Они танцевали в снегу, катались в нем, пробовали его, швырялись им. Слава Богу, ради сохранности витражей, что мальчики были слишком малы, чтобы лепить твердые и тяжелые снежки, но им удалось соорудить кривобокого снеговика, а Грейс-Энн пришлось поднимать ему голову. Она не стала наряжать снеговика в свою старую черную шляпку, как предположил кузен Лиланд – ведь любой прихожанин в это рождественское утро мог выглянуть из окон церкви и узнать этот предмет. И, кроме того, этот головной убор нужен ей для подобного утра, так как Грейс-Энн не хотелось портить новую атласную шляпку во время детских игр. Вместо этого она смастерила веселый венок в виде короны из остролиста и плюща и разрезала несколько звезд из фольги, чтобы сделать глаза и нос. Учитывая большой красный бант, повязанный вокруг его шеи, снеговик выглядел таким же счастливым, как и сама Грейс-Энн – даже несмотря на то, что она была в старом черном платье.

Завтрак в детской прошел очень быстро, потому что она пообещала мальчикам научить их делать снежных ангелов, как только они поедят и снова высохнут, и все это в первую очередь из-за того, что их шумное возбуждение невозможно было приструнить во пока еще спящем доме.

Оказавшись снова на улице, Грейс-Энн обнаружила, что невозможно объяснить, как создаются ангелы – поэтому ей пришлось лечь в снег, махать руками и ногами вверх-вниз, а затем вскочить и показывать мальчикам отпечаток на снегу. Вот теперь ее старая черная шляпка годилась только для мусорного ведра. Уилли и Лес заполнили весь двор ангелами, а затем поклялись, что они не слишком промокли или устали для того, чтобы испытать свои новые санки.

Холм позади церкви имел не слишком крутой склон, по крайней мере, так думала Грейс-Энн до того, как помогла втащить эти самые санки вверх тысячу раз (или ей так показалось). Лесли закричал в первый раз, когда съехал вниз – и кричал каждый раз после этого. Уилли только улыбался. Наконец она убедила близнецов, что они изотрут санки до дыр, если не прекратят кататься. Кроме того, нужно было вручить подарки остальным членам семьи. Разве они не хотят увидеть это?

Беквиты все еще сидели за завтраком – папа решил, что этим утром требуется более продолжительная молитва, чем обычно – когда Грейс-Энн в новом черном мериносовом платье и мальчики в новых нанковых костюмчиках вошли в столовую.

– Что это, дочь? Ты же знаешь, я не разрешают этим…

– Это Рождество, дедуля! Посмотри, что мы помогли завернуть!

Уилли вручил викарию комок тонкой оберточной бумаги, которую пришлось разворачивать Грейс-Энн, потому что викарий отказался прикасаться к ней. Внутри оказалась новая трубка. Лесли протянул кусок бумаги, ленту и теплый шарф.

– Очень мило, очень мило, я уверен, но ты же знаешь, что я не одобряю…

– Вот, тетя Пру, все эти коробки для тебя. Мама не позволила нам заворачивать их.

– Мама, как получилось, что у тети Пру больше подарков, чем у дедули? Разве он вел себя плохо в этом году?

– Тихо, милый, пусть тетя развернет свои подарки.

Пруденс покорно притворилась, что изумлялась каждой прелестной вещице, которую распаковывала: персиковой тафте, шляпке, печаткам и вееру, словно это не она выклянчила и выпросила каждую из них. Девушка позволила каждому мальчику поцеловать ее в щеку, а затем вытерла ее.

Когда настала очередь миссис Беквит, Грейс-Энн вышла из комнаты.

– Это слишком тяжелое, бабуля, – объяснил Уилли.

– И слишком хру-хру… мама сказала, чтобы мы не трогали.

– Это называется «хрупкое», милый, – подсказала Грейс-Энн, вкатывая чайную тележку. Обе полочки тележки были заполнены новой посудой – чайными чашками, блюдцами, мисками, большими тарелками и даже заварочным чайником – и на всех присутствовал изящный узор из фиалок и виноградной лозы.

Миссис Беквит подняла одну чайную чашку и увидела, как сквозь тонкий фарфор проникает свет – и заплакала.

Уилли нахмурился, глядя на мать.

– Я же говорил, что тарелки не будут хорошим подарком.

Но Лесли обнял бабушку, которая прижала чайную чашку к груди, и сказал:

– Не плачь, бабуля, ты сможешь играть с нашими игрушками.


Мальчики вели себя так хорошо – и так устали после утра, проведенного в снегу – что Грейс-Энн со спокойной душой оставила их рядом со своей матерью на фамильной скамье во время церковной службы. На самом деле она сегодня была так счастлива, что даже не возмутилась по поводу того, что никто из ее семьи не подумал купить мальчикам какие-то подарки. Не могло быть и речь о том, чтобы это сделал ее отец, а мать редко покидала дом, но Пру? Сестре и в голову не приходило, что она могла бы потратить на племянников хоть полпенни из своих карманных денег. Грейс-Энн пожала плечами и присоединилась к хору за кафедрой, решив, что ничто не испортит ей остаток этого идеального дня.

