– У меня есть и другие сомнения, ваша… кузен. – Уэр знаком попросил ее продолжать, стараясь сдержаться и не улыбаться, не показывать, что готов согласиться практически на все. – Сначала вы хотели забрать только Уилли, вашего наследника. Мне нужно знать, что вы не будете ставить его выше Леса.

– Будь оно все проклято, Грейс, это было до того, как я встретился с мальчиками. Вы должны знать, что я не смогу любить одного больше другого, и не стану заставлять их соревноваться друг с другом за мое расположение.

– И вы не станете объявлять Уилли своим наследником, жаловать ему титулы и все прочее, пока будете находиться в расцвете лет? Мне бы не хотелось, чтобы он испытал разочарование в будущем.

Герцог кивнул, польщенный, что она считает его все еще молодым. Но по сравнению с отцом Лайама, Джилли, Лиланд был практически мальчишкой.

– Я не стану объявлять его виконтом до тех пор, пока мне не исполнится, по меньшей мере, пятьдесят лет, и при условии, что у меня не будет потомства мужского пола. Этого хватит?

Грейс-Энн подумала, что герцог будет способен произвести детей на свет и в семьдесят, но не сказала этого вслух. Она размышляла, как лучше изложить наиболее насущную заботу. Уэр был так добр к мальчикам и станет любящим отцом. У нее не было настоящей причины не доверять ему, и все же его мир не принимал таких детей, как Нина. Члены высшего общества предпочитали хранить свое грязное белье спрятанным в самых дальних чуланах. А ее секрет отправится в плавание на яхте, первым классом – или никто из них не поедет вообще.

– Итак, вы будете заботиться обо всех моих детях, как справедливый и беспристрастный опекун?

– Я так и сказал, разве нет?

– Я хотела бы скрепить это рукопожатием, Лиланд. Это так важно для меня.

Сейчас было не время ссориться из-за слова джентльмена, когда он был так близок к тому, чтобы заполнить зияющую пустоту в своей жизни. Лиланд встал и взял ее за руку.

– Я торжественно клянусь одинаково любить обоих ваших детей, без всякого фаворитизма.

– Всех моих детей, – поправила Грейс-Энн.

Уэр пожал плечами.

– Всех так всех.

Глава 19

Герцог вернулся на яхту. Он не принял бы гостеприимства Джилли, да оно и не было предложено. К тому же ему нужно было предупредить команду и по-другому устроить койки в каютах, так как Грейс-Энн настаивала, что детям нужна их няня Шанна. Лиланд не мог не думать, что ирландская девушка будет несчастна вдали от дома и семьи, но девица заверила его, что никогда не покинет миссис Грейс после того, что она сделала для нее. Так и быть, Шанна может спать с мальчиками, а широкая койка вдовы будет наполовину пустой. Так же, как и его собственная, разумеется, если только, под влиянием какой-то гэльской магии, она не предпочтет спать там.

На следующий день Уэр почти не видел Грейс-Энн, так она была занята, укладывая вещи, поэтому он отправился вместе с мальчиками на прощальный тур по конюшням и паддокам. Интересно, знала ли Грейс-Энн, что любимым занятием близнецов на лошадиной ферме было наблюдать за тем, как жеребец-производитель делает свою работу? Дети были слишком обрадованы возможности отправиться в плаванье на корабле, чтобы сожалеть о лошадях, которых они покинут, особенно когда герцог описал пони, ждущих их в Уэре.

Лиланд нанял фургон, чтобы перевезти сундуки, сумки и коробки в док, и экипаж для Грейс-Энн, няни и мальчиков. Однако Уилли и Лес захотели ехать в фургоне с собакой, так что он подсадил их наверх, решительно приказав не вставать и крепко держаться на кочках, в то время как вдова и нянька усаживались в экипаж.

Пока Лиланд шел обратно к экипажу, он услышал странный звук. Он заглянул под колеса, чтобы посмотреть, не повреждена ли рессора. Нет, этот звук был совсем другого рода. Нахмурив брови, герцог распахнул дверь экипажа, а затем быстро закрыл ее, попятившись. Няня держала младенца у груди.

Грейс-Энн снова открыла дверь экипажа и спустилась на землю, но осталась рядом с ним.

– Я должна была сказать вам.

– Вы должны были сказать мне? – громогласно заявил Уэр. – Вам, черт побери, следовало упомянуть, что вы берете с собой незамужнюю девицу и ее ребенка на борт моей яхты! И какого дьявола вы вообще наняли…

Прежде, чем он смог развить эту мысль дальше, Грейс-Энн тихо проговорила:

– Ребенок не Шанны.

Если это не ребенок няньки… Господи Боже, подумал Лиланд, ребенок. Он отшатнулся от экипажа.

Грейс-Энн заглянула внутрь и взяла на руки маленький, завернутый в одеяло сверток. Она прижала сверток к себе, глядя на него с такой нежностью, что его сердце дало крен. Боже мой, ребенок.

Все еще глядя на младенца, Грейс-Энн сказала герцогу:

– Я должна была сказать вам, но боялась, что вы не захотите путешествовать с младенцем. Клянусь, она не доставит вам никаких проблем.

Лиланд не слушал. Он считал в уме. Сверток был такой крошечный, словно родился вчера, и когда именно это было – девять месяцев назад? Он не мог думать. Неужели она уже была беременна на Рождество? Уэр вспомнил бархатное платье, которое она надевала, отлично помнил, но оно было сшито по последней моде, с талией под грудью. Но к тому времени Тони был мертв уже несколько месяцев. Слишком много месяцев.

