Слезы побежали по лицу Грейс-Энн, то ли от жалости к новорожденной племяннице, то ли – к сестре, но она поклялась:

– Я ни за что не позволю тебе.

– Отлично, тогда забирай ее. Дай ей имя. Ребенок твой, если выживет. Пусть кто-нибудь составит тебе законные бумаги, если ты хочешь этого, Грейси, но поторопись, потому что как только я смогу выбраться из этой постели, я уеду отсюда – и без хилого маленького ирландского ублюдка.

Пришел священник, и Грейс-Энн еще раз попробовала убедить Пруденс дать ребенку имя.

– Я не стану этого делать! Просто дай ей какое-нибудь красивое, может быть, даже глупое, имя, но не как Пруденс или Грейс.

Отец Падрейк ждал, младенец дрожал в его руках.

– Антония, – с трудом выговорила Грейс-Энн, давая этому младенцу имя, которое она выбрала для дочери Тони. – Антония Фэйт.

– Антония Фэйт Уоррингтон, – провозгласила Пру.

Грейс-Энн сглотнула и кивнула. Она сделает это. Пруденс не собирается изменять свое эгоистичное сознание, а Грейс-Энн не была наивной, полагая, что это когда-нибудь произойдет. Даже если Пру и изменит свои чувства – или вообще выкажет какие-то чувства – и решит оставить младенца, то куда они пойдут, где они будут жить? Нет, Антонии будет лучше с тетушкой, которая уже полюбила ее. И никто, ну, почти никто, не знает, когда умер Тони. Она объявил маленькую Нину своей, посмертным ребенком Тони, так что не будет никакого скандала. Пру сможет вернуть себе свою жизнь и делать то, что хочет, а у Грейс-Энн будет маленькая девочка, которую ей всегда хотелось иметь. Если ей удастся выходить ее.

Глава 18

Кормилицы обходились недешево, даже в Ирландии, где дети умирали в ужасающем количестве. Отец Падрейк нашел Шанну Макбрайд для Грейс-Энн в работном доме, где бедная девушка никогда не смогла бы отработать свои долги. Выброшенная на улицу с кабальной должности в пивной, когда обнаружилось, что она беременна, Шанна нищенствовала и слонялась бездомной, пока не пришло ее время. Ее нищая семья не могла взять ее обратно; им пришлось продать ее в кабалу в первую очередь для того, чтобы накормить младших детей. Так что Грейс-Энн рассчиталась по кабальному договору, затем оплатила издержки работного дома и ту сумму, которую выделил приход, чтобы похоронить мертворожденного младенца Шанны. Чувствуя себя грязной, словно она только что купила раба, Грейс-Энн наблюдала за тем, как судья заполнял формы, которые делали Шанну ее собственностью. Но Антонию нужно было кормить.

Пру практически рассмеялась, когда Грейс-Энн предложила, чтобы сестра попыталась покормить малютку.

– Что, и никогда не восстановить свою фигуру?

Грейс-Энн выложила деньги еще и на поверенного, который составил бумаги, сделав все законным. Пруденс с радостью подписала, хотя и продолжала утверждать, что в этом нет необходимости; она никогда не попытается заявить права на это убогое создание. Как бы то ни было, она не могла понять, зачем Грейс-Энн понадобилась вся эта суета и беспокойство, ведь ребенок не переживет первую же лихорадку или простуду.

Джилли тоже пришлось подписать. Он был счастлив поставить свою подпись на бумагах, если это означало, что ему никогда не придется тратить добрые деньги, чтобы содержать лукавого ублюдка.

– Я вообще никогда не был уверен, что это ребенок моего мальчика, – пробормотал он, бросив кислый взгляд на Пруденс, которая улыбалась поверенному средних лет. Пру с шумом опустила книгу на любимую глиняную трубку Джилли. Шум разбудил младенца, испустившего едва слышный вопль.

– Шшш, cara mia, тише, niсa [24]. - Грейс-Энн прижала к себе малютку, укачивая ее, чтобы она снова уснула, нахмурившись на всех остальных.

Теперь Антония принадлежала Грейс-Энн, ей и Тони. Она просто передвинет дату его смерти вперед на пару месяцев, если кто-то спросит, и будет носить траур на месяц дольше. Грейс-Энн устала от черных одеяний, но у нее все равно не было денег на весь новый гардероб. Антонии понадобятся платьица и свитера, чепчики и еще больше одеял, чтобы ей было тепло, даже ирландским летом.

И Антония, маленькая Нина, стала еще на один день старше. Малютка не расцветала, она едва сосала грудь, как сообщала Шанна, но все же жила. Если сердце можно заставить биться силой воли и молитвами, то для этого у Нины была Грейс-Энн. И Уилли и Лес, которые считали девочку самым лучшим, что они когда-либо видели – и уродливее, даже чем розовый мышонок, упавший сквозь дыру в крыше на прошлой неделе. Они высказались, что сестра – это очень мило, особенно тогда, когда они будут играть в рыцарей и драконов. Герцог никогда не хотел быть попавшей в беду девицей, ожидающей, когда ее спасут. Песику не нравилось, когда на него надевали шляпку.

