Селеста Брэдли - Самый желанный

Наконец Грэм решился нарушить эту сладостную невинность и кончиком языка слегка раздвинул ее губы, медленно, осторожно, но Софи все равно напряглась от удивления. Но не испугалась. Нет, его Софи не робкого десятка. Она тотчас вернулась на поле битвы, ее собственный язычок скользнул между его губ, и во рту у Грэма наступил рай. Боже, какое сильное, сладкое ощущение!

Грэм чувствовал, что никак не может оказаться к Софи достаточно близко. Два мощных шага, и вот она уже на кушетке, под ним, и прильнула к нему всем своим жадным телом.

Грэм потянул вниз корсет, и на свободу вырвались белые мягкие груди. Этот дар заполнил его ладони, а язык Грэма снова и снова раздвигал губы Софи. Этим языком он еще многое сделает, доставит ей истинное наслаждение, и начнет очень скоро, вот только насытит свои руки нежностью ее маленькой, безупречной груди.

О, что он только не сделает со своей чудесной Софи!

За дверями алькова публика разразилась аплодисментами. Грэм очнулся и прервал поцелуй.

– О боже… – Только не Софи! Он чудовище. Он опять оказался мерзавцем. – Черт подери все на свете!

Он попятился и отвернулся – на самом деле оторвал себя от нее, и это стоило ему всех его сил. Обеими руками Грэм потер лицо, пытаясь вернуть себе здравый смысл и прогнать болезненную, разрывающую тело страсть… желание. Он еще никогда такого не испытывал. Это желание едва не заставило Грэма развернуться и снова упасть на нее, чтобы еще хоть на мгновение окунуться в это чистое и сладкое пламя.

Но Грэм заставил себя отступить, отступить, насколько позволяли размеры крохотной комнаты. Прижавшись лбом к противоположной стене, он крепко сжал веки и стал ждать, пока уймется сердцебиение и вернутся здравые мысли. И они вернулись. Почти вернулись.

Он едва не растворился в Софи. Когда она стала для него чистой, прохладной заводью? Глотком свежего воздуха? Почему он раньше этого не понял? Зачем она от него это скрывала, как тайну, как сокровище, припрятанное от того, кто больше его достоин, которое не для такого слепца, как он?

«Слишком поздно».

Нет. Не так. Он хочет получить… получить ее. Хочет, действительно хочет.

«Тебе нужна Лила с ее сундуком золота».

Нет. Он не может продать это чистое, невинное создание ради крашеной гарпии вроде Лилы!

«Значит, продай ее ради людей в Иденкорте».

Бледные, осунувшиеся лица, пустые, привычные ко всему глаза, в которых нет веры его обещаниям. Разгул, мотовство, проклятые, истраченные впустую годы, когда он спокойно проходил мимо…

Продать Софи ради этих людей? Да, это он может. Должен. Жизнь без поцелуев Софи будет пыткой, но жизнь за счет гибели Иденкорта станет земным адом.

И Грэм решился. И превратил свое сердце в камень. И лишь тогда обернулся к Софи.

Она сидела, выпрямившись и уже поправив на себе платье, только растрепалась изысканная прическа – волосы медно-рыжей волной рассыпались по изящным плечам цвета слоновой кости. Софи сидела на кушетке, напряженно выпрямив спину и сложив на коленях руки.

Господи, какой же он идиот! Грэм смотрел на сидящую перед ним девушку, и единственной четкой мыслью, которую он мог сформулировать, было: «Я идиот».

Софи смотрела в пол. Щеки ее горели.

– Это не ошибка. Не смей говорить, что это ошибка. Я не могу этого вынести.

– Софи… – Да, он хотел ее, но не мог получить. Никогда. – Это была ошибка.

Он не такой, как отец. Он не может купить счастье за счет людей Иденкорта. И сейчас рад, что остановился, пока не зашел слишком далеко.

«Нет, ты не рад. Слишком далеко – это как раз то, чего ты хотел».

Софи давала ему так много. Понимание. Дружбу. Тихую гавань, где можно скрыться от несчастья, которое сопровождало его так долго, что Грэм начал считать это естественным порядком вещей. Софи говорила ему правду о нем самом, о том, как он живет, и, что важнее всего, правду о себе. Пока он все не испортил, она была собой и только собой. Софи заставляла его всматриваться в себя, захотеть стать другим человеком, не таким, как его воспитали, стать лучше.

В его мире блестящих фасадов, в мире, где преданность легко сменяется предательством, а обман – правило жизни, искренний друг, способный говорить правду в глаза, дороже золота.

Что должно было случиться, чтобы в ней появился цинизм?

«Не думаю, что несовершенства реального мира должны уничтожать в нас стремление сделать его таким, как следует».

Сейчас Грэм ясно видел, что убил в ней это. Он играл с ее привязанностью. Вспоминая свой неискренний флирт, пренебрежение к приличиям, он сознавал, что именно сделал с нею из скуки и простого каприза.

Тот факт, что его собственные чувства тоже оказались задеты, не имел никакого значения. Его сердце ему не принадлежало. Оно – достояние Иденкорта.

– Значит, это все? – Софи вскинула голову и бесстрастно посмотрела ему в лицо. Грэм собрал все свои силы, чтобы не уступить разочарованию и безнадежности в ее голосе, и мрачно спросил:

– Ты ожидала большего?