– Клянусь всем, что свято, женщина, как вы могли? – Его воспитанное, аристократическое безразличие уступило дорогу презренной душевной боли.

Грейс-Энн не заметила этого. Неужели он думает, что она должна была выбросить ребенка Пру на мусорную кучу?

– А что я могла сделать? – Она подняла голову и увидела отвращение на его красивом лице. Грейс-Энн крепче прижала младенца к груди. – Она моя, так что скажите сейчас, если вы не хотите признавать ее. Но клянусь вам, мы с мальчиками отправимся куда-нибудь в другое место, если вы не сможете принять Нину.

Все еще покачиваясь, Уэр автоматически ответил:

– Я могу заставить вас – или забрать близнецов. Законы…

– Но вы говорили, что не станете этого делать. Я заставлю вас сдержать слово. Нина – часть нашей семьи.

– Нина? – это был вздох умирающего человека.

– Антония Фэйт. Маленькая девочка, niсa. Нина.

– Вы назвали уб… э-э, ребенка… в честь Тони? Проклятие, женщина, неужели ваше нахальство не знает границ? Эта наглость, это совершенное бесстыдство!

Грейс-Энн расправила плечи.

– Тони понял бы меня. У него было щедрое сердце. – Не то, что у кое-кого другого, хотелось ей сказать, но она не сделала этого.

Щедрое сердце у Тони Уоррингтона? Уэр был уверен, что его сорвиголова кузен убил бы ее, Лайама, Джилли и всех лошадей на ферме. Лиланду самому хотелось сделать это. Он едва мог сдерживаться, чтобы не задушить эту распутницу.

– И вы надеетесь выдать это дитя за ребенка Тони?

– Никто не знает точную дату его смерти. Он ведь не погиб в какой-то определенной битве или что-то в этом роде. А расчет времени будет близок к возможному. Нина заслуживает этого, ваша светлость. Она так упорно сражалась.

– Что, она еще и больна?

– Просто у нее хрупкое здоровье. – Грейс-Энн приоткрыла головку младенца и протянула сверток ближе к герцогу, чтобы он мог посмотреть. – Она не создаст никаких проблем.

Все, что он видел – это розовато-красный оттенок мягких, как пух, волос на голове младенца. Как у Лайама. Или как у Джилли. Это уже достаточная проблема. Он отвернулся.

– И вы не кормите ее сами? – Уэр кивнул головой в сторону экипажа и ждущей няни. Нет, она не позволит кормлению младенца помешать ей найти нового покровителя.

– Конечно, нет. Как я могу? Послушайте, вы думаете…

Грейс-Энн опоздала. Лиланд уже забрался в фургон, сел рядом с мальчиками и приказал кучеру трогать.

Грейс-Энн отнесла ребенка обратно в экипаж, и грум поднял ступеньки. Они поехали. Грейс-Энн, вздрагивая, упала на подушки. Неужели Уэр такого невысокого о ней мнения? Она знала, что герцог никогда не рассматривал ее как леди собственного класса, но подумать, что она пала так низко? И он ни разу даже не спросил, просто с самого начала предположил, что она – настоящая мать Нины, осознала Грейс-Энн. Что ж, тогда пусть так и думает, решила она, вздернув подбородок, несмотря на подступавшие слезы. Пусть Уэр предполагает самое худшее, раз все равно настроен на это. Грейс-Энн Беквит Уоррингтон, дочь викария и вдова солдата, не собирается вымаливать прощение у его самодовольной светлости.


Возможно, путешествие по морю было не такой и хорошей идеей. Если прежде команда была готова протащить своего капитана под килем, то теперь они и вовсе мечтали покинуть корабль. Близнецов было трудновато удержать от неприятностей среди веревок, парусов и мачт, гамаков, баркасов и промасленных накидок. Лиланд ни на секунду не осмеливался спускать с них глаз, на тот случай, если один из них решит поплавать, порыбачить или повторить непечатные слова, произносимые моряками, когда мальчики путались у них под ногами.

От няньки не было никакой помощи. Когда она не кормила младенца, то съеживалась от страха на своей койке, предоставляя Грейс-Энн возиться с ребенком вместо мальчиков. Суеверная девица услышала, как один из моряков сказал, что понимает теперь, почему женщины на корабле приносят несчастье, и была уверена, что они утонут. А от собаки было еще меньше помощи. Герцог так и не научился держаться на ногах во время качки, и его тошнило как щенка – прямо на тиковую палубу «Серебряной Леди». Более того, собаку невозможно было приучить пользоваться ночным горшком или ведрами, предназначенными для подобных целей, так что пришлось отвести еще одну секцию тиковой палубы для собачьей уборной. Близнецы, с другой стороны, с восторгом направляли свои краники между перилами, особенно когда корабль проплывал близко к берегу или к другому судну.

Распределение спальных мест тоже было далеко от удовлетворительного. Миссис Уоррингтон настояла на том, чтобы младенец был с ней, так как Шанна спит очень крепко и может не услышать плач ребенка. После первой ночи Лиланд предположил, что даже глухой проснулся бы от воплей младенца, как проснулся он сам, да и вся остальная команда. А девочка была такой крошечной! Когда Шанну разбудили, чтобы она покормила это наказание, то выяснилось, что мальчиков нельзя было оставлять одних – на тот случай, если кто-нибудь из них проснется и выберется на палубу. Так что вдова делила свою прекрасную кровать с хнычущим младенцем, а герцог Уэр в роскошных капитанских апартаментах съеживался в постели с двумя маленькими мальчиками, которые ворочались всю ночь. А кормилица, чертова кормилица, была единственной, кто располагался в каюте в одиночестве.