Это никак не способствовало восстановлению его репутации, которой был нанесен непоправимый ущерб из-за его связи с Ориндой. Когда четыре месяца назад он продал свой патент и вернулся в Англию впервые за много лет, то надеялся, что старый скандал канул в Лету. Однако никто не забыл ту историю. Ничего удивительного, если его брат Хью возмущался этим во всеуслышание всякий раз, когда был пьян, а навеселе он был почти всегда.

Он понаблюдал, как Дамарис накапала на сложенную бумагу сургуча и прижала к нему свою печатку. Даже если она проявит к нему интерес, он никогда не позволит ему во что-то вылиться. В высшем свете его терпят только ради Эша.

Вскоре после возвращения в Англию он встретил Эша и обрел друга. Поскольку в настоящее время Эш был в немилости при дворе — из-за женщины, разумеется, — и ему наскучило изысканное общество, положение Фитца не представляло особой проблемы. Затем Эш под влиянием момента решил принять приглашение Родгара на празднование Рождества. Фитц отнесся к этому одобрительно, ибо считал, что пора уже его другу откликнуться на предложения Родгара о мире, но не знал, как будет принят он сам. С дружбой Эша и молчаливым признанием лорда Родгара Фитц не встретил неприязненного отношения, но прекрасно видел, как некоторые искусно избегают общения с ним.

Стук в дверь возвестил о появлении ливрейного лакея. Горничная Мейзи отдала ему записку, и он ушел. Дело сделано, и скоро, Бог даст, Дамарис будет в руках Родгара.

Она вскочила на ноги и заходила по комнате.

— Это выглядит такой дерзостью. Что, если лорд Родгар знает, что я пыталась убежать?

Он подумал было солгать, но она заслуживала лучшего.

— Уверен, что знает. Он имеет репутацию всевидящего.

— О Боже!

— Мисс Дамарис, — подала голос служанка, — вам нужно переодеться для визита к его светлости. — Взгляд горничной красноречиво говорил, что Фитц должен немедленно уйти.

Она права, но Дамарис была словно натянутая струна. Фитц поступил так, как вел себя с молодым офицером перед боем: стал отвлекать внимание.

— Что за человек был ваш отец?

Дамарис бросила на него озадаченный взгляд:

— Мой отец? Я встречалась с ним ровно три раза за всю жизнь. Он предпочитал жить за границей.

Фитц намотал это на ус. В досье упоминалось, что последние два десятка лет Маркус Миддлтон жил в основном вне Англии. Но не до такой же степени! — Он, похоже, впечатляюще преуспел в заграничной торговле, хотя и умер довольно молодым. Сколько ему было, когда он умер?

— Пятьдесят два.

— Как это случилось?

— На корабле, атакованном пиратами где-то возле Борнео.

— Вам известно что-нибудь о его коммерческих делах в Азии?

Она внезапно нахмурилась:

— А что?

Он избрал честность.

— Я отвлекаю вас.

Ее голубые глаза стали круглыми, но она сказала:

— Благодарю вас. Что касается дел моего отца, вы должны понять, что вплоть до смерти матери я считала его мечтателем-неудачником.

— Господи, как такое могло быть?

— Я знала только то, что сообщала мне мама. Мы жили скромно, и она говорила, что это потому, что отец присылает мало денег. Это была неправда. Он был небрежен в другом, но присылал щедрые суммы. Она без устали твердила, какое он чудовище. Откуда я могла знать, что это не так?

— Вы узнали правду после его смерти?

— О нет. Тогда она сказала, что даже то немногое, что он присылал, закончилось, и в течение четырех лет мы строжайше экономили, оставив на всю работу только Мейзи. — Она улыбнулась служанке, которая все еще сердито поглядывала на Фитцроджера. — Думаю, Мейзи осталась исключительно из-за своего доброго отношения ко мне.

— Конечно, мисс. Одному Богу известно, что бы было с вами без меня. Вы не собираетесь переодеваться, мисс Дамарис, прежде чем разговаривать с его светлостью?

Дамарис оглядела коричневую шерстяную юбку и стеганый жакет.

— Это не обязательно, — сказал Фитц.

— Тогда ваши волосы, мисс. Они растрепались. Дамарис посмотрелась в зеркало и покраснела. Возможно, вспомнила, где они могли растрепаться — в карете, во время тех поцелуев.

Она села, и горничная начала вытаскивать и снова втыкать шпильки, приводя в порядок изящную сеточку, которая покрывала уложенные на затылке косы.

Фитц знал: служанка считает, что ему следует уйти, но он останется, пока не удостоверится, что все уладилось.

— Когда вы обнаружили, что богаты? — спросил он.

— После маминой смерти, — ответила девушка, встретившись с ним глазами в зеркале. Отражение давало ему лучшее представление о ее внешности. Ее нельзя было назвать красавицей, но и невзрачной она определенно не была. Лицо ее имело форму сердечка, но с аккуратным, округлым подбородком. Губы не полные, но красиво очерченные.

— Один из моих поверенных приехал в Берч-Хаус, — продолжала она. — Я даже не знала, что у меня есть поверенные. Динвидди и Фитц всегда имели дело с мамой. Она была моей опекуншей. Я никак не могла поверить в ту огромную сумму, о которой говорил мистер Динвидди, но тут же заказала вдоволь дров и жаркое на обед. Ты помнишь тот филей, Мейзи? Ничего вкуснее этого я больше не ела.

