Тогда, тем южным, знойным июнем все было наоборот: мы только начали свое движение к середине жизни, конца было не видно – он спрятался где-то за поворотом, дни тянулись так долго, что, казалось, месяц на море никогда не кончится. Было как-то легко и просто – я говорила Власу все, что в голову взбредет, не нужно было задумываться о словах, поступках, действиях…

– Добрый день, Полина Петровна, – скованно поприветствовал он мою маму. – Вы, наверное, Маша?

Господи, какой глупый вопрос! Неужели с тех пор я изменилась до неузнаваемости?

– Да, я Маша. Очень приятно познакомиться, – зачем-то ляпнула я и попыталась улыбнуться самой что ни на есть приветливой улыбкой.

– Бабушка ждет в машине. Так что если вы готовы, можем ехать, – сказал он официальным тоном.

Влас сегодня был одет в костюм бутылочного цвета и… Ужас! На нем были желтые ботинки точно такого же цвета, как котенок с бабушкиной открытки! Я согласна, на мне тоже было платье безобразного розового оттенка, но я-то влезла в него по принуждению, а его никто не мог заставить надеть ботинки такого пошлого цвета!

– Машенька! – воскликнула с заднего сиденья Олимпиада Ефремовна. – Здравствуй! Какая красавица стала! Садись вперед, рядом с Власиком, а Полечка со мной, мы тут пошепчемся. Читаю все твои книги, Маш! И как у тебя это все так ловко выходит! Только зачем ты сестру главной героини убиваешь в конце?.. Это в романе «Радости лета».

– Да я все думала, что бы с ней такое сделать – она как-то нехорошо вылезала из текста. А когда она умерла, все сразу встало на свои места.

Бабушка Власа захохотала, и машина тронулась с места. Олимпиада почти не изменилась с тех пор, как мы втроем (я, Власик и моя мама) ловили ее с поезда на южной трехминутной станции. Только волосы из русых превратились в соломенно-седые. А так – все то же: заливистый смех, больные ноги, круглое лицо с узкими, хитрыми глазками.

– Манечка, подпиши-ка мне свою книгу, – и она протянула мой самый отвратительный роман – «Роковой мужчина».

Я расписалась и отдала книгу обратно.

– Мань? Ты что ж ничего не написала-то?

– Почему? Я расписалась.

– Разве так писатели книги подписывают? – удивилась она, а Влас ухмыльнулся. – Надо что-то написать – ну пожелать, что ли!

И «Роковой мужчина» снова оказался у меня на коленях.

– Пожелать? – переспросила я. – Что же вам пожелать-то такого?

– Пожелай, чтобы у меня скоро-скоро родился правнук или правнучка.

Я написала пожелание под своим автографом и вручила «Рокового мужчину» Олимпиаде Ефремовне. Она нацепила очки и прочитала вслух:

– «Желаю, чтобы вы жили долго-долго. Автор». Ну, понятно, значит, правнуки появятся не скоро, – заключила она, а Влас снова покосился на меня и ухмыльнулся.

Мы остановились у супермаркета недалеко от бабушкиного дома, купили шампанского, букет гвоздик и тронулись дальше. Мне показалось, что мы едем целую вечность, и я поняла Пульку, которая вчера жаловалась, что по Москве совершенно невозможно ездить – сплошные пробки. К тому же бабушка живет в противоположном конце города, на окраине.

С заднего сиденья слышались тонкие намеки по поводу нашей с Власом будущей совместной жизни, он, то ухмыляясь, то удивляясь, косился в мою сторону, благостное действие шампанского прошло, и голова снова разболелась. Короче, когда мы позвонили в дверь виновницы торжества, я чувствовала себя выжатым лимоном.

Однако виновница открывать не торопилась. Мы позвонили еще раз и еще – ответа не было.

– Наверное, что-то случилось, – занервничала мама и достала запасные ключи.

…Бабушка стояла в ванной в чем мать родила и поливала себя водой из кувшина.

– Мам, ты с ума, что ли, сошла?!

– Ой! Кто это тут?

– Мы, – ответила мама. – Зачем ты в день рождения в ванну полезла? Я ведь тебя неделю назад мыла!

– Да хватит ерунду-то городить! Неделю назад!

Мама с бабушкой закрылись в ванной, Влас поволок Олимпиаду в комнату, я отправилась на кухню разгружать сумки.

Минут через пятнадцать стол был накрыт, вернее, это был не стол – стола у бабушки в комнате не было вовсе, зато был стул с большой доской. Бабушка в майке и панталонах (больше она надеть ничего не пожелала) вышла наконец из ванной в сопровождении мамы.

– Манечка, детка, ты что, так вот и приехала, без головы? – обеспокоенно спросила бабушка. – Надо было хоть платочек повязать!

– Да тепло еще на улице.

– Прямо тепло! С носа потекло, не май месяц! – заворчала она и вошла в комнату. – Липочка! Сколько ж мы с тобой не виделись! А это кто? – Она уставилась на Власа.

– Мой внук, Верунчик.

– Внук?! Власик! Какой ста-ал!

Олимпиаду с бабушкой связывали давняя дружба и прежняя совместная работа с умственно отсталыми детьми. Олимпиада была моложе своей наставницы и подруги на тринадцать лет. Она развалилась на диване, бабушка плюхнулась рядом, и они ни с того ни с сего захохотали. Мама и я разместились за «столом» на узких, шатких табуретах, а Влас балансировал на старом качающемся стуле.

