Сладкое облегчение — или это была надежда — начала просачиваться внутрь нее.

— Я понравлюсь Гр… мужчинам?

— Мужчины будут из-за вас до смерти биться на дуэлях. Они будут томиться. Будут страдать. Изнывать. В вашу честь будет написано так много сонетов, что вам станет тошно. Я превращу ваш рост в превосходство, вашу худобу — в элегантность, вашу застенчивость и неуклюжесть — в высокомерие и томное изящество!

Софи могла только рассмеяться сквозь слезы над такой нелепостью. Все это казалось невозможным — но, может быть, всего лишь может быть, с его помощью она сможет стать просто достаточно привлекательной…

— Этих денег достаточно? — Так должно было быть, потому что у нее больше ничего не было.

Лемонтёр раздраженно фыркнул и другой рукой смел деньги со стола на пол.

— Разве Леонардо да Винчи брал деньги со своей Моны Лизы?

Софи шмыгнула носом и вытерла глаза.

— Ну, на самом деле, это был заказанный портрет, так что… — Затем она поняла, о чем он говорит. — Почему… почему вы собираетесь сделать это просто так? — Она отпрянула. — Вы что-то хотите от меня?

Портной потрепал ее по руке.

— Я знаю, что ты никому не доверяешь, милая. Нет причин, по которым ты должна это делать, а? — Затем он с внезапной настойчивостью посмотрел ей в лицо. — Думаю, что мы узнали друг друга. Изгои всегда так поступают.

Софи заморгала. Человек перед ней, успешный, популярный создатель одежды на мгновение исчез, приоткрыв кого-то, кто раньше был просто мальчишкой… возможно, мальчишкой, не похожим на других мальчиков.

Он увидел озарение в ее глазах и улыбнулся.

— Я полагаю, что быть слишком высокой, слишком худой и некрасивой — и, возможно, прежде всего, нежеланной, а? — может отчасти напоминать существование бедного паренька из низов, который мечтал о прекрасных тканях и тонком кружеве. Понимание доставалось тебе с таким же трудом, как и мне.

Затем его улыбка стала еще шире.

— Однако кое-кто помог мне. Костюмер театральной труппы, который увидел, как я глажу шелковые ткани, выставленные на рыночном прилавке. Он взял меня к себе и научил шить. Я попытался однажды возместить ему все это, как будто я мог бы это сделать, но он попросил меня найти другую потерянную душу и спасти ее вместо него. «Ты не можешь выплатить обратно добро», — сказал он мне. — «Ты можешь только сделать его для кого-то еще».

Софи покачала головой.

— Но… вы уже помогли Фебе и Дейдре!

Лемонтёр прислонился одним бедром к столу и сложил руки на груди.

— И я выписал им за это приличные счета! — Он уверенно улыбнулся. — Это стоило каждого пенни. — Затем он склонил голову набок. — Кроме того, я подумал, что, может быть, то, что я могу сделать для них, однажды заставит тебя прийти и спросить, что я могу сделать для тебя.

Девушка улыбнулась.

— И, возможно, вы, на всякий случай, чуточку превысили цены для лорда Брукхейвена?

Лемонтёр рассмеялся и поцеловал ей руку.

— София, ты бесценна.

— О нет. — Она покачала головой. — Я — просто Софи.

Он схватил ее пальцами за подбородок, его взгляд внезапно сделался серьезным и слишком напряженным, чтобы комфортно себя чувствовать. Кто же этот человек на самом деле?

— Моя любовь, моя муза, моя дорогая, — нежно, но строго произнес Лемонтёр. — Если ты когда-нибудь еще назовешь себя снова «просто Софи», то я умою свои руки от твоего дела, понятно? Это и только это заставит меня навсегда расстаться с тобой.

Она заморгала, глядя на него широко раскрытыми глазами. Он — сумасшедший. Затем надежда вспыхнула снова. Ведь «сумасшествие» могло быть именно тем, что нужно.

Он выпустил ее и выпрямился.

— Теперь, с этого момента и впредь, все вокруг будут знать тебя как «эта потрясающая мисс София Блейк». А сейчас нам нужно немного времени и приглашение соответствующего веса и положения — что я могу легко устроить — и ты должна быть полностью в моем распоряжении на… — Его глаза изучили ее сутулую осанку. — На некоторое время.

Софи застенчиво выпрямилась.

— Я не всегда делаю это, — пробормотала она. — Просто я ощущаю себя такой высокой возле… возле лондонских леди.

Лемонтёр поджал губы.

— Ты просто слишком вежлива, моя дорогая. Позволь мне прояснить кое-что. Леди Тесса — хорошо известная мегера. Никто ее не любит, даже ее предполагаемые друзья. Кроме того, я знаю о том факте, что она всегда мечтала о более высоком росте. Могу рискнуть предположить, что она на самом деле завидует тебе.

Тесса завидует? Ей? Как это…

Восхитительно.

Софи позволила своим губам изогнуться в медленной, незнакомой улыбке удовлетворения, когда она выпрямилась во весь рост до последнего дюйма и безмятежно уставилась на верхушку головы Лемонтёра.

— Так лучше?