Радостное соединение голосов в гимне оказалось вовсе не таким радостным, каким она ожидала, не таким близким к совершенству. У некоторых были заложены носы и охриплые горла после пения на улице холодной ночью, а у других осоловели глаза и тряслись руки. Одно место и вовсе пустовало. Когда рядом с ней прозвучала совсем фальшивая нота, Грейс-Энн вздрогнула и повернулась к своей сестре. Да, Пру сегодня явно пребывала в расстроенных чувствах, да и вид у нее был не лучше. В действительности, как заметила Грейс-Энн, цвет лица у девушки был какого-то зеленоватого оттенка. А за завтраком на ее тарелке лежал лишь кусочек сухого тоста – и это вовсе не означало, что Пру ждет полуденного празднества.

Отлично, подумала Грейс-Энн, и вовсе не потому, что Пру не догадалась купить детям рождественские подарки или не сделала комплимент новому платью и прическе сестры. Может быть, на этом горьком опыте – если головная боль будет достаточно сильной, подумала Грейс-Энн – Пруденс узнает то, чему ее, без сомнения не научили ни строгость отца, ни неопределенность матери – а именно, умеренности.

Когда Грейс-Энн повернулась обратно, чтобы проверить близнецов, то ее матушка оказалась сидящей в одиночестве на скамье. Но до того как ее паника выросла до неимоверных размеров, Грейс-Энн увидела, что мальчики устроились на сиденье рядом с Лиландом, на скамье Уоррингтонов. Леди Юдора дремала, слегка всхрапывая, а герцог, как обычно, красив и элегантно одет, улыбнулся ей, когда заметил ее взгляд. Он, по крайней мере, кажется, оценил ее новую внешность.

Этим утром Грейс-Энн собрала волосы в обычный пучок, но затем подняла узел волос на макушку головы и закрепила двумя черепаховыми гребнями. Сверху она набросила черную кружевную мантилью. Конечно, кружево на ней не совсем сочеталось с тем, что было нашито на новом шерстяном платье, но с жемчугом Тони Грейс-Энн ощущала себя элегантной. Теплый взгляд Лиланда, кажется, вполне соглашался с ее мнением. От этого на ее щеках появился румянец.

Мальчики играли с моноклем герцога, безусловно, не с тем, который был у Уэра прошлой ночью. Господи, должно быть, у него целый ящик этих штук, раз он позволяет трехлетним детям играть с ними. После того, как Лиланд собрал все осколки, он предложил мальчикам мятные конфеты из маленького пакетика, который достал из кармана. Должно быть, он специально подготовился, подумала Грейс-Энн, если только самые высокопоставленные пэры королевства не имеют обыкновение носить с собой в церковь сладости. Однако она сомневалась в этом, и по этой причине ощутила, что ее чувства к Уэру становятся теплее, намного теплее, чем ей хотелось бы.


После службы Грейс-Энн пришлось вытерпеть замечания всех соседей, давно знавших ее, насчет того, как мило со стороны его светлости проявлять такой интерес к мальчикам. Она улыбалась и кивала, мол, да, это так. Сквайр своим громоподобным голосом высказал наблюдение, что и она сама выглядит как картинка.

– Одно ведь не должно быть связано с другим, не так ли, мисси? – спросил он, подмигнув ей и усмехнувшись, после чего жена ущипнула его и потащила за собой к их экипажу.

Конечно же, следующим, кто поприветствовал ее, был герцог. Где же еще ему быть, когда Грейс-Энн мечтала о том, чтобы земля разверзлась и поглотила ее, как не прямо рядом с ней, чтобы увидеть ее конфуз? В карих глазах Лиланда мерцали огоньки, но он просто склонился над рукой Грейс-Энн и спросил, может ли он нанести им визит после того, как отвезет тетушку домой, так как у него есть несколько безделушек для мальчиков, которые ему хочется им подарить.

– Для мальчиков? Вам не нужно было покупать им подарки. Я же сказала вам, что сделаю это сама. Со всеми этими деньгами, которые вы мне дали…

– Я сделал это не потому, что должен был. Мне захотелось купить им подарки. Разве это не в духе Рождества?


Проникнувшись духом Рождества, мальчики прыгали вверх и вниз, подбегали к окну каждую минуту, чтобы увидеть, как приедет их любимый кузен Колли.

– Но на улице снова идет снег, мои дорогие. Может оказаться, что его лошадям будет трудно пробираться через заносы. – Две одинаковые нижние губы тут же начали дрожать. – Но я уверена, что он попытается. Пойдемте, давайте посмотрим картинки в новой книжке, пока герцог не приедет. А если он все же не прибудет, мы снова отправимся играть в снегу. – Где лучше оказаться и его светлости вместе с экипажем, свалившимся в канаву, за то, что он разочаровал маленьких детей в день Рождества.

Но нет, вскоре они услышали, как скрипит снег под колесами экипажа. Мальчики помчались вниз по лестнице, чего никогда не должны были делать, пронзительно вопя, что уж точно не позволялось им в этой части дома. Они попытались открыть дверь – еще одно табу, иначе Грейс-Энн никогда не смогла бы узнать, куда делись близнецы – но, к счастью, их рост не позволял дотянуться до задвижки.

Грейс-Энн отогнала их в сторону, разгладила юбки и проговорила:

– А сейчас вспомните, как нужно поклониться, и не спрашивайте, принес ли он вам что-нибудь. – После этих слов она открыла дверь.

Его светлость заполнил собой весь дверной проем, его волосы растрепал ветер, а на плечах поверх пальто лежал снег. На его лице была такая же широкая улыбка, какую Грейс-Энн нарисовала у снеговика. Уэр поднял обутую в сапог ногу, чтобы постучать в дверь, потому что в его руках лежала целая гора свертков.