Но каждый день получал одну и ту же награду: ничего.

Строительная площадка, где было найдено тело Лукаса, находилась всего в двух милях от парка, где он пропал. Полиция, ФБР и сотни добровольцев прочёсывали каждый дюйм этого леса, по меньшей мере, дюжину раз в течение первых нескольких дней после его похищения. Чёрт возьми, Том лично прочесывал эту сетку, по крайней мере, пять раз. Но, судя по первоначальной оценке коронера и предполагаемому возрасту останков, Лукас Бойд находился в этой неглубокой могиле с самого первого дня.

Чувство вины тяжело легло на его грудь. Он мог бы покончить с этим кошмаром для Шарлотты почти десять лет назад. Только он этого не сделал, и это чертовски разъедало его душу, осознавая это.

Откинувшись на спинку стула, он отхлебнул из бумажного стаканчика, наполненного таким крепким кофе, что ему, наверное, следовало бы его пожевать. Накануне, около одиннадцати вечера, ему позвонили и сообщили, что были обнаружены изуродованные останки ребенка, и к одиннадцати двадцати он уже был на станции. В тот момент, когда он увидел грязный детский полосатый комбинезон Лукаса, который в последний раз видели на нём, ему стало плохо.

Но было много маленьких голубых полосатых комбинезонов по всему миру. Именно этот чёртов зажим с именем мальчика, вышитым сбоку, и поджег Тома. Чёрт. Пока он искал, прямо сейчас, Том ненавидел с удвоенной силой, что это было найдено. Или, точнее, что это вообще нужно было находить.

В последующие часы он не сомкнул глаз. Он даже не пошел домой. Вместо этого он решил нарушить протокол и раз и навсегда избавить своих девочек от страданий. Он поехал прямо к дому Сьюзен, сел в машину, дождался рассвета и приготовился разбить сердце любимой женщины. Тогда он будет вынужден попросить ту же самую женщину помочь ему сообщить новость, которая потрясёт её дочь.

Единственное утешение, которое мужчина мог найти, было осознание того, что он наконец-то сможет дать Сьюзен и Шарлотте то завершение, которого они так отчаянно заслуживали. Хотя он не почувствовал ничего похожего на облегчение, когда увидел, как Сьюзен упала на колени. И уж точно не тогда, когда он наблюдал, как Шарлотта проваливается так глубоко за своими стенами, что он боялся, что она никогда не вернётся. Но, в конечном счете, это закрытие было единственным утешением, которое он когда-либо получит — если только он не сможет найти ответственного человека.

Лукас ушёл, и он ничего не мог с этим поделать. Но это дело было далеко не закрыто.

Вновь обретённая надежда взорвалась в Томе от осознания того, что на теле должны были быть какие-то улики. Криминалисты прошли долгий путь с тех пор, как он впервые пришёл в полицию более тридцати лет назад. Он верил, что лаборатория найдёт ему какие-нибудь зацепки. И именно эта вера заставила его сидеть на станции, уставившись на экран компьютера, яростно обновляя электронную почту в надежде, что отчёт появится.

Он писал Сьюзен весь день, и из того, что она говорила, Шарлотта всё ещё находилась в стадии отрицания. Самое приятное, что она наконец-то нашла мужчину, который мог бы обращаться с ней с той заботой, которую она заслуживала. Шарлотта не поделилась ни с Томом, ни с матерью тем, что они с Портером вновь разожгли какую-то связь, свидетелем которой они стали в ту ночь в Портерхаусе. Но, глядя на то, как она прижималась к нему, словно он мог волшебным образом решить мир боли, который Том бросил к её ногам, было ясно, что они определённо возродили что-то серьёзное.

— Эй, Том! — Чарли Буше, его давний напарник, говорил с сильным нью-йоркским акцентом, резко контрастируя с добрыми старыми южными парнями, которые составляли более девяноста процентов отдела.

Том обернулся и увидел, что он идёт к нему через всю комнату, держа в руке конверт из плотной бумаги.

Вскочив на ноги, Том рванулся к нему.

— Это мои результаты?

Чарли пожал плечами.

— Подобрал их в лаборатории. У нас есть хорошие новости и плохие. И, поскольку мир — это чертовски хреновое место, и то, и другое — одно и тоже.

Том схватил конверт и разорвал его, кровь стучала у него в ушах.

Чарли плюхнулся на стул рядом со столом Тома, вытянул перед собой ноги и объявил:

— Это не Лукас Бойд.

Глава двадцать четвертая

Шарлотта

— Куда мы едем? — спросила я Портера, пока он вёл мою машину по тихим дорогам на окраине города.

Он опустил стёкла, выключил радио и положил руку мне на бедро. Тёплый апрельский воздух обдувал машину, но я была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать это.

Если я специально не думала о том, что Лукаса больше нет, то это действительно ничем не отличалось от любого другого дня. Его не было уже много лет. Не то чтобы кто-то вырвал его из моих рук этим утром. По крайней мере, я убедила себя в этом, когда мучительная боль от заявления Тома заставила мои колени подогнуться.

Я закрылась, и это было сознательное решение. Так же, как это было в первую неделю после исчезновения Лукаса, когда я вернулась в школу. Я не была создана для такого рода эмоциональных потрясений.

