Алексей Пазухин - Самозванка

Эта спасительная ложь привела къ новымъ осложненіямъ.

– Боленъ? – тревожно спросила старуха, привлекая къ себѣ Вѣру и лаская ее. – Боленъ мальчикъ? Такъ доктора надо, Аннушка, ему. Здѣсь, не Ярославль вашъ, а Москва, столица! здѣсь есть знаменитые доктора, есть такіе, что по сто рублей за разъ берутъ, да ужъ за то и вылѣчатъ!… Непремѣнно надо Васеньку къ такимъ докторамъ повезти…

И Аннѣ Игнатьевнѣ стоило большого труда отстоять Вѣру отъ доктора, для чего пришлось придумывать множество различныхъ причинъ.

Трудно было уговорить старуху и отъ желанія повезти внука по знакомымъ. Тутъ опять пришлось лгать, сочинять, изворачиваться, но Анна Игнатьевна и въ этомъ дѣлѣ одержала побѣду; Вѣру старуха оставила въ покоѣ и только отъ племянницы „Заварихи”, Настеньки, не возможно было отдѣлаться.

„Модная дѣвица“ вошла и сдѣлалась своимъ человѣкомъ въ домѣ.

Это была дѣвица интересная.

Оставшись сиротою послѣ родителей, мелкихъ торговцевъ, Настенька, когда ей было лѣтъ пять, перешла къ тетушкѣ своей „Заварихѣ”, и та сосредоточила на ней всю любовь свою, всю увядающую нѣжность старой дѣвы, въ силу той же необходимости расходовать куда-нибудь свою любовь, о чемъ я говорилъ выше. Любовь – мощная сила: она живитъ, какъ любящаго, такъ и любимаго человѣка; но любовь „Заварихи“, была особенная любовь, любовь, основанная на тщеславіи. Старухѣ хотѣлось создать изъ племянницы „барышню“, даже – „аристократку“. Подъ словомъ же этимъ въ Замоскворѣчьѣ подразумѣвается дѣвица или дама, нарядно одѣтая, умѣющая бренчать на рояли, знающая два-три слова по французски и непремѣнно – „манерная“. Всего этого и стала добиваться „Завариха“. Она отдала Настеньку въ частный пансіонъ, гдѣ изъ каждой дѣвочки черезъ два-три года фабриковали нравственнаго, а порою физическаго уродца, ломающагося, говорящаго въ носъ, томно закатывающаго глазки и смотрящаго на міръ Божій шиворотъ на выворотъ. При этомъ, дома Настенька съ утра и до вечера слушала сплетни, вводилась въ курсъ интимной жизни чуть ли не всего московскаго купечества и пріучалась жить подачками отъ „благодѣтелей“, ничего не дѣлая, но непремѣнно желая и конфекты кушать, и турнюры носить, и бархатную ротонду имѣть, и ѣздить по театрамъ. Въ свободное отъ сплетенъ время Настенька читала романы Понсонъ-дю-Терайля и фельетонные романы изъ жизни французскихъ маркизовъ, испанскихъ грандовъ и итальянскихъ бандитовъ.

Такова была Настенька.

Она пришла въ домъ Ольги Осиповны вскорѣ послѣ пріѣзда Анны Игнатьевны и Вѣры, шикарно одѣтая, раздушенная и съ видимымъ желаніемъ не только произвести впечатлѣніе на провинціаловъ, но и „убить“ ихъ своимъ столичнымъ шикомъ. О Васѣ она слышала отъ тетки, что это „мальчишка не образованный” и гордый, ибо все молчитъ и дуется. Его-то, этого „мальчишку“, и хотѣла особенно поразить „модная дѣвица“.

Но „модная дѣвица“, какъ и всѣ такія „понсондютерайловскія“ дѣвицы, была очень влюбчива, а потому красота „мальчишки“ произвела на нее впечатлѣніе. Манерничая и дуясь, „какъ мышь на крупу“, Настенька очень скоро начала таять и, оставаясь съ Вѣрой наединѣ, начала льнуть къ ней и нѣжничать. Вѣру забавляло это и немного смущало, но затѣмъ она сошлась съ Настенькою, не открывая своего пола, и полюбила ее, привязалась къ ней, какъ единственному существу, съ которымъ можно было поговорить по душѣ, поболтать, пошалить. Вѣра охотно и очень скоро бы сказала Настенькѣ, что я-де не мальчикъ-Вася, a дѣвушка-Вѣра, подруга твоя, и будемъ мы подругами, но боялась матери и оставалась „мальчикомъ“. Какъ мальчика, хорошенькаго, граціознаго, милаго мальчика, и любила ее Настенька.

