Она рассмеялась.

– Это то, из чего сделаны мечты, воспоминание, которое они будут хранить всю жизнь. Я знаю, что я буду помнить об этом всю жизнь. Спасибо вам за то, что вы сделали Рождество таким волшебным.

Ее теплые слова почти заменили тот неосуществленный поцелуй под омелой, сказал себе Лиланд. Почти. Но при этом Грейс-Энн сказала, что это было ее самое лучшее Рождество – не то, которое было у нее в детстве, не то, что она провела с Тони. Это Рождество стало одним из самых чудесных и для Уэра тоже. Он провел свое детство не в строгом религиозном доме, как Грейс-Энн, но его родители были холодными и отстраненными, а учителя и слуги – всего лишь вежливыми. Он не помнил, чтобы когда-либо испытывал такую радость ребенком – и никогда не имел удовольствия создавать такую радость для других. До недавнего времени его Рождество сводилось к скучным загородным приемам, бессодержательному флирту, бесконечным однообразным празднествам в Лондоне.

Но сегодня, когда его семья была с ним – или самое близкое, что Лиланд имел вместо нее – его дом переполнил детский смех, и да, сегодняшний день оказался волшебным. Почти достаточно для того, чтобы заставить герцога пожелать, чтобы… нет, этого никогда не произойдет. А пока он будет радоваться этому практически идеальному дню. В конце концов, только одного мальчика вырвало по пути домой. На Пруденс.

Глава 13

Рождественское веселье продолжалось. На второй день Рождества, когда все арендаторы и слуги пришли, чтобы выпить за здоровье своего лорда и в ответ принять его благословение и щедрые дары, Лиланд пожелал, чтобы его кузены были в Уэр-Холде. Герцог посчитал, что для мальчиков важно встретиться с теми, кто зависит от семьи Уоррингтон. Грейс-Энн считала, что это глупо, учитывая, что у мальчиков нет особенных шансов унаследовать его титул, но, как заметил герцог, это тоже было частью их наследства, не важно, станут ли они в перспективе землевладельцами или нет. Каждый человек от титулованного джентльмена до мелкого фермера должен знать источник своего дохода, уважать его и заботиться о нем. Вот чему должен быть посвящен этот день.

Уважая источник своего дохода, Грейс-Энн согласилась, хотя и нервничала по поводу приема, который ей могут оказать арендаторы герцога – и их жены. Так что она оделась с особой тщательностью и заняла место рядом с герцогом и его тетей в Большом зале, вздрагивая, несмотря на тепло от двух огромных каминов. Мильсом вручил ей бокал с хересом.

Как только начали появляться гости, Грейс-Энн поняла, что ей нечего бояться. Большинство из этих людей она знала всю свою жизнь. Они вовсе не собирались дурно думать о ней из-за того, что она расположилась рядом с герцогом; наоборот, многие из них считал, что Грейс-Энн и мальчикам давно пора занять свое законное место. Ни одна женщина не сделала ей презрительного замечания, ни один мужчина не бросил на нее похотливого взгляда – за исключением его светлости, после того, как тот слишком много раз поднял свой бокал. После десятого или двенадцатого тоста фермеров Грейс-Энн и Мильсом начали наполнять бокал Лиланда пуншем для детей, а не крепким горячим элем.

Мальчики замечательно проводили время, помогая раздавать подарки, играя в снегу с детьми арендаторов. Их представляли всем и каждому и все восхищались ими. Старожилы уверяли Грейс-Энн, что близнецы как две капли воды походили на его светлость, когда тот был мальчишкой, и при этом редкостным дьяволенком. Уэру они говорили, что славно снова видеть детей в старой крепости, наблюдать за тем, как новое поколение Уоррингтонов бегает взад-вперед по древним залам. Преемственность, вот как назвал это один старый фермер, так что они выпили за преемственность, и Уэр был вполне доволен собой. Уборная перестала работать как надо, а мяч Уилли куда-то пропал, самого герцога на утро ожидает жуткая головная боль, но все-таки у его рода имеется преемственность. К тому же, врач сообщил, что тетушка Юдора полностью поправится.


На неделе, которая последовала за днем подарков, Лиланд часто наносил визиты в дом викария. Один раз он отправился кататься на санках с близнецами, пока не растаял снег, затем проследил, чтобы были доставлены лошадки-качалки, а потом давал советы насчет тренировки Герцога-щенка. Он принес ошейник и поводок, которые смастерил его конюх, фрукты из оранжерей Уэр-Холда, коробку с игрушками, оставшихся со времен его детства. Когда Грейс-Энн запротестовала, заявив, что герцог должен сохранить такие сокровища для собственного сына, тот ответил, что поскольку этого сына еще нет и в проекте, то близнецы с таким же успехом могут наслаждаться этими игрушками вместо того, чтобы позволить им покрываться плесенью в пустой детской. Кроме того, она сможет отослать коробку назад, когда Уэр будет близок к появлению сына; Уилли и Лес к тому времени давно уже перерастут такие детские забавы, как игры с оловянными солдатиками. Судя по тому, сколько часов его светлость провел на полу вместе с близнецами, создавая миниатюрные баталии, Грейс-Энн сомневалась, что хоть один мальчик когда-либо перерастет подобное развлечение.

Герцог был неизменно заботлив, и она тщательно избегала оставаться с ним наедине.

