— С тех пор много воды утекло, — сказал Джоэль и посмотрел на нее с такой неожиданной нежностью, что ее сердце заколотилось.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Эйлин.

Джоэль подошел к окну и неуверенно сказал:

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого?

Значит, он не был уверен в ней. Он боялся получить отпор, помнил, как она не хотела говорить с ним по телефону, не ответила на его письмо.

Эйлин почувствовала прилив радости, ей хотелось танцевать, петь, смеяться, кричать, хотелось сказать ему, что даже после трех лет отсутствия он продолжает быть для нее единственным мужчиной в целом мире, несмотря на его недостатки или благодаря им. Но Джоэль не любил сентиментальные речи. С выражением восхищения на лице Эйлин защебетала:

— Конечно. Он работает в страховой компании. Мы будем жить в красивом доме в Силверноуз, с витражами и центральным отоплением. В ближайшее воскресенье мы навестим его маму и мою маму, в четверг пойдем в кино, а раз в месяц будем устраивать вечеринки с вином и сыром с участием его коллег. Я оставлю работу, потому что ему не нравится мысль, что его женушка работает. Он ужасно милый — его зовут Джон или Дэвид — я никак не могу запомнить его имя. Я зову его просто «милый».

Джоэль разразился смехом, обнял ее и стал кружить в воздухе, пока она не упала на софу. Тогда он опустился на одно колено и торжественно произнес:

— Мадам, я так давно скрывал страсть, которая поглотила все мое существо. Могу ли я, смею ли я предложить вам свою недостойную руку, свое несчастное сердце, свое несуществующее состояние?

— Сэр, — пробормотала Эйлин, томно опуская ресницы, — это так неожиданно.

Глава 11

— Я должна позвонить маме и рассказать ей, — сонно сказала Эйлин. Она лежала на софе, ее голова покоилась на колене Джоэля. Быть с ним — больше не означало для нее кружиться на карусели веселья. Она чувствовала себя в безопасности. В будущем все решения они будут принимать вместе и ответственность поделят на двоих. Они изрядно намучились, укладывая Гей в постель, но это совсем не огорчило Эйлин.

Почувствовав новую связь между родителями, Гей попыталась настроить одного из них против другого. Эйлин предложила ей сэндвичи к чаю, а Гей сказала: «Нет, Гей хочет, чтобы это сделал Джо». Джоэль предложил почитать ей на ночь сказку, а она закричала: «Мамочка, мамочка. Гей хочет, чтобы мамочка».

Она отказывалась раздеваться, отказывалась мыться, а оказавшись в ванне, ни за что не желала вылезать из нее.

— Я выключил свет, а она все еще там сидит, — сокрушенно пожаловался Джоэль, придя на кухню за моральной поддержкой.

— Поговори с ней спокойным и твердым тоном, — сказала Эйлин.

— Я пытался, но она вопит, как сумасшедшая.

— Пускай вопит.

— Она может накричаться до грыжи или порвать голосовые связки.

— Для этого у нас есть дома врач.

— Я бы оставил ее, но так холодно, — пробормотал Джоэль. — Ну, ладно…

Он ушел, и Эйлин с некоторым удовлетворением слушала гневные крики Гей. Через несколько секунд он принес ее, сопротивляющуюся, завернутую в большое банное полотенце.

— Мамочка! — вопила Гей. — Плохой Джо, — бубнила она.

— Ужасная, ужасная, ужасная Гей, — крикнул Джоэль.

Эйлин хихикнула.

— И часто она себя так ведет? — в отчаянии спросил Джоэль.

— Ну, что ж, доктор Швейзенберг, вам следует знать, что это то, что мы, вульгарные непрофессионалы, называем «игрой на чувствах».

— А, «поведенческий синдром»?

— Именно.

— Может быть, она влюбилась в своего отца? Страдает от беззащитности, ревности и неумения выразить свои чувства?

— От всего перечисленного сразу, — сказала Эйлин, — кроме последнего. В этом у нее нет проблем.

— Ты права, скажи, ты когда-нибудь шлепала ее?

— Это бессмысленно.

— Значит, ты пробовала?

— Иногда. Но я не думаю, что это правильно — это, скорее свидетельствует о ленивом родителе.

— Ну, так значит, я ленивый родитель. Гей! — сказал он суровым тоном. — Сиди спокойно и веди себя как следует, иначе папочка устроит тебе такую порку, какой ты еще не видывала.

— Папочка, — Гей сделала ударение на незнакомом слове.

— С этой минуты я буду твоим папой, нравится это тебе или нет. Поэтому веди себя нормально!

Общими усилиями им удалось надеть на нее пижаму и засунуть в постель.

Выйдя из спальни, Джоэль взял Эйлин за руку.

— Знаешь что? Дети не должны рождаться случайно. Право иметь ребенка надо выстрадать, надо за него молиться, надо, чтобы тебя признал достойным Совет Родительских Цензоров, чтобы твою душу испытали с помощью новейшей электромагнитной душеграммы.

— В этом случае, — тихо сказала Эйлин, — у нас бы не было Гей.