Стала она бывать у Ярцевыхъ часто, почти каждый день, и все болѣе и болѣе влюблялась въ „душку-Васю“, какъ она мысленно называла Вѣру.

„Завариха“ замѣчала чувства племянницы и всѣми силами старалась развить ихъ, старалась какъ можно болѣе сблизить молодыхъ людей и мечтала, сладко мечтала о возможности выдать Настеньку за наслѣдника милліоновъ…

У Вѣры съ первыхъ же дней пребыванія ея въ домѣ бабушки появилась совершенно отдѣльная комнатка въ антресоляхъ. Это была „своя собственная“ комнатка, это былъ завѣтный уголокъ, въ которомъ Вѣру никто не безпокоилъ. Бабушка не могла ходить туда по причинѣ крутой и высокой лѣстницы, мать все время была занята закупками разныхъ, вдругъ понадобившихся, вещей и точно позабыла дочь; „Завариха“ не смѣла идти наверхъ къ „гордому мальчику“, а прислуга рада-радехонька была не ходить туда, благо „хозяйскій внучекъ“ не требовалъ услугъ и самъ управлялся со всѣмъ своимъ несложнымъ дѣломъ, а когда ему нужно было что-нибудь, онъ легко и быстро, никого не безпокоя, сбѣгалъ внизъ и тамъ уже приказывалъ подать себѣ нужную вещь.

Одна Настенька навѣщала „красавчика Васю“ въ его комнаткѣ и очень-очень любила эту комнатку.

Это былъ очень милый уголокъ и совсѣмъ не походилъ на жилище юноши.

Эта была комната благовоспитанной и обладающей вкусомъ дѣвушки. У стѣны, налѣво отъ входа, стояла узенькая, чистенькая кроватка съ горкою подушекъ, закрытыхъ днемъ вышитою ширинкою. У кровати стоялъ ночной столикъ, а напротивъ – столикъ туалетный съ зеркальцемъ, съ принадлежностями туалета, съ вазою, въ которой всегда помѣщался букетъ свѣжихъ цвѣтовъ. По другимъ стѣнамъ были расположены въ чинномъ порядкѣ старинные стулья краснаго дерева, на которыхъ стояла лампа подъ розовымъ абажуромъ, лежали книги, альбомы. Еще много книгъ было на этажеркѣ, на комодѣ, а среди этихъ книгъ стояли статуэтки, вазочки, собранныя по пустыннымъ комнатамъ и имѣющія тутъ видъ цѣлой коллекціи.

Въ ногахъ кровати, въ узенькомъ простѣнкѣ, висѣло платье Вѣры, мужское платье, сшитое уже у бабушки.

Вѣра жила одиноко, однообразно, но не скучала.

Она много читала, даже быть можетъ, слишкомъ много, гуляла въ тѣнистомъ саду бабушки, ѣздила иногда кататься съ матерью или съ Настенькою и съ Настенькою же проводила большую часть дня.

– Ровно братецъ съ сестрицею живутъ, – сладко говорила „Завариха“, любуясь на молодежь.

– То-то „братецъ съ сестрицею“! – сурово замѣчала на это Ольга Осиповна. – He обучила бы мальчика глупостямъ какимъ твоя Настасья верченая… Дѣвка егоза, звѣзда дѣвка, а онъ, вишь какой – ребеночекъ чистый…

– Ахъ, чтой-то, матушка, – протестовала Завариха, – у меня Настенька дѣвушка умная, тонкая дѣвица, съ образованіемъ… Она Васеньку вашего манерамъ обучитъ, разговорамъ свѣтскимъ.

Бабушка немного косилась на сближеніе внучка съ „модной дѣвицею“, но серьезнаго въ этомъ сближеніи ничего не видѣла и лишать „мальчика“ общества Настеньки не хотѣла, зная, что оно не надолго, что Вася вотъ привыкнетъ немного и войдетъ въ „настоящій кругъ“, въ кругъ, подобающій наслѣднику милліона.

