Они посмотрели друг на друга с одинаковыми усмешками.

— Тесса! — вместе произнесли они.

Улыбка Софи стала грустной.

— Как я вообще смогу когда-нибудь вернуться на Примроуз-Стрит?

От самой мысли о том, что эта новая, излучающая уверенность Софи вернется в тюрьму и попадет под тяжелую руку Тессы, Грэму сделалось плохо.

— Не надо, — попытался убедить он девушку. — Оставайся с Дейдре. Ей это понравится, я знаю, что это будет так. Она очень любит тебя, ты же знаешь.

Софи слегка нахмурилась.

— Неужели? — Затем она покачала головой. — Я не могу. Я не могу жить, как чей-то постоянный, бесполезный гость, на протяжении всей своей жизни.

Теперь уже нахмурился Грэм.

— Ты не ее гость. Ты — ее семья.

Она отвела взгляд, уставившись на низкую каменную стену вдоль дороги.

— Хмм.

Некоторое время они шли молча. Затем желудок Грэма громко заурчал.

— У нас не будет никакого ужина, — мрачно заметил он. — Я полностью опустошил кладовую.

Софи рассмеялась.

— Ты сделал это с тщательностью мужчины. Воображаю, что с помощью женской тщательности можно добиться совсем иных результатов.

Он почесал за ухом.

— Может быть. Я на самом деле никогда прежде не был на кухне. Я даже не знал, что там есть кладовая.

Она смотрела на него, нахмурив лоб.

— Грэм, ты понимаешь, что в доме такого размера есть несколько кухонь, ведь так? И в каждой кухне есть не одна кладовая?

Герцог немедленно приободрился.

— В самом деле? Потому что ты съела мой завтрак.

Она прикрыла рот рукой, но затем разрушила выражение виноватого испуга, громко рассмеявшись.

— Так вот почему ты оставил мне такое чрезмерно большое количество ветчины! Я предположила, что это было что-то вроде вердикта моему неженскому аппетиту.

Грэм улыбнулся, искоса глядя на нее.

— Софи, никто в здравом уме даже и не посмеет мечтать о том, чтобы назвать тебя неженственной.

Она обернулась к нему с внезапной, ошеломляющей улыбкой.

— О, благодарю вас, любезный сэр!

Грэм, когда он снова смог дышать и ослепление оставило его, даже ради спасения собственной жизни не смог вспомнить, о чем они только что разговаривали.

Не важно. Возможно, в настоящий момент было достаточно того, что он прогуливался вдоль сельской дороги с единственной женщиной в мире, которую он будет любить всегда: со своей отважной, умной мисс Софи Блейк.

Сознание Софи не было таким безмятежным. Она составляла план — чудесный, ужасный — пугающий план.

Что, если она доведет свою шараду до самой возможной крайности?

Что, если она сделает больше, чем просто украдет двести фунтов, отложенных на платья и путешествие, и изобразит из себя бедную, но благородную, давно потерянную кузину ради краткого момента свободы и перемен?

Что, если она продолжит лгать вечно — до конца своей жизни! — и никогда, никогда не признается никому, что на самом деле она не мисс Софи Блейк, правнучка сэра Хэмиша Пикеринга? Что если она никогда не вернется обратно к тому, кем она была — простой девушкой-служанкой, компаньонкой леди у беспокойной и требовательной миссис Блейк — которая на самом деле приходилась матерью бедной, болезненной, давно умершей маленькой Софи?

Что, если она выйдет замуж за Грэма и выиграет состояние Пикеринга для него и для всех его жалких, заброшенных людей?

Не было времени для колебаний, для обдумывания выбора. Так же, как и раньше, когда она, как обычно, вскрыла почту и нашла деньги, которые леди Тесса послала для дебюта Софии, этот момент требовал немедленных действий.

Дейдре вот-вот должна была стать герцогиней Брукмур. Может быть, это уже случилось, и эта мысль посеяла новую панику в груди Софи. Нет, ей придется верить в то, что ее привезли, чтобы увидеть это место, эту нужду по особой причине.

Дейдре по-настоящему не нужны эти деньги. Колдер богатый и щедрый человек.

Ты можешь преуменьшать это сколько угодно, но невозможно уйти от того факта, что ты крадешь у кого-то, кто любит тебя. Ты ограбишь одного из тех немногих людей на этой земле, который вообще когда-либо заботился о тебе.

Истощенное лицо Мойры появилось в ее сознании, серое от усталости и лишений, хотя женщина призналась, что на самом деле она моложе, чем Софи!

Нет, все это было необходимо. Если она не заставит Грэма жениться на ней до тех пор, пока старый герцог Брукмур не умер и не передал титул Колдеру, то Софи не сможет помочь никому из них.

Даже себе.


К тому времени, когда они достигли поместья, день закончился. Все, что было видно — это длинная белая дорожка в лунном свете и темная глыба, которую представляла собой спящая лошадь на зеленом газоне. Грэм, смеясь, помог Софи забраться обратно в дом через окно, но когда стены обступили их, молчащие и бесконечные, он затих.

