– Она наполовину француженка, – продолжал он, – и, насколько мне известно, хотя, быть может, это и преувеличение, ее отец был дипломат. – Помолчав немного, он продолжил: – Он оставил ее матери очень мало денег, или совсем не оставил, и Биби пришлось самой пробивать себе дорогу.

– Если она так… умна, – заметила Анкана, – почему она живет в этом… как вы его назвали… «Доме Удовольствий»?

– На самом деле он называется «Дворец Тысячи Наслаждений», – сказал маркиз с легкой усмешкой в голосе. – Это единственное такое заведение в Бангкоке, и такую особу, как Биби, высоко оценили бы в любой стране.

– Потому что она… очень привлекательна? – спросила Анкана.

– Нет, разумеется, нет! – сказал маркиз. – Привлекательных женщин полным-полно, а у Биби острый ум и удивительный талант к шпионажу. – Немного помолчав, он прибавил: – Это сослужило хорошую службу вашему отцу и всему Сиаму.

Анкана молчала, но отодвинулась ближе к перилам.

Она наклонилась, глядя, как показалось маркизу, невидящими глазами на ярко освещенный храм. Минуту спустя они обогнали небольшой буксир, тянувший пять огромных барж, наполненных овощами.

Маркиз был все еще озабочен полученной от Биби информацией. Поэтому он удивился, когда Анкана спросила его каким-то странным голосом, как бы помимо ее воли:

– Почему вы… пробыли там… так долго? Что вы еще… обнаружили? Или вы… задержались… у нее, потому что вам… было там… приятно?

Повернув голову, маркиз удивленно уставился на нее.

Он недоумевал, почему она задала ему такой вопрос, вместо того чтобы говорить о своем отце и о том, как они могли спасти его.

Она продолжала с ожесточением:

– Как вы могли… пасть так низко и провести так много времени с… подобными женщинами? Как вы могли наслаждаться тысячей наслаждений, когда вы должны были думать только о том…как спасти папу? – Глаза ее сверкали. – Я была… права! Вы… отвратительны, и я… ненавижу вас!

Она, казалось, выплюнула в него эти слова.

Маркиз остался стоять на палубе в полном изумлении, а она выбежала в дверь, через которую они вышли на палубу. Он услышал ее шаги по трапу.

Некоторое время он не мог понять, что ее так расстроило. Почему, когда он показал ей открытку, посланную ее отцом, она могла думать о чем-то еще?

Затем он нашел объяснение, и оно оказалось совершенно неожиданным. Он видел достаточно сцен с упреками и слезами, чтобы понять, что такое ревность влюбленной женщины.

Маркиз был уверен, что Анкана не понимала всего значения слова «любовь» и была такой же невинной, какой казалась. Но он понимал, что, пробыв с ним наедине три недели, она негодовала, видя, что его внимание было сосредоточено на другой женщине.

В особенности, как он думал, из-за того, что она считала их единым целым в стремлении спасти ее отца. Однако ей совершенно не нужно было так расстраиваться. Маркиз подумал, стоит ли ему спуститься вниз и поговорить с ней.

Он хотел заверить ее, что для него нет ничего более важного, чем найти ее отца. Он сказал бы ей, что она напрасно обвиняет его в том, что он остался во «Дворце Тысячи Наслаждений» по другим причинам, кроме важного и полезного разговора с Биби. Но маркиз подумал, что она снова яростно набросится на него, а единственное, чего он терпеть не мог, были подобные сцены.

Нелепо было оправдываться перед ребенком, который сам ему навязался. Как только он найдет Кэлвина Брука, она исчезнет из его жизни, и все этим кончится.

Яхта начала увеличивать скорость, и они были уже далеко от дворца.

Он поймал себя на мысли о том, как странно, что Анкана, проявлявшая такое спокойствие и самообладание по пути в Бангкок, вдруг стала истеричной, когда он меньше всего этого ожидал. Он понимал, что она была в напряжении, ожидая известий, которые он должен был принести ей от Биби. Однако до этого момента она всю дорогу вела себя образцово. Он восхищался ее безмятежностью, и эта внезапная вспышка, случившаяся без всякой видимой причины, казалась просто невероятной.

Он повторил себе твердо, как до этого говорил Анкане, что леди не должны знать ничего о «Домах Удовольствий» и женщинах, подобных Биби. Если каким-то образом они что-нибудь услышали, то должны воспринимать это с достоинством. Приличия требуют, чтобы они делали вид, что не понимают, о чем идет речь и почему мужчины так интересуются подобными особами.

Вся проблема в том, думал он, что я не понимаю юных девиц и не имею желания их понимать. Потом он вспомнил утонченных светских женщин, у которых он пользовался успехом в Лондоне. Он отлично знал, что, если бы любая из них сопровождала его в этом путешествии, ему бы уже на второй день пути захотелось выброситься за борт. Единственными темами для разговора для них были бы их собственные персоны и, разумеется, он. Увлекательные споры на самые сложные и животрепещущие темы, занимавшие его и Анкану каждый вечер, никогда бы не возникли.