— Я понимаю. Но это единственный правдивый аргумент против всего, что мы натворили, а теперь она нам за это покажет.

— Джоэль, ты действительно считаешь ее… неуравновешенной… в психологическом отношении?

— Я считаю, что она самая упрямая, самая здоровая и уравновешенная ведьмочка во всей округе, и проблема выживания касается только нас.

Эйлин почувствовала себя такой усталой, как будто она сыграла в хоккейном матче, но это была восхитительная усталость. Она лежала с полузакрытыми глазами, слушая слова Джоэля.

— Я не смогу часто видеться с вами, пока не сдам экзамены, но я завалю вас букетами цветов, страстными телеграммами и открытками. Лучше открытками, так дешевле.

— М-м, — промурлыкала сонно Эйлин.

Тут она вспомнила, что пообещала позвонить матери. Она не собирается повторять ту же ошибку дважды.

— Ты действительно должна? — рассерженно спросил Джоэль.

— Я обещала. Она волнуется из-за Гей.

— Ей пора перестать.

— Ты очень несправедлив, — холодно сказала Эйлин, вставая с софы.

— А когда она была ко мне справедливой? Во всяком случае, скоро мы будем вне ее покровительства. Как только я сдам экзамены, мы поедем на юг.

Эйлин внезапно почувствовала дрожь. — А как же моя работа?

— Посмотрим. А где ты работаешь? Ты ведь еще не сказала мне.

— Сейчас я готовлюсь стать декоратором внутренних помещений. Я изучила коммерческий французский и теперь веду всю переписку на французском языке, — с гордостью сказала Эйлин. — Я продолжаю посещать курсы, и скоро меня, наверно, возьмут в качестве ассистента.

— Ты умная малышка. Но то же самое ты сможешь делать и в Лондоне, — беззаботно сказал Джоэль, а для Эйлин это прозвучало так, как будто он считал ненужными все ее усилия и усердную работу. — Французский понадобится в Африке, — добавил Джоэль. Мы могли бы поехать в Гвинею.

— А я совсем лишена права голоса? (Совместные решения? Какой абсурд!)

— Ты же говорила, что любишь путешествовать.

— Это было много лет назад.

О Боже, они снова начинают ссориться. Она разочарованно посмотрела на Джоэля, лежащего на софе. Он на самом деле хочет в Африку! Тут Эйлин почувствовала угрызения совести.

— В Гвинее, наверно, интересно, — осторожно сказала она, — но мне бы хотелось вначале это обсудить.

— Ты — моя храбрая исследовательница. Иди посиди еще.

— Нет, я должна позвонить матери.

— Тогда мне тоже придется позвонить моей, и остаток вечера мы проведем в плохом настроении.

— Какие они, твои родители? — спросила Эйлин, воображая, какую фантазию она услышит на этот раз.

— Они, — начал Джоэль, осторожно произнося каждый слог, как будто повторял урок, — очень уважаемые столпы еврейской общины. Мой отец — врач, работящий, честно делающий свое дело, а моя мать обожает его, а также и меня.

Так все стало на свои места. Фантазия Джоэля насчет хайлендских крестьян, шпионов и оперных певцов были защитной реакцией на снобизм мелких буржуа, как и его стремление путешествовать и искать приключения. Неудивительно, что будучи так любим собственной матерью, он горько переживал критическое неодобрение Форрестов. Эйлин почувствовала, что, наконец, начинает понимать его.

— Они что-нибудь знают обо мне?

— Нет, ни звука не слетело с моих губ. Я не привык трепать имя женщины даже в респектабельных клубах Голдерз Грин.

— Они будут возражать?

— Моя мать придет в бешенство из-за того, что я лишил ее возможности быть бабушкой в течение трех лет, а отец выставит на стол мерзкое сладкое вино и выразит надежду, что в следующий раз это будет мальчик.

— О! — воскликнула Эйлин. Теперь, когда его родители стали для нее реальными людьми, она почувствовала некоторую нервозность. — Мне они понравятся? — робко спросила она.

— Вероятно, они поставят тебя к стенке, — весело ответил Джоэль, — а потом твои поставят меня.

— О! — снова сказала Эйлин.

— Не обижайся, крошка. Никого нельзя заставить любить другого человека в приказном порядке. Ведь ты выходишь замуж за меня?

— Я должна позвонить, — повторила Эйлин. Она надела плащ и вышла на освещенную светом звезд дорогу. Хлопья снега еще сверкали на склоне холма, но деревья уже стояли черные и голые. Она медленно спустилась с холма и подошла к телефонной будке, думая о том, что ее воображаемый хрустальный шар счастья дал трещину. Ей не хотелось, чтобы их личные дела стали общественным достоянием. И все же Эйлин считала своим долгом сказать матери правду. Любое умолчание будет воспринято как оскорбление.

Она вошла в отсыревшую будку и назвала оператору номер своей матери.

— Мама, это Эйлин. Как вы?

— Привет, милая. Как Гей?

— Прекрасно. Здесь шел снег.

— Как Гей ведет себя?

— Более или менее, — усмехнувшись, сказала Эйлин.

— Что ты этим хочешь сказать?