— Еще бы не помнить, мисс Дамарис. — Служанка с явной нежностью проталкивала шпильки. — И потом еще пирожные.

— Пирожные из булочной, — присовокупила Дамарис.

— И вы наняли еще несколько слуг.

— И купила новые чулки вместо того, чтобы штопать старые. И мягкое, душистое мыло. И шоколад. — Она прикрыла глаза и улыбнулась: — До этого я никогда не пила шоколад.

— Вы поделились им со мной, мисс, но мне не понравилось.

Дамарис улыбнулась горничной.

— Это потому, что я люблю, чтобы было поменьше сахара, а ты любишь все сладкое.

— Мне куда больше по вкусу старый добрый английский чай, мисс.

Фитц едва не рассмеялся. «Старый добрый английский чай» пришел из Индии и Китая, и, возможно, именно на нем Маркус Миддлтон и сколотил свое состояние. Но его тронула очевидная любовь между служанкой и госпожой и то, что он узнал о прежней жизни Дамарис.

— А потом, — проговорила Дамарис уже другим тоном, — приехал лорд Генри.

Повисло молчание, и Фитц спросил:

— Он был жесток?

Дамарис повернулась к нему, волосы вновь аккуратно уложены.

— Нет, но он, совершенно чужой человек, стал распоряжаться моей жизнью и был резок и холоден. Он забрал меня в свой дом в Суссексе, даже не спросив моего согласия. Я была счастлива вырваться из Берч-Хауса, но мне пришлось повоевать за то, чтобы взять Мейзи. Он хотел нанять для меня, как он говорил, подобающую леди горничную. Но я одержала победу, благодарение небесам. — Она улыбнулась служанке. — Не знаю, как бы я выдержала без тебя, Мейзи. А ты стала горничной леди.

Часы пробили девять. Она взглянула на дверь, словно моля, чтобы лакей вернулся. Пальцы, не останавливаясь, нервно теребили кольца.

Пора снова прибегнуть к отвлекающей тактике.

— Все предприятия вашего отца находятся на Востоке? Она вновь взглянула на него:

— Вы, пожалуй, чересчур интересуетесь моим приданым для человека, который утверждает, что он нейтральное лицо.

— Мне просто любопытно, не более, — сказал он правду. — Например, если ваше наследство за границей, кто управляет им?

Она все еще смотрела с подозрением, но ответила:

— Он оставил торговые дома лейтенантам, которые управляют ими. Я получаю долю прибыли.

— А если они не станут платить? Это не слишком надежное соглашение.

— Не беспокойтесь, я не умру с голоду. Отец вложил деньги в недвижимость здесь, в Англии, и доходов с нее вполне хватит на жизнь. Я подозреваю, он планировал вернуться как богатый набоб. — Она начала загибать пальцы: — Я владею домами в Лондоне; пятью сельскохозяйственными имениями, включая два с залежами угля; долей в кораблестроительной компании в Бристоле плюс доками там же и в Ливерпуле; десятью, если не ошибаюсь, торговыми кораблями и большой частью города Манчестер.

«Хватит на жизнь» явно было ироничным. Фитц был потрясен. Вероятно, ее поверенные утаили полный размер ее состояния, ибо он не помнил таких деталей в досье Эшарта на нее.

Эта изящная молодая женщина с острым умом, храброй душой и катастрофическим отсутствием жизненного опыта обладала исключительным богатством. Поразительно, что ее до сих пор не соблазнили или не похитили для получения выкупа.

Он придумал решение о передаче опекунства Родгару только для того, чтобы вырвать ее из лап лорда Генри. Но теперь он понимал, что это жизненно необходимо. У нее должен быть самый сильный и могущественный защитник, который только возможен.

Наконец послышался стук в дверь. Мейзи открыла, и лакей объявил:

— Маркиз встретится с вами в своем кабинете в любое удобное для вас время, мисс Миддлтон.

Это означало прямо сейчас, потому что слуга продолжал стоять, готовый сопровождать ее. Фитц заметил, как она украдкой вытерла вспотевшие ладони о юбку, и ему захотелось заключить ее в объятия, пойти с ней, даже говорить вместо нее. Глупая мысль, ибо это она должна сделать сама. Но вот проводить ее туда он вполне мог.

Фитц так и сказал, добавив:

— На случай, если лорд Генри попытается вмешаться. Она ответила ему любезной улыбкой и взяла теплую шаль, которую подала служанка. Родгар-Эбби содержалось в превосходном состоянии, но ни в одном доме невозможно зимой поддерживать тепло в коридорах. Они вышли из комнаты и последовали за лакеем.

— Слава Богу, что я не переоделась, — заметила Дамарис, нарушая молчание. — Не хотелось бы прийти на встречу, дрожа как осиновый лист. Он мог бы расцеловать ее за храбрость духа.

— Говорят, король Карл I, отправляясь на казнь, надел лишнюю пару шерстяного белья, дабы непроизвольная дрожь не была по ошибке принята за страх.

Она потрясенно взглянула на него.

— Если бы мне вот-вот должны были отрубить голову, я бы дрожала, как бы тепло ни была одета.