Поддерживающая ее рука медленно соскользнула с ее руки, словно его потянуло в сторону. Софи не цеплялась за него, хотя ощутила, что ей стало холоднее, когда он отдалился от нее. Она надеялась, что времени было достаточно. Вместе они поднимались по изящно изгибающейся лестнице. Грэм подошел с ней к «ее» двери, а затем остановился.

Она не могла видеть его, но могла ощущать напряжение в нем, словно он был привязан к ней. Когда молодой человек заговорил, его голос был тихим и полным сожаления.

— Это неправильно, Софи. Завтра мы должны вернуться в Лондон. Возможно, нам удастся убедить прислугу в Брук-Хаусе поверить в то, что все это время ты была на Примроуз-стрит.

Софи закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать его настроение. Было ли это сожалением, что они должны вернуться, или в первую очередь сожалением из-за того, что они вообще оказались здесь? Это не имело значения. Достаточно скоро у них обоих может появиться что-то, о чем они будут сожалеть. Девушка только надеялась, что он простит ее, когда узнает, что она выиграла наследство.

— Доброй ночи, Грэм.

Он заколебался, затем она ощутила как его ладонь, теплая и большая, обхватывает ее щеку. Это было что-то вроде поцелуя. Ее надежды ожили. Возможно, он простит ее скорее раньше, чем позже?

А затем он ушел, мелькнув тенью в темноте. Софи услышала, как открылась дверь рядом с ней, а затем закрылась за ним. Только тогда она положила руку на задвижку собственной двери и вошла в спальню герцогини. Оказавшись внутри, она смогла отлично видеть все вокруг, потому что лунный свет струился в окно почти так же, как этим утром солнечный свет. При таком освещении она умыла лицо в холодной ванне и с помощью щетинистой щетки, которую нашла на туалетном столике, попыталась укротить свои спутанные волосы. Ей должно было быть холодно без огня, но ее план согревал ее изнутри каждый раз, когда девушка принималась обдумывать его.

Наконец Софи посчитала, что прошло достаточно времени. Сняв с себя все, кроме рубашки Грэма, которая доходила ей почти до колен, девушка встряхнула волосами и встала. У нее не было волшебства Лемонтёра, чтобы ослепить его, или навыков Патриции, чтобы скрыть недостатки, но темнота спрячет большую часть этого. Она получит то, что ей на самом деле было нужно.

Любовь к Грэму пришла к ней так легко, что она не была в точности уверена, когда та трансформировалась из тоски по фантазии до настолько мощной потребности, что Софи выбросила бы свои и так уже потрепанные моральные принципы в ночной горшок, чтобы заполучить его. Она могла лгать всему миру, но себе она больше лгать не станет. Ее героическая миссия по спасению его людей была всего лишь тусклым пламенем по сравнению с пылающим адом ее собственных, эгоистических желаний.

Пусть так и будет.

В последний момент девушка остановилась и встала на колени перед камином. После поисков с кочергой, она нашла тлеющий уголек среди пепла. Софи подхватила его совком для золы и бросила в наполовину заполненное ведерко для угля, которое Грэм оставил здесь ранее. Она, возможно, и не ощущает холода, но Грэм может замерзнуть.

Затем она посмотрела на смежные двери в обшитой элегантными панелями стене, на те, через которые герцог может навещать герцогиню. Сделав глубокий вдох, Софи положила руку на ручку двери и толкнула ее.


Грэм отправился в постель замерзший и голодный, и отчаянно раздираемый противоречиями. Этой комбинации было достаточно, чтобы ему приснился самый странный сон.

Прежде всего, ему стало тепло. Восхитительный жар распространялся по его коже, заставив его томно вытянуться. Затем на него навалилось что-то чудесно мягкое, вытянулось вдоль его бока. Мягкое рядом с твердым — и ради Бога, он был таким твердым! Что-то легко коснулось его груди, подразнило волосы, растущие там, затем пропутешествовало медленно и дразнящее вниз… вниз…

Прикосновение замедлилось, затем остановилось. Грэм выгнулся вверх, прижимаясь к этой руке, с нетерпением ожидая, когда эти длинные, игривые пальцы обернутся вокруг его пульсирующего члена.

Это был один из самых приятных его снов за всю жизнь.

Теплая и нежная рука распласталась на его животе, но на самом деле не отступала. Да, предвкушение было еще лучше. Заставь меня ждать. Заставь меня жаждать.

Затем к его губам прикоснулись губы. Тогда Грэм застонал, этот звук странным эхом отразился в его сне. Что?

Мягкий влажный рот открылся под его губами, и он немедленно забыл о своем беспокойстве. Такой дразнящий, такой податливый и влажный… черт, он так любил рот Софи!

В этот момент он осознал, что раньше уже видел этот сон. В прошедшие месяцы он повторялся снова и снова, но никогда это сновидение не было настолько реальным, настолько горячим и влажным, и перехватывающим дыхание с такой силой, что звук их смешанной одышки отражался от высоких стен спальни герцога…