– Разумеется, нет. Кто я такая, чтобы ждать чего-нибудь от этой жизни? – Она гордо расправила плечи, поднялась на ноги, отряхнула свое необыкновенное платье и пошла к двери. – Мои поздравления по случаю вашей неотвратимой помолвки, милорд.

Сделала короткий книксен, безмятежно склонила голову набок и вышла в шум и толчею музыкального зала с таким видом, словно ее ждали куда более важные вещи.

Грэм испытал облегчение, но оно быстро сменилось тревогой. Для других ее серый взгляд мог показаться спокойным и безразличным, когда-то так было и с ним, но сейчас Грэм знал, что кроется за этой гладкой поверхностью. Его Софи – девушка упрямая, яростная и непредсказуемая. Которая полагает, что ей нечего больше терять.

Весь зал наслаждался превосходным контральто, это был лучший номер концерта. Стараясь ступать как можно тише, Софи бочком выскользнула в тень у дальней стороны зала. Если ей удастся выйти из помещения раньше, чем кончится песня, она сможет…

И тут Софи задела локтем высокую китайскую вазу на столике. Ваза покачнулась, пролетела между ее расставленных в отчаянии рук и… попала в руки мистера Вулфа. Облегчение и радость от вида дружественного лица помешали ей задуматься, почему мистер Вулф болтается у дверей именно этой комнаты. Вместо этого Софи помогла ему осторожно вернуть вазу на место и положила руку на его локоть.

– Вы позволите, мистер Вулф?

Тот бросил на девушку быстрый взгляд, его горящий взор особенно тщательно изучил ее лицо, потом Вулф проводил Софию к выходу, стараясь прикрыть собою от любопытных наблюдателей. Очень предусмотрительный джентльмен.

В холле он жестом прогнал лакея, который бросился к ним.

– Мой экипаж, и быстро! Не видишь, леди больна?

Софи удивленно моргнула, потом едва справилась с подступившим к горлу истерическим смехом. Больна? Да-да, она же больная. Разгоряченная, переполненная страстью, ошеломленная, зараженная вожделением. Пусть, конечно, не только вожделением, но в ядовитой смеси доля вожделения была самой большой, правда, были еще губы Грэма, его тяжелое, твердое тело, его руки…

Потом в памяти возникли глаза Грэма, когда он заявил, что все это было ошибкой. В тот момент из его глаз пропал свет. Единственное, что она прочла в этих глубинах, когда-то веселых и дерзких, – это искреннее раскаяние.

Значит, их поцелуй с нею – не говоря обо всем остальном – стал причиной раскаяния, так? Очевидно, она того не стоила. Ей не следовало целовать его сразу после Лилы. Как может она сравниться с такой опытной и красивой любовницей, как Лила?

«Ты ходишь кругами вокруг настоящей проблемы».

Проблемы? Да не было никакой проблемы! Была ошибка. Грэм может подтвердить.

Софи машинально забрала у лакея плащ и позволила вывести себя из дома к поджидающему экипажу. Лакей помог ей сесть, и она оказалась в фаэтоне наедине с мистером Вулфом.

– О, пожалуйста, – с трудом проговорила она, – заберите меня отсюда.

Вулф послушно цокнул языком и пустил лошадей вскачь. Софи вздохнула. Какое облегчение иметь дело со здравомыслящим человеком, который просто исполняет, что она просит!

Скоро она будет дома. Софи плотнее закуталась в плащ и погрузилась в свои мысли.

Грэм практически сразу выскочил из дома Пибоди, но фаэтон почти скрылся из виду. Грум объяснил ему, что экипаж принадлежит мистеру Вулфу.

Грэм ни на секунду не поверил, что Вулф благополучно доставит Софи домой. Этот человек разбойник, хищник, притаившийся у водопоя и поджидающий еще одно беспомощное создание, решившееся напиться.

Грэм не допустит, будь он проклят, чтобы его добычей оказалась Софи.

Мимо прошел еще один грум, держа в поводу оседланного жеребца. Грэм шагнул к нему.

– Я его заберу.

Грум растеряно заморгал, потом оглянулся. Грэм проследил за его взглядом и увидел Сомерса Бут-Джеймисона, который ответил ему странным взглядом.

– А, это ты. – «Прости, но я как раз краду твою лошадь». – Послушай, Сомерс…

– Ты должен ее догнать, – перебил его Сомерс, хмуро глядя в конец улицы, где уже не было фаэтона. – Я не доверяю этому Вулфу. О нем рассказывают очень странные вещи.

Грэм на мгновение прикрыл глаза. Слава богу. Потом, хмыкнув, заявил Сомерсу:

– Значит, я беру твою лошадь? – И тут же вскочил в седло. Бут-Джеймисон просто махнул ему вслед.

– Давай. Я сумею добраться домой. Но поласковей с жеребцом, слышишь? Знаешь ли, мы не все герцоги.

Грэм устроился в седле и крикнул:

– Обратись к леди Тессе. – Он поддал жеребцу каблуками. – У нее в карете всегда найдется местечко для парня без транспорта. – Конечно, только для молодого и красивого, но Сомерс уже большой мальчик, он сумеет о себе позаботиться.

Фаэтон уже скрылся из виду. Похоже, Вулф мчался на огромной скорости. Черт возьми, зачем этот человек так спешит?

Софи спрятала лицо от холодного ночного воздуха и стала размышлять над невообразимой путаницей, которую она устроила из-за своей несдержанности.