Пустота была легче.

И это говорит о чём-то, потому что пустота была мучительной.

— Мы на месте, — мрачно ответил Портер.

— Эм…

Я оглянулась на дорогу, когда он свернул на обочину. А потом моё сердце остановилось, когда Портер припарковал мою машину у подножия небольшого бетонного моста, который очень походил на эстакаду, но вместо шоссе, он был установлен через реку Чаттахучи.

— Вот тут всё и началось, — сказал он сухо, когда его рука неожиданно крепко сжала мою ногу, а на лице отразилась паника. Он поднял палец и указал на лобовое стекло. — Я наблюдал, как она проехала через ограждение, даже не столько из-за стоп-сигнала, сколько из-за предупреждения.

— О, Боже, — выдохнула я, накрывая его руку своей.

Несколько машин пронеслись мимо нас с противоположных сторон, звуки их двигателей не могли заглушить огромную боль в шепоте Портера, когда он признался:

— Я никогда не возвращался. За те три года, что её не стало, я никогда сюда не возвращался.

— Конечно, нет, — выдохнула я, крепко сжимая его руку. — Зачем тебе это?

Его голубые глаза впились в меня.

— Потому что именно здесь всё и началось. — Он убрал руку и открыл дверь, широко распахнув её, прежде чем закончить: — и вот где это должно закончиться.

Я и раньше ошибалась. Это тот момент, когда моё сердце остановилось.

— Портер! — закричала я, вылезая следом за ним, страх леденил мои вены. Я с ужасом наблюдала, как он перелез через ограждение и начал спускаться по насыпи. — Портер, стой! — закричала я, перекинув ногу через горячий металл, желчь поползла вверх по горлу.

И, слава Богу, он действительно послушался.

Повернувшись ко мне лицом, он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

— Что?

— Что? — закричала я в ответ, недоверчиво, первые слёзы за день появились у меня на глазах. — Какого хрена ты делаешь?

— Иду купаться, — ответил он — опять же, как будто я была сумасшедшим человеком.

Моргая, я дала себе минуту, чтобы обдумать возможность того, что я действительно сошла с ума, потому что абсолютно ничего не имело смысла. После того как я оценила ситуацию и решила, что на самом деле у меня не было нервного срыва, я спросила:

— У тебя нервный срыв?

— Насколько мне известно, нет, — спокойно ответил он. Так ровно, что я поняла, что это означает, что у него не было нервного срыва.

Я снова опустила ноги на землю с его стороны ограждения и ткнула пальцем в его сторону.

— Портер, детка, — тихо сказал я. — Подойди сюда. Ты не пойдёшь купаться. Эта вода отвратительна, и там, вероятно, водятся аллигаторы или, по крайней мере, змеи, — предположил я.

Он склонил голову набок, но, к счастью, сделал несколько шагов в мою сторону.

— Я знаю, что это отвратительно, Шарлотта. Я живу с этой грязью на себе последние три года. Я готов от неё избавиться.

— Ты не можешь…

— Могу, — решительно заявил он. — Я так чертовски устал жить с этим дерьмом. Я ненавижу её за то, что она убила себя и пыталась забрать МОИХ детей с собой. Но это на её совести. Я не могу это изменить. Единственное, что я могу изменить, это то, как я отношусь к тому, что произошло. Я провёл много лет, чувствуя себя виноватым за то, что подвёл её.

У меня перехватило дыхание, и горло начало гореть. Боже, я знала это чувство.

Это была единственная рана, которая никогда не заживёт.

— Портер, ты её не подвёл.

Его губы сжались, и он печально кивнул.

– Я так и сделал. Я действительно это сделал. Я должен был это предвидеть. Я знал, что она боролась, но я не понимал, что всё стало настолько плохо. Мы занимались проблемами здоровья Трэвиса с тех пор, как я себя помню, и она всегда была так чертовски оптимистична во всём, но в тот день, когда они, наконец, сказали нам, что ему понадобится пересадка сердца, она не смогла справиться с этим.

Я солгала. Дважды. В этот момент моё сердце остановилось.

О. Мой. Бог.

— Что? — я хрипло вскинула руку, чтобы прикрыть рот, и отступила на шаг назад, зацепившись за перила.

— Дерьмо. Прости, мне не следовало воспитывать детей.

Я отрицательно покачала головой. Я расстроилась вовсе не из-за этого.

— Твоему сыну сделали пересадку сердца? — я задохнулся за своей рукой.

Он скривил губы.

— Ну, пока нет.

— Почему нет? — закричала я, чувствуя боль в груди от ещё одной трагедии, которую мы с Портером переживали вместе.

Его глаза сузились.

— Он был в списке всего около шести недель. Вот почему я так отчаянно старался поддерживать его в добром здравии последние несколько месяцев. Если он заболеет, когда поступит звонок, что донор нашёлся, нам конец.

— Боже. Его легочные проблемы из-за его сердца?

— Черт, — пробормотал Портер и притянул меня к себе. — Господи, Шарлотта. Всё нормально. Он в порядке. Ему стало лучше благодаря Доктору Уайтхолл. Она даже заставила главу детской кардиологии в ТДГ провести телефонную консультацию с нашим кардиологом на прошлой неделе.