Ее не было, и он наугад заехал в Союз художников с призрачной надеждой выяснить о ней хоть что-нибудь. Секретарша, равнодушная малооплачиваемая девица, явно не поступившая в ВУЗ, не дослушав, отрезала:

– Я никаких Нестеровых не знаю! Это в мои должностные обязанности не входит!

Невдалеке по длинному обшарпанному вестибюлю расхлябанно шатался какой-то высокий бритоголовый парень в грубой, разрисованной разноцветными масляными красками хламиде, видимо долженствующей означать степень его раскрепощенности. Краем уха услыхав разговор посетителя с секретаршей, развязно вмешался:

– А, Танька Нестерова! Мы с ней почти в одно время альма-матер посещали! Она, правда, на последнем курсе, а я на первом. Знаменитость наша! Да, давненько ее не было на наших посиделках! Но двадцать второго апреля юбилей у нашего общего пахана, Юрия Георгиевича! Там все его ученики будут в обязательном порядке, как на параде. Она тоже будет, естественно! Он же считает ее своей лучшей ученицей.

Обнадеженный Владимир так горячо поблагодарил парня, что заслужил недоуменный и подозрительный взгляд. Выскочил на улицу и впервые в этом году заметил, что началась весна. Солнце приветливо светило, по дорогам текли мутные веселые ручьи и вовсю чирикали воробьи, прыгая по темным веткам уставших за зиму деревьев. На душе у него стало немного полегче. Он снова стал надеяться, что увидит Татьяну, всё ей объяснит, попросит прощения, и она его обязательно поймет.

Двадцать второго, наряженный в строгий черный костюм, приехал в Дом художника на своем УАЗике и поставил его подальше от входа, спрятав среди окружавших здание разномастных автомобилей. Дождавшись своей очереди, вручил юбиляру цветы и почетную грамоту от Агропрома. Юрий Георгиевич, принимая корзину с цветами, неожиданно лукаво ему подмигнул и гораздо сильнее, чем положено, сжал руку. Не желая, чтобы его узнал еще кто-нибудь из знакомых и предупредил Татьяну, Владимир пробрался в укромный уголок и затих, пристально наблюдая за входом.

Через полчаса в зал плавно вошла Татьяна в широком синем платье, колышущемся от каждого шага. Он порадовался, что сидит, иначе точно рухнул бы на пол. Она была беременна. Практически на сносях! Он уставился на свои судорожно сжавшиеся пальцы. Значит, когда он полгода назад зверем накинулся на нее, она уже была беременна! И наверняка спешила сообщить об этом ему, а он, не став слушать, выгнал из дому! Он почувствовал, как вся кровь прилила к сердцу, и в ушах зашумело. Он готов был провалиться сквозь землю. И всё это время она пряталась от него, не желая простить и сообщить о ребенке! И помогали ей чужие люди, хотя заботиться о ней его святая обязанность…

Проходившая мимо благородного вида седая женщина с сочувствием посмотрела на багровые пятна у него на скулах и побледневшее лицо. Участливо поинтересовалась:

– Вам нехорошо?

Он поднял на нее помутневший от душевной боли взгляд. С трудом понял повторенный вопрос.

– Нет, нет, всё в порядке! – и снова устремил глаза на Татьяну.

Она стояла в окружении многочисленных друзей и беззаботно смеялась. Двух парней рядом с ней он узнал – то были Виктор и Сергей, с которыми она уезжала в Европу. Остальные были не знакомы. Но вот к веселой компании подошел еще один мужчина, и внезапно все враждебно замолчали, демонстративно повернувшись к нему спинами.

Хотя Татьяна и мало рассказывала ему о своей прошлой жизни, Владимир нутром почувствовал, что это ее бывший муж. Подошедший был подчеркнуто красив, с отработанными перед зеркалом изящными движениями и неприятно самоуверенными манерами, чем сильно отличался от остальной непритязательной толпы. К тому же бывшие студенты одеты были кто во что горазд, а на нем был дорогой смокинг, впрочем, не очень хорошо на нем сидевший, из чего Владимир сделал вывод, что одежка взята напрокат.

Несмотря на неодобрительные взгляды однокашников, вошедший утащил Татьяну в сторонку, усадил на узенький диванчик и начал ей что-то горячо внушать. Она смотрела на него бесстрастно и отстранено, как на надоедливого незнакомца. По-видимому, это заводило того еще больше, потому что он схватил ее руки и начал целовать. Владимир привстал, чтобы вмешаться, но тут же сел обратно. Не хватало еще устроить разборку на юбилее ее учителя! Но сидеть и молча терпеть это безобразие не было сил.

У него взмокли ладони, и он вытер их о брюки, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не украсить синяками сусальную физиономию соперника, назидательно напоминая себе старую присказку – терпение мать всех добродетелей. Хорошо, что Татьяна сама выдернула руку из Толиковой ладони, не то точно бы расквасил красавчику точеный нос. Что-то надменно сказав, она встала и пошла к выходу, не оглядываясь на надоевшего собеседника. Пижон мелко засеменил рядом, норовя попасть в такт ее шагам.

Владимир двинулся следом, стараясь не попадаться им на глаза. Когда подошел трамвай и неотвязный Толик запрыгнул вслед за Татьяной, Владимир легкой рысцой вернулся назад, сел в верный УАЗик и через десять минут, опередив их, был у ее подъезда. Понимая, что Таня его не пустит, а, возможно, не захочет и разговаривать, напряженно посмотрел на охраняемую дверь подъезда.