Грейс-Энн отказалась от приглашения на еще один прием в доме сквайра в новогоднюю ночь, из-за того, что находилась в трауре, и не могла не предполагать, что именно поэтому Лиланд в это время решил навестить своих друзей в Оксфорде. Пруденс сообщила, что он уже принял приглашение, а затем отказался, из-за чего миссис Макстон была все себя. Пру снова надулась, потому что ей тоже нельзя было идти на вечеринку: на этот раз викарий заявил, что она еще слишком молода, ее матушка слишком слаба, чтобы сопровождать ее, а от неизвестных гостей можно набраться дурного влияния. Всю неделю Пру практически не выходила из своей комнаты, заявляя, что она нездорова, и это стало для Грейс-Энн почти таким же облегчением, как и отъезд Лиланда. Капризность Пру раздражала; доброта и предупредительность Лиланда казались слишком соблазнительными. Вот тебе и дурное влияние!

Грейс-Энн всегда ненавидела новогодний вечер. Ей не нравилась фальшивая, вызванная спиртными напитками радость на шумных празднествах в посольстве в Португалии, и она привыкла со страхом ожидать канун Нового года, который викарий праздновал с молитвой и созерцанием. Грейс-Энн всегда чувствовала себя так, словно застряла на мели в доме священника, в то время как жизнь проносится мимо, напоминая о том, что она теряет. Новогодний вечер заставлял ее ощущать одиночество. В этом году все было намного лучше. Ей больше не надо было беспокоиться о будущем сыновей; теперь она с надеждой могла мечтать об этом будущем.

Лес мог бы стать солдатом, как и его отец. Конечно же, он будет служить в кавалерии. Он станет храбрым и дерзким, готовым на все. Грейс-Энн прямо сейчас нужно начать молиться о том, чтобы война закончилась. А Уилли мог бы выбрать юриспруденцию. У него больше терпения, чем у Леса, ему понравятся книги и спокойные занятия. Вероятно, духовенство даже не стоило рассматривать: после жизни в этом доме кто угодно перестанет верить в Бога. Может быть, оба мальчика смогут заняться торговлей, отплыть в неизведанные земли, чтобы заработать состояние. Нет, она не сможет этого вынести. Лиланд сказал бы, что она желает привязать детей к своему переднику, но Грейс-Энн хватало проблем с уроками верховой езды, которые должны были начаться весной; она не сможет вынести еще и отъезда сыновей. Вот в чем была проблема новогоднего вечера, который она провела в одиночестве.

Затем пришла Двенадцатая ночь, когда три неприкаянных короля из деревни совершали обход, раздавая детям пенни. А потом пришлось снять украшения, чтобы они не принесли несчастье в придачу к гневу викария. Итак, Рождество окончилось, волшебство сменилось меланхолией.

Герцог уезжал. Конечно. Ему предстояло жить блестящей жизнью в Лондоне, посещать балы, а не играть в пикет с тетушкой. Там у него был театр, а не кузнец, мясник и брат хозяина гостиницы, вырядившиеся волхвами. Пирожки с омарами вместо подкрашенного снега; чистопородные лошади вместо блестящих деревянных качалок; в качестве компании – денди, аристократы и франты, а не маленькие дети. И леди, равные герцогу по положению.

Грейс-Энн убеждала себя: хорошо, что Уэр уезжает. Мальчики начали привыкать к нему и его экстравагантному образу жизни. Он баловал близнецов. Учитывая их собственные доходы, они смогут наслаждаться комфортной жизнью, но ведь они же не дети набоба. И гораздо лучше, если герцог уедет сейчас, до того, как они стали слишком зависимы от него.

Грейс-Энн знала, что она сама находится в большой опасности слишком сильно полагаться на компанию Лиланда, наслаждаясь интеллектуальной беседой и разделяя с ним радость, доставляемую детям. Сейчас у нее было содержание. В первый раз в своей жизни она могла быть независимой, сама делать выбор, касающийся ее жизни и жизни сыновей – после того, как Уэр уедет. Было слишком легко позволить ему решить, что мальчики достаточно большие, чтобы ездить на пони, но слишком малы для наставника. Что кататься на коньках для них слишком опасно, а вот скатываться с холма без санок – нет. Все это должна решать она, но Лиланд улыбнулся, поддразнил ее и заставил ослабить пресловутые завязки передника.

Грейс-Энн будет скучать по нему, теперь уже слишком сильно. Она боялась, что чем дольше Уэр остается здесь, тем больше ей будет не хватать его, когда герцог уедет. И вот он уезжает. Гораздо лучше, что это происходит сейчас, до того, как он сумел забрать с собой часть ее сердца.


– Что, вдова заставила тебя примчаться обратно в Лондон посреди зимы, послав куда подальше, из-за того, что ты пытался заявить права на одного из ее детей? Говорил же тебе, что это была безмозглая идея.

– Нет, Кроу, ты говорил мне, что это отличная идея, что она будет ужасно рада расстаться с одним из неудобств. – Оба мужчины сидели в «Уайтс», клуб был заполнен меньше чем на четверть. Кросби Фэншоу был в своем обычном павлиньем оперении, а Лиланд надел намного более мрачный костюм. Его настроение прекрасно сочеталось с одеждой. Грейс-Энн не вполне послала его куда подальше, совсем нет. Скорее, это было что-то вроде щекотки, пощипывания, едва слышного призыва сирены. Уэру нужно было покинуть Уорик, если он хотел остаться джентльменом. Но его это вовсе не радовало.