Он был вынужден признать, что на протяжении всего их путешествия по Средиземному и Красному морям, по Индийскому океану и Сиамскому заливу он не скучал ни одной минуты. Более того, Осмонд чувствовал такую бодрость и живость ума, каких не испытывал уже давно. Забавно, что такая молоденькая девушка, как Анкана, смогла пробудить в нем новые интеллектуальные ресурсы!

Когда они разговаривали, она приводила его к заключениям, никогда раньше не приходившим ему в голову. И, по правде говоря, она никогда не казалась ему агрессивно женственной или утомительно нелогичной, какими он считал всех дам до настоящего момента.

Видимо, она переутомилась, думал он. С ее слишком живым воображением Биби могла казаться ей совсем иной, чем была на самом деле. Вероятно, в ее представлении «Дом Удовольствий» был чем-то, напоминающим карикатуры Хогарта, – чем-то гротескно ужасным.

А потом маркиз задался мыслью, откуда вообще ему знать о том, что может быть в голове молоденькой девушки. Все это приводило его к одному и тому же заключению – Анкана не должна быть с ним. Руководствуйся он здравым смыслом, он никогда бы не рассказал ей, куда направляется. Просто он привык разговаривать с ней и обсуждать все, как будто она была другим мужчиной. Теперь он понимал, немного запоздало, что она не только очень умна, но очень молода и очень уязвима.

Тот факт, что он ушел в место, которое чопорные англичане назвали бы «притоном», да еще проводит там время с теми, кого в Библии называют блудницами, конечно, впечатлил ее гораздо сильнее, чем любую сверстницу, которая, вероятнее всего, даже не задалась бы вопросом, о чем именно идет речь.

– Очень глупо с моей стороны, что я не сказал ей, будто иду в клуб или куда-нибудь в этом роде.

И он снова подумал, что хотел бы объяснить ей, что не произошло ничего такого, что должно ее тревожить. Но в неожиданном приступе упрямства он сердито подумал, что ничего подобного делать не станет.

Чтобы отвлечься, маркиз поднялся на мостик. Он застал капитана у руля. Там было еще двое моряков, которых он тут же отослал в рубку.

– Теперь, капитан, когда мы ушли уже далеко, я хочу, чтобы вы шли на полной скорости в Патайю, и если нам повезет, чтобы мы оказались там завтра рано утром.

Капитан показал ему карту, лежавшую в рубке. Маркиз нашел на ней Патайю, обозначенную, ввиду ее незначительности, маленькими буквами. Копи были обозначены выше по течению.

Маркиз, однако, счел ненужным идти дальше Патайи. Он был уверен, что, как только они прибудут, Кэлвин Брук так или иначе выйдет с ними на связь. Эта мысль ободряла его.

Через полчаса, расставшись с капитаном, он решил лечь спать. Утром он хотел встать как можно раньше, чтобы увидеть прибытие яхты в Патайю.

– По крайней мере, – сказал он себе, – я не потратил зря много времени. Прибыв с рекордной скоростью из Лондона в Бангкок, я уже в день приезда нашел ключ к местопребыванию Кэлвина. – Он улыбнулся. – Никто другой не смог бы действовать настолько быстро.

Он оценил, еще до того как спустился вниз, предусмотрительность капитана, который понял, почему им не следовало привлекать к себе внимание. Свет в салоне был потушен. Яхта, которую можно было различить благодаря навигационным огням, не должна была бросаться в глаза.

Пока все идет хорошо, подумал маркиз, направляясь к себе. Проходя мимо каюты Анканы, он услышал странные звуки. Осмонд остановился, прислушался и понял, к своему удивлению, что Анкана плачет.

Маркиз поколебался немного, а затем, движимый каким-то импульсом, постучал в дверь. Звуки мгновенно прекратились. Она не отозвалась, и он вошел.

У постели горела только одна маленькая лампа. Балдахин по краям постели, свисавший с потолка, не позволял ему ясно ее разглядеть.

Наконец, она спросила тихим задыхающимся голосом:

– Что… вам… нужно?

Маркиз закрыл за собой дверь. Он подошел к постели, но Анкана не шевельнулась, и Осмонд понял, что она не хочет, чтобы он видел ее слезы.

Сев на краешек кровати лицом к ней, он спокойно заговорил:

– Я хотел сказать вам, что мы идем со всей возможной скоростью в Патайю. Я думаю, мы будем там завтра утром, возможно, очень рано утром.

Она не отвечала, и у него было такое чувство, что ей трудно говорить. Мягким тоном он спросил:

– Что вас расстроило?

С этими словами он протянул ладонь и положил ее на ее руку, лежавшую на простыне.

– До сих пор вы были такой храброй и сдержанной. Я уверен, ваш отец не хотел бы, чтобы в последний момент вы утратили душевное равновесие.

Рука Анканы сжалась под его рукой, но он ее не отпустил.

Через мгновение она сказала тихим детским голоском:

– Извините… что я… была груба.

– Это можно понять, – сказал маркиз. – Вам пришлось долго ждать моего возвращения. – Он замолчал и улыбнулся, прежде чем продолжить: – Я понимаю, вам было мучительно не знать, удалось ли мне что-то выяснить о вашем отце или нам придется искать его вслепую, без всякой помощи.

Как будто его добрый тон унес все ее несчастье, она повернула ладонь и ухватилась за его руку пальцами.