Зожоры были категорически против новой мебели в бабушкиной комнате, а у них самих на стене висел переснятый на ксероксе календарь без картинок – листы были соединены скрепками, в центре проделана дырочка, через дырочку продернута черная резинка. И все это «художество» красовалось на ржавом мебельном гвоздике над тумбочкой. На тумбочке лежал сшитый собственными руками моего дяди кривой кошелек из кожзаменителя. И все это скопидомство при его-то капиталах!

Именинница рвала деснами антрекот и с удовольствием выслушивала поздравления. Наконец дошла очередь до меня, и я вручила старушке открытку с ярко-желтым котенком. Она тут же схватила ее и принялась читать вслух – она всегда читала вслух письма и открытки.

– Дорогая наша Мисс… Чего?

– Надень очки или читай про себя, – посоветовала я.

– Верунчик, лучше надень очки, – попросила Олимпиада – ей хотелось узнать, что в открытке.

– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – с выражением прочла она первую строку и тут же спросила: – А почему Двойная Бесконечность?

– Ну, тебе же 88 лет, а перевернутая горизонтально восьмерка обозначает бесконечность, – неохотно объяснила я. Влас посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, а я подумала: «Не отвлекайся, а то сейчас со стула грохнешься».

– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – начала заново бабушка. – Поздравляем тебя с днем рождения. Желаем здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни. Твои дочь Полина и внучка Маня.

– Ты чего написала-то? – шепотом спросила меня мама. – Какие успехи в труде, какая личная жизнь? Сдурела, что ли!

– А что, оригинально, – произнесла Олимпиада таким тоном, будто, разглядывая «Черный квадрат» Малевича, поняла то, что остальные до сих пор никак не могут понять.

– Включите телевизор, там сейчас «Ералаш» идет, – потребовала бабушка. – Ой! Мне так нравится «Ералаш»! Вчера смотрела: один мальчик заходит в платный туалет. И уж так ему невтерпеж, так невтерпеж, а там тетка сидит и отсчитывает ему сдачу. И так долго отсчитывает! И вот мальчик в кабинку-то вошел и кричит ей оттуда: «А в МТС все входящие – бесплатно!» Я так смеялась, так смеялась! Липочка, ты смотришь «Ералаш»?

– Это не «Ералаш», а очередной рекламный ролик, – сказала я.

– Да? – удивилась виновница торжества.

– Надо бабушку сфотографировать, – напомнила мама.

– Но я еще не все подарила. Вот, ночная сорочка. – И я смущенно протянула узенький сверток.

– Ох! Красота-то какая! С кружавчиками! – воскликнула бабушка и тут же заявила: – Я хочу примерить! Власик, выйди! Я надену и позову тебя.

Мисс Двойная Бесконечность сдернула с себя майку и натянула белоснежную шелковую сорочку с соблазнительным разрезом сбоку как раз до того уровня, где заканчивалось глубокое декольте на спине.

– Ты что ей купила? – прошептала мне на ухо мама. – Ты это купила в секс-шопе?

– Ну, как? – спросила бабушка. – По-моему, неплохо, да? Только длинновата.

– Не вздумай отрезать! – в ужасе воскликнула мама – хоть она и сказала, что я купила эту вещь в секс-шопе, она понимала толк в белье.

– А теперь фотографируйте меня! – потребовала бабушка.

– Нужно выйти на лестничную площадку, тут слишком темно, – сказала я.

– Мама, снимай ночнушку и оденься прилично.

– Нет! Хочу в обновке!

– Тебя там продует, ты ведь после ванны!

– Не продует! Власик, помоги мне! – И бабушка рванула навстречу Власику. – Мне идет? Скажи?

– Очень, очень, – ответил он, едва сдерживая смех.

– Липочка, идем фотографироваться!

– Нет, Верунчик, я тебя тут подожду, мне тяжело вставать – ноги болят.

– Мама, оденься!

– Чего ты ко мне пристала!

– Ты простынешь, там сквозняк! Куда ты голая пошла?

– Ладно, дай платок, – и бабушка, покрыв голову и выдернув из вазы гвоздики, кинулась на лестничную клетку.

Я запечатлела ее стоящей около мусоропровода с букетом в руке, напряженно улыбающуюся.

И тут на площадке появился пушистый рыжий котенок. В одну секунду мама забыла о своей усталости, о том, что ей все надоели, о каждодневной куче под дверью, о блохах, глистах и даже о моем замужестве.

– Какая прелесть! – прошептала она. – Какой же ты хорошенький!

И глупый грязный котенок прямой наводкой пошел к ней.

– Тебя выбросили? Да? – спросила она котенка, беря на руки. – И что ж это за люди такие – заводят, а потом выбрасывают!

– Фу ты черт! – брезгливо взвизгнула бабушка. – Поля! Немедленно положи его на место! Гадость какая! Фу! Положи где взяла!

– Щаз! – сказала мама и прижала котенка к груди. – Я его забираю.

– Ты сдурела! – закричала бабушка своим властным голосом. – Тебе что, шестерых мало?

– Где шесть, там и семь, – не отступала мамаша.

– Если ты его возьмешь, я расскажу ей, что у тебя не шесть, а девятнадцать кошек, – прошептала я ей на ухо.