— О, Боже мой, Кейт, ты что, привез меня сюда, чтобы оскорблять?

Тиммонс, словно переняв у Джины ее манеру разговаривать, проигнорировал это возмущенное заявление и, обвиняюще ткнув в Джину пальцем, сказал:

— Знаешь, кто ты? Ты — акула. Акула теряет зубы, но на месте выпавших тут же вырастают новые.


Сантана по-прежнему держала пистолет, направленным на Мейсона. Рука ее заметно дрожала и ствол ходил ходуном. Но она все равно не решалась отдать оружие Мейсону.

— Пистолет заряжен, — предостерегла она. — Лучше не подходи…

Но Мейсон без тени смущения произнес:

— Мне это знакомо, Сантана. Со мной было то же самое. Все стало безразлично. Мне было так больно, что хотелось умереть. Хотелось сделать что-то страшное, чтобы кто-то навсегда избавил тебя от этого горя… Так было со мной, когда я потерял Мэри. Я думал, что жизнь завершилась. Я думал, что никто и никогда не сможет помочь мне. Тогда я еще не знал, какие чувства мне придется испытать. Но единственное, чего я желал — раз и навсегда избавиться от боли. Ты ведь тоже сейчас хочешь избавиться от боли?

Сантана обозленно махнула револьвером.

— Не сравнивай меня с собой! Откуда ты можешь знать, что я чувствую?

— Мейсон, не зли ее! — торопливо воскликнула Иден. — Ты же видишь в каком она сейчас состоянии.

Но Мейсон не обратил никакого внимания на последние слова Сантаны. С мягкостью и состраданием глядя ей в глаза, он произнес:

— Постарайся успокоиться, Сантана. Я сталкивался с такими случаями в своей жизни. Мне знакомо все, что ты сейчас испытываешь.

За внешней мягкостью в его словах чувствовалась сила и убежденность.

— Жить становится легче, Сантана, если сам кому-нибудь поможешь. Позволь мне помочь тебе.

Она вдруг обмякла и захныкала:

— Нет… Никто не поможет мне. Никто не может понять меня и никто не знает, что я чувствую.

Мейсон кивнул.

— Возможно. Ты, конечно, в первую очередь должна помочь себе сама. Но если есть кто-то рядом, то это гораздо легче сделать.

Сантана отрицательно покачала головой.

— Как ты не понимаешь, Мейсон? Ведь мы всегда одиноки. Мы рождаемся одинокими и умираем одинокими… А все остальное время просто обманываем себя.

Мейсон с терпеливым состраданием посмотрел на Сантану.

— Ты боишься себя. Ты боишься того, что заглянешь себе в душу, потому что этого ты себе не простишь. Семь лет назад, когда ты отказалась от Брэндона, ты возненавидела себя. Разве не так?

Слезы стали заливать лицо Сантаны.

— Замолчи…

Однако, Мейсон продолжал говорить эти горькие слова.

— Ты не могла себе этого простить. И если ты это сделаешь сейчас, то все уладится, все будет хорошо.

Сантана судорожно сглотнула.

— Но как? — дрожащим голосом спросила она. — Как я смогу после этого называть себя матерью?

Мейсон сдержанно улыбнулся.

— Обстоятельства часто бывают сильнее нас, Сантана. Но надо продолжать жить. Пойдем, Сантана, — он протянул ей руку. — Брось эту борьбу. Дай мне пистолет.

Чувства нахлынули на нее, и она растерянно опустила руки.

Иден осторожно отступила в сторону, воспользовавшись тем, что Сантана забыла о ней.

— Ну же, — мягко сказал Мейсон. — Не сомневайся. Так будет лучше.

Сантана вдруг резко вскинула револьвер, будто повинуясь какому-то безотчетному приступу ярости. Но, встретившись с кротким и сердечным взглядом Мейсона, она задрожала всем телом и отдала ему пистолет. Затем обливаясь слезами, она бросилась в его объятия.

— Все будет хорошо. Все будет нормально, — успокаивающе говорил он, поглаживая ее по волосам. — Пойдем, Сантана. Ты готова?

Мейсон обнял ее за плечи и повел к скоплению полицейских машин. Проходя мимо Круза, он протянул ему револьвер.

— Возьми, Сантане это больше не понадобится.

Встретившись глазами с потрясенным взглядом Иден, Круз не выдержал и опустил голову.


Круз остановил машину у пляжа и, несколько мгновений поколебавшись, все-таки вышел из кабины и направился к бару. Туда, где несколько часов назад была арестована Сантана.

Над городом уже спустился вечер. Начинало темнеть. Тонкие перышки облаков растворились в посеревшем небе. Поднявшийся ветерок приятно холодил кожу, резко контрастируя со стоявшей целый день невыносимой жарой.

