– «Не бери с собой ничего! Там все есть!» Я это предвидела. Предвидела, что тут давно уже нет ничего моего. Хорошо, не послушала тебя!

– Тогда какие проблемы?

– Никаких. Решила тебя проверить. Просто не представляю, что было бы, если б я не взяла с собой, как ты выражаешься, свою «кишку»! – победоносно заявила я, но легче от этого не стало – неизвестно, сколько предстояло ходить в том, в чем приехала – не надевать же на себя, хоть и любимый, открытый крепдешиновый сарафан, когда на улице минус 25 градусов!

Вообще не представляла раньше, что способна несколько дней не менять одежду, впрочем, как и то, что смогу столько времени выдержать без мытья – мои пышные, блестящие волосы превратились в крысиный хвостик, тоже, правда, блестящий, но далеко не от чистоты… На лбу вскочило два отвратительных прыщика.

– Это от грязи, – уверенно сказала я маме.

– Какая тут грязь? – удивилась она. – Это у тебя простудного характера.

– От простуды могут быть лихорадки, а не прыщи.

– Не спорь со мной! И вообще, хватит меня доводить с двух сторон! – взорвалась она и поддала кипятка.

Париться я не люблю, но, несмотря на это, в бане я торчала довольно долго из-за того, что ужасно соскучилась по воде, и все думала, что я еще недостаточно отмылась. Мама от души хлестала меня можжевеловым веником, отчего я вся покрылась красными пятнами (оказалось, что у меня аллергия на можжевельник), а потом нечаянно обдала крутым кипятком коленки. На этом мытье можно было считать оконченным.

– Что ты под руку лезешь? Не видишь, я воду разбавляю! – пыталась перекричать она мой рев. – На ковш и писай скорее, а то волдыри будут, – приказала мамаша.

– Не хочу я писать, сама писай, – вытаращив глаза, горланила я.

– Я тоже не хочу, – несколько удивленно заметила мама и ринулась к выходу. Она открыла дверь и прокричала: – Коля! Коля! Помочись в ковшик, Машка все коленки кипятком ошпарила.

– Мрак! – послышалось с улицы.

– Да не буду я его мочой свои коленки обливать! – возмутилась я. – Совсем уже! Ты как Анжелкина мать – уринотерапия какая-то!

– Не будь дурой! – разозлилась она. – Это же первый способ против ожогов!

– А я тоже не хочу! – распахнув дверь, заявил отчим.

– Это ты из-за вредности все! Я говорю, Манька ноги ошпарила, а ты даже этого не можешь, не говоря уж ни о чем другом!

– Я еще и виноват! Ноги ошпарила! Да это ваши проблемы! – вызывающе крикнул он и захлопнул дверь.

– Жлоб! И этого добра ему жалко! А ты уродина! Одевайся и иди ложись в кровать! – скомандовала она.

Вообще-то Николай Иванович был не жадным человеком, но у каждого свои странности…

После бани я скрипела от чистоты, но все омрачало жжение коленей. Было такое ощущение, что с них медленно, но верно сдирали скальпелем кожу. Лежа в постели, я поняла окончательно – и никто на свете не сможет переубедить меня в обратном: я человек городской и совершенно не приспособленный к деревенской жизни. Все для меня дико в деревне: и отсутствие душа, и баня с можжевеловыми вениками, и туалет на улице, и печка, которую приходится топить каждый день, – одним словом, эта жизнь не по мне. Я с ужасом представляла, вернее, вовсе не представляла, как я тут смогу продержаться целый месяц.

На следующий день мама с отчимом уехали в райцентр – там каждую пятницу бывала ярмарка. Торговый люд съезжался со близлежащих городов и весей и продавал то, чего в Москве было не сыскать ни в одном магазине – от колгот из Клина до шампуней из Мурманска по 14 рублей за пузырек. И кто только занимается в Мурманске производством шампуней, да еще и отсылает в противоположный конец земного шара, в какой-то захудалый, никому не известный райцентр за 14 рублей?!

Вернулись они только к обеду, и мама, скинув шубу, бросила мне на кровать небольшой пакет:

– На, это тебе жених передал!

Совсем забыла упомянуть, что и тут у меня был потенциальный жених. Казалось, женихи у меня были повсюду, где только успела побывать моя мама.

Этого самого жениха я видела прошлым летом. Правда, ко мне сватался не он сам, а его мамаша. Надо заметить, что разговаривала, делала комплименты, говорила о любви со мной исключительно она – эта шестидесятилетняя женщина с редким именем и отчеством. Странно, но я давно обратила внимание на тот факт: с самого детства меня окружают люди с необычными именами. Наверное, это одно из проявлений судьбы. Так вот, звали мою будущую свекровь Эльвира Ананьевна.

Ей было 60 лет, но выглядела она лет на десять старше своего истинного возраста. Но нет, нет, нет. Все по порядку.

Года два назад мама с Николаем Ивановичем отправились в пятницу в райцентр на ярмарку. И нужно же было моей любезной родительнице при таком изобилии товара заглянуть в захудалый маленький магазинчик на центральной (кстати, и единственной) площади. Ей приспичило именно здесь купить свежей рыбки для своих пушистиков. Народу в лавке не было (что естественно – какой же дурак в ярмарочный день пойдет в убогий магазинчик со стенами, выкрашенными масляной краской ядовито-зеленого цвета, где неприятно и явственно пахнет тухлятиной!).