И Настенька продолжала бывать каждый день, не разставаясь съ Вѣрою ни на минуту. Они читали вмѣстѣ, вмѣстѣ гуляли, порою шалили и бѣгали, какъ дѣти.

Былъ дождливый сѣренькій денекъ. По небу ползли сѣрыя, непривѣтливыя, дождь и непогоду сулящія, тучи; въ окна барабанилъ дождь; въ саду уныло, сонъ и тоску нагоняя, шумѣли липы, тополи и березы. Вороны каркали въ саду и вдругъ, когда дождь переставалъ на нѣсколько минутъ, съ шумомъ снимались съ мѣста, кружились въ воздухѣ, оглашая его крикомъ, и снова усаживались по деревьямъ, накаркавъ дождя.

Въ такую непогодицу хорошо сидится дома, читается, а еще лучше говорится. Вотъ и засѣли въ комнаткѣ антресолей Вѣра, въ роли юноши Васи, и Настенька – „модная“ племянница Заварихи.

Вѣра усѣлась на диванъ, ноги подъ себя подогнула, положила головку на руку и слушала чтеніе Настеньки, а Настенька изысканно одѣтая, тщательно причесанная, надушенная, сидѣла въ большомъ креслѣ и читала какой то романъ, разсказывающій похожденія благороднаго и юнаго графа, оказывающаго благодѣянія поселянамъ и влюбленнаго въ одну изъ поселянокъ, которая впослѣдствіи и дѣлается графинею и поражаетъ Парижъ красотою и роскошью туалетовъ.

Настенька читала съ наслажденіемъ, захлебываясь отъ восторга въ тѣхъ мѣстахъ романа, гдѣ юная графиня плѣняетъ красавцевъ виконтовъ, маркизовъ и графовъ красотою и туалетами.

Вѣра слушала невнимательно, шалила, бросая въ чтицу шариками изъ бумаги, и наконецъ, вскочила и вырвала у Настеньки книгу. Чуткій, неизвращенный умъ дѣвушки подсказывалъ ей, что это все „неправда“, что все это выдуманное и фальшивое.

– Будетъ читать, Настенька, бросьте! – сказала она, отнимая книгу.

– Развѣ вамъ не нравится, Вася? – спросила Настенька.

– Нѣтъ… Это все не такое, какъ бываетъ, это все выдумано. Поговоримъ лучше о чемъ нибудь…

Настенькѣ живой „красавчикъ Вася“ былъ пріятнѣе книжныхъ графовъ, и она не жалѣла о романѣ. Она перешла съ Васею на диванъ и съ кокетливою улыбкою глядѣла на юношу.

– Вотъ, Васенька, вамъ бы быть графомъ, – сказала она.

– Мнѣ?! – засмѣялась Вѣра. – Хорошъ бы былъ графъ!…

– Конечно же хорошъ!… Я воображаю, какъ бы къ вамъ пошелъ изящный модный костюмъ, фракъ, напримѣръ или, напримѣръ, мундиръ… Я даже удивляюсь, почему вы не носите модныхъ костюмовъ… Положимъ, къ вамъ и этотъ очень идетъ, вы точно картинка, но все же модный туалетъ лучше…

Вѣра окинула себя взглядомъ.

– А мнѣ такъ больше нравится… – сказала она и вдругъ засмѣялась.

– Что вы смѣетесь? – спросила Настенька.

Вѣра ничего не отвѣтила ей и продолжала громко смѣяться.

Самолюбивую и очень мнительную Настеньку очень обидѣлъ смѣхъ Вѣры. „Модная дѣвица“ приняла этотъ смѣхъ на свой счетъ и надула губки.

– Я удивляюсь на вашъ смѣхъ! – обиженнымъ тономъ проговорила она: – вы, вѣроятно, надо мною смѣетесь.

– Ахъ, нѣтъ! – поспѣшно проговорила Вѣра. – Какъ вамъ не грѣхъ думать это, Настенька?… Вы, я думаю, сами хорошо знаете, что въ васъ нѣтъ ничего смѣшного…

– Такъ надъ чѣмъ же вы смѣялись?… Навѣрное надъ тѣмъ, что я предложила вамъ одѣваться по модѣ? Тутъ нѣтъ ничего смѣшного…

– Да нѣтъ же, нѣтъ, вовсе не надъ этимъ!… Я смѣюсь надъ тѣмъ, что мнѣ пришло въ голову…