них из загородки под большой мимозой.

Когда Джереми спешился, из кухонной пристройки, которая соединялась с домом небольшим крытым коридором, появилась женщина. Она была маленькой и сморщенной, на ней было убогое одеяние ссыльной, лицо раскраснелось от жара кухонного очага.

Она подошла к мужчинам, вытирая руки тряпкой. Этот жест был таким обычным для нее, что Джереми не обратил на него внимания. Но сейчас она делала это с большим усердием, чем раньше.

Начав отстегивать седельные сумки, Джереми оглянулся через плечо на круглые блестящие глазки и нос пуговкой, на низкий наморщенный лоб, выражавший высшую степень волнения Энни Стоукс.

— Сейчас приедут, — кратко возвестил он. — Все готово?

Маленькие глазки сверкнули вдохновением.

— Конечно. Разве я не работала до смерти все эти недели, чтобы все привести в порядок? На обед утка, и если они не поторопятся, она будет на столе еще до их появления.

Джереми кивнул:

— И смотри, не очень-то прикладывайся к бутылке.

Маленькая фигурка Энни напряглась.

— Я?! — Слово это было исполнено негодования. — Я, которая всю жизнь в тавернах подавала! Которая самим вельможам прислуживала! Да я у лорда Дэлама работала, вот как! А ты думаешь, я не знаю, как с бутылкой вина обращаться!

Тригг тихо рассмеялся:

— Да ты-то знаешь, как с ней обращаться! Видел я тебя в стельку пьяной, Энни, да еще ты молила Господа, которого раньше не признавала, чтобы он тебя из этой проклятой страны вытащил.

Энни тряхнула головой. Она нерешительно шагнула к Джереми и снова принялась вытирать руки о тряпку.

— Ну, какая она? — спросила Энни.

— Она?

— Хозяйка-то?

Джереми выпрямился и посмотрел на нее. Под его пристальным взглядом она съежилась и немного отступила. Он рявкнул в ответ:

— Ты здесь для того, чтобы ухаживать за миссис Маклей, а не задавать вопросы!

Энни повернулась и быстро шмыгнула к кухонной пристройке, похожая на удирающего серого крольчонка. Джереми посмотрел ей вслед, но не успел остановить грубый выкрик Тригга.

— Она редкая красавица, хозяйка-то! И похоже, с характером! Уверен, что потребует порядка, так что теперь держись, Энни!

Громкий хохот Тригга разнесся по двору.

Джереми вдруг сделалось противно. Позже, запирая склад, где они хранили провиант, привезенный из Парра-матты, Тригг снова коснулся этого предмета. Он стоял, уперев руки в бока, и обозревал ряд эвкалиптов, которые обрамляли границу расчищенного участка.

— Туго ей здесь придется, готов побиться об заклад, — сказал он вполголоса, как бы самому себе. — Помилованная она или нет, я не завидую ей, если она будет показывать, что она лучше нас. Да и кто этому поверит?

Джереми не нашелся, что сказать. Он прекрасно знал, что Тригг высказал мысли любого ссыльного на Кинтайре, что об этом говорят в каждом доме и каждой хибарке в колонии и за каждым столом в казарме. «Эндрю Маклею придется страдать из-за репутации жены», — подумал он. Он остановил Тригга нетерпеливым жестом.