С каждым днем девочка понемногу прибавляла в весе. Ее дыхание все еще было прерывистым, губы все еще имели синий оттенок, и она по-прежнему так мало ела, что Шанна беспокоилась, что у нее иссякнет молоко. Тогда они просто заведут козу, объявила Грейс-Энн, отказываясь сдаваться. Она держала малютку на руках, словно тепло ее тела удержит Нину на земле. Она постоянно разговаривала с Ниной, обещая ей чудесный мир, красивые платья, которые она вышивала прямо сейчас, любящих братьев и кукол.

Если девочка медленно набирала вес, то Пру теряла его намного быстрее. Она сбрасывала лишние фунты так быстро, как только могла, практически за ночь, а вместе с ними уходил и истощенный, напряженный вид. Пруденс начала хорошо питаться, гулять на свежем воздухе и спать столько, сколько считала нужным, что, конечно же, было в два раза больше, чем было положено спать женщине – по мнению Джилли.

Однажды Пру напросилась на поездку в деревню в фургоне, где купила шляпку, без спроса записав ее на счет Грейс-Энн, когда лорд Асквит заявил, что шляпка идеально дополняет ее красоту. Грейс-Энн была слишком занята тем, что укачивала ребенка, чтобы начать спорить, и была только рада тому, что Пру выбралась из дома, подальше от Джилли. Большую часть времени Пруденс перешивала свои платья, ушивая их и добавляя новую отделку. Она даже не осмеливалась попросить у Грейс-Энн денег, чтобы нанять портниху.

Лорд Асквит нанес им визит, и Грейс-Энн была только счастлива, когда Пруденс взяла на себя роль хозяйки вместо нее, разливая чай и поддерживая беседу о людях, которых она никогда не встречала. У Грейс-Энн и так было полно забот: давать уроки мальчикам, заботиться о младенце, вести хозяйство и пытаться сохранять подобие мира между Джилли и Пру.

Через месяц после рождения Нина выглядела почти такой же большой, как и любой нормальный новорожденный, и почти здоровой, если судить по цвету лица и дыханию. Грейс-Энн была почти готова перестать беспокоиться, что Нина может не проснуться каждый раз, когда та засыпала. А Пруденс была почти готова уехать.

– Лорд Асквит собирается в Шотландию до конца лета, – однажды объявила Пруденс. – Он попросил меня сопровождать его.

– Сопровождать его? Это какой-то странный способ выражать брачное предложение, Пру.

Младшая сестра отбросила ее сомнения в сторону.

– Может быть, он изменит свое мнение, когда мы доберемся до Шотландии. – Казалось, что ее это совсем не волновало. – У него еще есть плантация на Ямайке, и он говорит, что отвезет меня туда осенью.

– О, Пру, все это не так, как должно быть. Это неправильно!

– А что тогда правильно? Я должна вернуться в дом викария и петь в хоре? Даже если папа пустит меня в дом, это не то, чего я хочу, не то, о чем я всегда мечтала. Кроме того, Грейси, строя радужные перспективы, ты забыла о том, что я уже разрушила свою репутацию. Я не могу сделать ее еще хуже. Вместо того чтобы надеть власяницу и посыпать голову пеплом, я с таким же успехом могу носить шелковые платья.

После того, как Пруденс уехала, Грейс-Энн было о чем задуматься, хотя для этого у нее было не так много свободного времени. Что насчет ее собственной жизни? А также жизни мальчиков и Нины? Пришло время, чтобы она подумала и об их будущем тоже. Близнецы были вполне довольны, но они жили почти как дикари, за исключением двухчасовых уроков. Как они научатся быть истинными английскими джентльменами, вращающимися в светских гостиных, если бегают на свободе по холмам? А Нина здесь всегда будет внебрачным ребенком Лайама Халлорана и английской потаскушки, не важно, какое имя она носит. У деревенских обитателей долгая память, помимо всех тех суеверий и предубеждений, с которыми Грейс-Энн была знакома.

Нет, они не должны оставаться здесь. Джилли даже не приходился им родственником. И он начал поглядывать на Грейс-Энн каким-то особым образом, что ей совсем не нравилось.

Решающий момент наступил в один прекрасный день, когда Грейс-Энн сидела на солнышке в кухонном садике за домом. Она наблюдала за тем, как близнецы собирают горох, Нина лежала на одеяле рядом с ней.

Джилли вышел из кухни с трубкой в руке и сел рядом с Грейс-Энн на землю, слишком близко для ее спокойствия. Она притворилась, что поправляет одеяло Нины, и под этим предлогом отодвинулась от него на несколько дюймов.

– Знаешь, где-нибудь ты могла бы устроиться хуже, чем здесь, – начал свою речь Джилли. – Кажется, что ты вписалась в местную жизнь. Не стремишься ничем приукрашивать себя. – Он кивнул. – Это хорошо.

Что ж, это был не совсем комплимент, но Грейс-Энн кивнула и прошептала «спасибо».

– Я тут подумал, что неизвестно, вернется ли когда-нибудь Лайам, – продолжал мужчина. – А мне нужны крепкие сыновья, чтобы помогать управлять этой фермой. Твои двое уже давненько не падали с крыши, и всего лишь один раз пытались сжечь амбар.

– Это вышло случайно! И они всего лишь дети, а не конюхи, в которых вы пытаетесь превратить их.

– Они вырастут, – вот и все, что сказал на это Джилли. – Да и я не слишком стар, чтобы не произвести на свет еще сыновей. Мужчине нужна женщина. А у меня ее долго не было. – Смысл этой фразы заключался в том, что пока Грейс-Энн была здесь, он не мог развлекаться с другой.