Круз вышел на опустевшую площадку и задумчиво прислонился к стойке бара.

Раздавшиеся неподалеку шаги заставили его обернуться. Это была Иден.

Она осторожно подошла к Крузу и тихо спросила:

— Ты здесь? Зачем ты вернулся?

Он испытующе посмотрел на нее.

— А ты?

Иден вместо ответа опустила голову. Круз тяжело вздохнул и, покинув свое место у стойки, прошелся по дощатому настилу.

— Мне захотелось вернуться сюда, — сказал он. — Потому что я не понимаю, что произошло. Может быть, побыв здесь еще немного, я смогу понять те чувства, которые испытывала Сантана. Может быть, я смогу осознать, что происходит с ней и со мной…

Иден выглядела грустной и утомленной.

— Нам еще повезло, что никто серьезно не пострадал, — сказала она.

Круз удивленно вскинул брови.

— Никто серьезно не пострадал?..

Иден торопливо воскликнула:

— Только Джина! Но с ней все в порядке!.. Мне сказали, что рана неопасна, и кость оказалась целой.

Круз удрученно опустил голову.

— А Сантана? — глухо сказал он. — Неужели ты не видела, как она прямо на наших глазах истекала кровью? Этого я не забуду до конца своих дней…

Иден потрясенно посмотрела ему в глаза.

— Я понимаю.

Круз немного помолчал.

— Ты знаешь, — наконец, нерешительно сказал он, — когда я только начинал служить в полиции, нас долго учили, что делать на месте происшествия. Казалось, что знаний было достаточно, но, когда я получил первый вызов на место столкновения пяти машин, я начисто забыл о бумажках. Там было не до теории. Это было настоящее месиво… И, самое ужасное — там были люди… Стоны раненых я слышу до сих пор. Иногда я просыпаюсь по ночам от этих звуков…

Он отвернулся, чтобы Иден не видела его переполненные слезами глаза.

— Так вот, — продолжил он, — и Сантану я воспринимаю сейчас точно так же. Это ужасно. У меня такое ощущение, что я безучастно взирал на то, как она гибнет… Я виноват…

Иден тоже безуспешно боролась со слезами.

— Я понимаю, — сдавленным голосом сказала она. — Я все понимаю.

Круз потрясенно мотнул головой и, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, произнес:

— Она хотела, чтобы все закончилось. Она хотела погибнуть… Она устроила все это только для того, чтобы ее убили… Как я мог спокойно смотреть на все это?

Иден обреченно отвернулась.

— А где сейчас Сантана?

— В полицейском участке. Она арестована. Я пытался увидеться с ней, хотел поговорить, но она не хочет… Она уже ничего не хочет…

Иден подошла к нему и положила руку на плечо.

— Я тоже очень хочу помочь.

Он оцепенело смотрел в одну точку.

— Мы оба хотим помочь…

Кастильо вдруг обернулся и пристально посмотрел ей в глаза.

— Слава богу, что хоть с тобой все хорошо. Я очень боялся.

Пряча глаза, Круз отвернулся и зашагал к машине. Иден осталась одна.

Окружной прокурор допил кофе и, поставив стаканчик на стол, резво вскочил.

— Пойду-ка я узнаю, что там происходит. Здесь не слишком-то интересно сидеть в неведении.

Он вышел из кабинета, оставив Джину в одиночестве. Как только Тиммонс исчез за дверью, она, забыв о раненой ноге, тут же вскочила с кресла и, опираясь руками на подлокотник, пробралась к столу.

Разумеется, ее больше всего интересовали бумаги в двух тонких папках.

Однако Джина, к превеликому ее сожалению, не успела даже развязать атласные тесемочки на папке — дверь открылась, и Кейт Тиммонс быстро вошел в кабинет.

— Что это ты там делаешь, Джина? — саркастически воскликнул он.

Она сделала вид, что не имеет никакого отношения к собственным рукам. С непринужденной улыбкой она спросила:

— Ну, что — Сантану уже задержали?

Он радостно кивнул.

— Ты не поверишь — на площадке неожиданно появился Мейсон Кэпвелл и уговорил ее отдать ему оружие. Она сейчас в полицейском участке.

Джина нахмурилась.

— А если она сбежит и оттуда? Когда ее перевезут в тюрьму?

Окружной прокурор искренне рассмеялся.

— Какая ты нетерпеливая, Джина! Задержание — процесс довольно долгий и кропотливый, требующий тщательного оформления. Нужно внести в протокол разнообразные подробности. Ты можешь не волноваться — ее больше не выпустят. Тебе сейчас самое время отправляться за шампанским — праздновать победу.

Джина хмыкнула.

— Сначала я хочу убедиться в том, что все идет так, как надо, по плану. Я же не усну до тех пор, пока не узнаю, что ее посадили в тюрьму, а не отпустили в последний момент.