Судя по тому, как она обращалась с Толиком, шансов у того нет. А у него, Владимира? А что, если и на него она будет смотреть таким же пустым и неприязненным взглядом? И решительно откажется с ним говорить? Просто повернется и уйдет за эту дверь, куда ему хода не будет, хоть умри у порога? Душа упала куда-то вниз, на острые камни, но он, приказав себе не помирать раньше времени, запер машину и подошел поближе. С досадой посмотрел на металлические двери подъезда. Как же ему попасть внутрь? Эта твердыня охраняется не хуже, чем дворец какого-нибудь восточного владыки.

Но правду говорят, что Бог помогает дуракам и влюбленным. Пока он соображал, как поступить, из подъезда вышел мужчина в камуфляжной форме и быстро зашагал в сторону ближайшего киоска. Стремительно, пока тот не увидел, Владимир мощным рывком оказался в подъезде.

Второго охранника за стойкой не оказалось, и он беспрепятственно взлетел по лестнице на седьмой этаж. Замерев перед дверью ее квартиры, взмолился, чтобы она не поменяла замки. Чуть дрожащей рукой вытащил из кармана ключи, вставил в замок, и дверь распахнулась всего от одного поворота! Он покачал головой, с одной стороны радуясь за себя, а с другой огорчаясь ее легкомыслию. Ей следует быть поосторожнее! Ведь пробраться таким же образом в подъезд, а потом и в квартиру может и злоумышленник.

Не раздеваясь, на цыпочках прокрался в комнату и сел на диван. Чуть слышно пахло ее духами. На стуле, доставая подолом до пола, было небрежно брошено домашнее платье. Он осторожно взял его и прижался к нему лицом. Мягкий материал так напомнил ему ее легкие объятия, что он, не выдержав, болезненно застонал, и тут услышал звук поворачиваемого в замке ключа.

Сначала она прошла в ванную, где довольно долго шумела вода. Заслышав, что дверь в ванную открылась, встал с дивана и молча ждал, когда она войдет в комнату.

Татьяна зажгла свет в комнате и заморгала, не понимая, в чем дело. Поняв, что перед ней мужчина, схватилась за горло и пошатнулась, не в силах сказать ни слова.

– Это я, милая! Не волнуйся! – Владимир подскочил к ней и помог сесть на тот самый диван, с которого поднялся пару минут назад.

Встал перед ней на колени и стал растирать ее ледяные руки. Наконец она немного успокоилась и ожесточенно спросила, рассматривая его молящее лицо, как недоброжелательный зритель:

– Как ты здесь оказался?

Он прижал к груди ее ладони и сказал осипшим голосом:

– У меня остались твои ключи. И я давно ищу тебя, чтобы попросить прощения. Я ужасно, чертовски виноват, но, клянусь, я так мучился и мучаюсь сейчас. Не знаю, как жить без тебя.

Она безжалостно выдернула свои руки. Горько сказала:

– Что это за день такой! Все виноваты, и все мучаются. Одна я довольна и счастлива. Ты ведь сам выгнал меня, разве не помнишь? Обозвал шалавой, обвинил в каком-то непотребстве. И за что? За собственный неисправный телефон? За то, что тебе что-то там показалось? И это ты называешь любовью? Уж извини, но люби этой своей любовью кого-нибудь другого. А я больше страдать не хочу! Оставь меня в покое!

Он хрипло застонал, не зная, как растопить эту корку льда, окружившую его ласковую и милую возлюбленную.

– Я вел себя по-свински, признаю. Просто не пойму, что со мной случилось, никогда я таким не был. Я уже ночью решил забыть обиды, но утром, увидев твое чудное лицо, такое прекрасное, спокойное, будто ничего не случилось, опять сорвался. Ну, прости, прости! Дай мне один только шанс, и ты никогда об этом не пожалеешь! Давай начнем всё сначала!

Татьяна холодно удивилась.

– Сначала? И как ты это себе представляешь? Сначала начать – это надо память потерять. И простить просто, а вот забыть – невозможно.

Он стиснул ее колени, не желая отпускать.

– Таня, у нас ведь будет ребенок! Как ты будешь растить его одна?

Она саркастично рассмеялась:

– У нас? Да с чего ты это взял?! У шалав разве только один любовник? Они ведь порой и не знают, от кого у них дети!

Он с горестным укором посмотрел ей в глаза. Она ответила холодным презрительным взглядом. В ее душе до сих пор не улеглись нанесенные им боль и обида. Слишком любила и верила, потому до сих пор не смогла оправиться от сокрушительной горечи, разъедающей душу.

Упрямо заметила, указав на дверь:

– Все вы одинаковые – стоит появиться на горизонте смехотворному маленькому испытанию, не важно, другая женщина это или отсутствие вестей, вы готовы втоптать любящих вас людей в грязь, а потом еще и обвинить их, что это они довели вас, несчастных, до такого состояния! Уходи! Я больше тебя видеть не хочу!

Он покраснел, поняв, что она поставила его на одну доску с бывшим мужем. Горячо зашептал, ловя губами ее руки:

– Ты и не будешь больше страдать!