Тот изучил ее полный удовлетворения взгляд, как у кошки, слизавшей сливки, и улыбнулся с удвоенным рвением, одобрение сияло на его лице.

— Это просто идеально!

Глава 6

Джон Герберт Фортескью был свободным человеком, не прислуживавшим никому… по крайней мере, временно. Его хозяева, маркиз Брукхейвен и его жена навещали престарелого герцога Брукмура. Ненадолго Фортескью, дворецкий Брукхейвенов, мог притвориться обычным парнем, проводящим вечер с замечательной девушкой.

И если атмосфера его офиса в огромном Брук-Хаусе скорее напоминала классную комнату, так это лишь потому, что он взял на себя задачу научить мисс Патрицию О’Малли читать. Тот факт, что у него, как у дворецкого и главы штата прислуги в Брук-Хаусе, не было ни мгновения свободного времени, был, не задумываясь, отброшен прочь.

Фортескью поймал свое отражение в блестящей серебряной вазе на камине и быстро стер с лица эту влюбленную улыбку, которая постоянно появлялась на его лице, когда он забывал придерживаться своего обычного величавого поведения. Он занимал одно из самых влиятельных положений на самом верху, ради Бога, среди огромного класса английских слуг. Ему бы лучше сохранять серьезное выражение лица, иначе скоро он потеряет свой пост!

С усилием Фортескью вернул свое отражение в обычное надменное, словно высеченное из камня, состояние и быстро пригладил серебристые прядки на висках, которые помогали создавать у людей такое первоклассное впечатление. Он заработал каждую прядь тяжелым трудом и годами усердной службы — теми годами, которые ему иногда хотелось потратить совсем не так.

Вот. Обратно к нормальному состоянию. Он бросил взгляд вниз, чтобы узнать, не заметила ли Патриция его увлеченность собственным отражением, но она усердно склонилась над своей работой на столе, карандаш равномерно царапал бумагу. Такая красивая девушка. Такая жалость, что никто не подумал о том, чтобы раньше научить ее чему-то. Тем не менее, она была молода — слишком молода для тебя и ты знаешь это! — и демонстрировала замечательные способности в своей работе, поэтому ее сиятельство и попросила Фортескью проследить за дальнейшим обучением Патриции.

И вот сейчас, хотя в обычной ситуации леди берет с собой в путешествие личную горничную, Фортескью ненавязчиво высказал предложение, что Патриция могла бы стать подходящим человеком для того, чтобы специально приглядывать за юной леди Маргарет.

Так как леди Маргарет во многом и улучшила свое поведение после появления новой матери, иногда она все еще оправдывала свою репутацию… хм… несущего катастрофу урагана на маленьких тощих ножках, поэтому миледи торопливо согласилась с Фортескью и устроила все так, чтобы взять с собой другую горничную.

Фортескью даже был готов намекнуть, что ее сиятельство не захочет прерывать образование Патриции теперь, когда в этом деле появился настоящий прогресс, но это оказалось ненужным. В мире просто не существовало кого-то другого, кто мог бы справиться с леди Маргарет.

Следовательно, все сложилось к удовлетворению Фортескью. С уменьшившимися обязанностями во время отсутствия его сиятельства у дворецкого появилось гораздо больше времени, чтобы посвятить себя Патриции… э-э, то есть, образованию Патриции.

В данный момент он склонился над ее плечом, проверяя суммы, которые девушка подсчитала для него. Она быстро училась — слишком быстро, мог бы подумать тот негодяй, у которого имелись бы виды на милую рыжеволосую девушку, недавно покинувшую берега Ирландии, — и которым, конечно же, Фортескью из всех сил пытался не быть — поэтому он знал, что суммы будут правильными.

Причина, по которой он склонился, навис над ней и его молчание затянулось, была просто в том, что от нее так замечательно пахло, что Фортескью почти забыл, что собирался сказать.

И причину, по которой он находится здесь.

И свое имя.

Патриция обернулась, чтобы с беспокойством посмотреть на него.

— Что-то неправильно, ага? — Нежные переливы ее голоса словно дернули его за внутренности.

Неправильно. Очень неправильно, моя милая. Ты даже не имеешь представления, насколько.

Фортескью был выше ее по положению. Ему было столько лет, что он мог бы быть ее… дядей. Он не мог рисковать своей целостностью, своей репутацией и карьерой из-за дерзкой, открытой ирландской горничной с веснушчатым носом, зелеными, как листья, глазами и фигурой, которая и святого ввела бы в грех…

Проклятие, он опять забыл то, что хотел сказать.

Так что он повторил то, что она сказала ему.

— А сейчас произнеси это предложение снова. Отбрось последнее слово.

Патриция слегка улыбнулась.

— Что-то неправильно?

— На самом деле нужно сказать: «Мои подсчеты верны?»

Она слегка прищурила глаза, но покорно повторила фразу.

Фортескью покачал головой.

— Патриция, я говорил тебе раньше, что если ты собираешься служить в большом доме, то твоя речь должна звучать менее… — Ничего не поделаешь. Он должен сказать это. Он любил ирландскую напевность ее голоса, но если она собирается сделать успешную карьеру в услужении, то Патриции нужно обойтись без нее. — Менее ирландской.