Мама моя – женщина общительная, и так, слово за слово, она разговорилась с простодушной, верующей продавщицей. Общих тем для беседы у них было предостаточно – хотя бы та, что обе они не местные: мама из Москвы, а Эльвира Ананьевна переехала сюда вместе с сыном из Самары при весьма странных обстоятельствах, о которых новая мамашина знакомая распространяться не желала. Однако через месяц все же распространилась, рассказав леденящую кровь историю о том, как одна из преступных группировок преследовала ее сына (который как нельзя кстати оказался моим ровесником) совершенно несправедливо, приняв его за другого человека и требуя с него огромные деньги – чей-то долг.

Спустя год вышеприведенная версия бегства из родного города в тихий райценр сменилась еще более ужасающей историей о том, что бедному Шурику живот прострелил отнюдь не преступный элемент из самарской группировки, а отчим – третий, ныне покойный муж Эльвиры Ананьевны, и что рассказывать ей об этом было стыдно и неприятно.

Прошлым летом, когда вдова впервые увидела меня, история изменилась в корне. По сути, получалось, что и истории-то никакой не было – никто в ее Шурика не стрелял и он совершенно здоровый молодой человек. Тут-то все и началось: и сватовство, и комплименты, и необузданное рвение с нами породниться. Как-то мы зашли снова к ней в магазинчик за свежей рыбой для маминых питомцев (хотя свежей ту сплющенную мойву можно было назвать с большой натяжкой), и Эльвира Ананьевна поведала нам вещий сон, что привиделся ей с четверга на пятницу. Будто бы стоит она одна в церкви за алтарем, а перед ней Библия раскрытая (именно Библия, а не Евангелие), и вдруг я в эту самую церковь захожу и прямой наводкой к ней. Подошла вплотную и пальчиком своим (именно так она и выразилась – «пальчиком») указываю ей строку, которая гласит о том, что им с сыном в дом необходимо настоящую хозяйку привести, что пришло время, мол, сыну ее, Шурику, жениться. Указала я ей на строку эту пророческую, повернулась и медленно так, не торопясь ушла.

Самого Шурика видела я лишь раз, когда он матери товар привозил.

– Здрасси, – буркнул он себе под нос, на меня даже не посмотрел. Я совсем не расстроилась, потому что Шурик, во-первых, совершенно не в моем вкусе, а во-вторых, мне показалось, что он даже в приятельских-то отношениях со своей головой не был.

– Ну Поля, чем мой Шурик не пара вашей Манечке! – воскликнула вдова, когда тот вышел из магазина. – Высокий, статный – с таким не стыдно и в театр, и в кино выйти!

«Ну, в кино, конечно, можно, – подумала я тогда, – там все равно темно и не видно ничего, в театр – уже с натяжкой, а уж про остальные общественные заведения и мечтать нечего».

– А высшее образование у него есть? – с жаром, даже с каким-то азартом спросила мама. Впрочем, такой нескрываемый интерес мамаши к образованию будущего зятя можно было легко объяснить – ей хватило последнего моего мужа Толика, недоучки и бездельника, который с трудом окончил вечернюю школу.

– Есть, есть, есть! – поторопилась уверить маму Эльвира Ананьевна. – Он в политехническом институте учился!

Вскоре я уехала, а вдова с тех пор, как только завидит маму, настойчиво требует привезти меня обратно, будто я чемодан какой. Вообще не понимаю, на что рассчитывает эта женщина – что я перееду жить в деревню и буду вести домашнее хозяйство? Или Шурик намерен поселиться в моей уютной однокомнатной квартирке в центре города и торговать тухлой рыбой на рынке?

Ко всему прочему, однажды вдову потянуло на откровенный разговор, и она поведала маме, что сын ее влюблен в девицу, которая проживает в той же деревне, что у нее муж и ребенок, и что роман этот продолжается вот уж года два, и она боится, как бы чего не вышло и как бы муж той самой зазнобы не переломал ее Шурику кости.

Я с любопытством раскрыла пакет – подарок жениха: два красных яблока (ненавижу красные яблоки!), от которых пахло опилками и травой, и три апельсина, один из которых был с бочком. И почему у них всегда все с душком, с гнильцой, с бочками? Я сразу же поняла, что так называемый жених тут ни при чем, – этот кулек, без сомнения, передала его заботливая матушка.

* * *

Несмотря на ошпаренные коленки, баня мне здорово помогла. Так что к понедельнику я была совершенно здоровым человеком и решила выдвинуть свои требования:

1. Дать мне ключи от гаража, мастерской и чердака, чтобы разыскать там свои вещи (ходить мне было совершенно не в чем).

2. Протопить второй этаж и дать мне возможность наконец работать.

Требования, как мне показалось, были самыми что ни на есть непритязательными, однако мама с Николаем Ивановичем так не думали.

– Ты соображаешь, что говоришь?! – в негодовании воскликнула она. – Как это мы протопим второй этаж? Естественным образом, что ли? И какие тебе ключи от чердака – ты еще не совсем здорова! Что тебе там нужно?