В среду Татьяна пришла на прием к Евдокии Михайловне. Внимательно осмотрев пациентку, врач посоветовала ей купить путевку в санаторий.

– Далеко уезжать ни к чему, у нас в области свои прекрасные санатории. С лечением тоже проблем нет, есть специальный курс наблюдения за будущими мамочками. Поезжай-ка, если есть возможность!

Возможность была, и через неделю Татьяна уже жила в новом корпусе санатория с многообещающим названием «Европейский». Родным наврала, что едет на модный южный курорт. Сестре не доверяла, боялась, что после убеждений и просьб Владимира та сдастся и скажет, где она. А на мамины ласковые упреки о том, что не появляется дома уже полгода, с вздохом ответила, что чувствует себя не лучшим образом, поэтому и едет подлечиться. Понимая, что дочь переживает жестокое разочарование, та настаивать не стала.

Номер санатория оказался весьма приятным и удобным. Высокие потолки, евроотделка, стеклопакеты. Чистота и порядок. Кормили в этом же здании, в респектабельном ресторане, вкусно, но, на взгляд Татьяны, чересчур уж обильно.

Санаторий стоял в настоящем сосновом бору с огромными старыми деревьями, несколько мрачными и надменными, но очень выразительными. Она усердно зарисовывала в блокнот понравившиеся мотивы, потом переносила их на холст. Работа шла неплохо, уезжать не хотелось, и, когда время истекло, продлила путевку сначала на пару недель, потом еще на пару. И уехала лишь в середине апреля, когда до юбилея профессора оставалась всего неделя.

Позвонила организаторам в Союз художников, договорилась о встрече. Привезла для юбилейной выставки несколько пейзажей маслом и пару неброских акварельных рисунков.

В день торжества надела симпатичное платье ясного голубого цвета с шелковой темно-синей вышивкой, удобное и широкое, не оставляющее сомнений в ее беременности. Вызвала такси и поехала к Дому художника, где проводилось очень важное для интеллектуальной богемы города мероприятие.

Там уже было полно самой разношерстной публики. Юбиляр, в безупречно сидевшем на нем фраке и белоснежной рубашке с бабочкой, завидев ее, замер от неожиданности, но быстро пришел в себя и устремился вместе с женой ей навстречу.

– Какой сюрприз! Я-то всё гадал, почему ты скрываешься! Вот и разрешилась загадка! Ну, за это я тебя прощаю, хоть и обижен был изрядно твоим исчезновением! И когда произойдет сие знаменательное событие?

Татьяна осторожно положила руку на выпирающий живот.

– Через пару-тройку недель, где-то в середине мая.

Обхватив за плечи, Юрий Георгиевич повел ее в глубь зала.

– Замечательно! Ну, тогда мы тебе ничего алкогольного предлагать не будем, а нальем апельсинового соку, чтобы поддержать компанию!

Вера Ивановна проворно подала ей высокий запотевший стакан с охлажденным соком. Хотела что-то сказать, но тут на них налетели другие гости, и увлекли Татьяну за собой.

Илья, не веря своим глазам, пялился на ее большой живот.

– Вот это фокус! Мы же тебя в феврале видели, ничего такого не было!

– Да вы и не смотрели. – Она засмеялась, глядя на его забавно обескураженную физиономию. – Не до того было!

– Я хочу быть крестным отцом! – Виктор уже был навеселе и благодушие хлестало из него неудержимым фонтаном. – У меня получится! Я не уроню ребенка, когда буду идти вокруг купели, потому что мне можно доверять!

– Да сам-то ты крещеный? – Ольга, его давняя пассия, скептически посмотрела на его раскрасневшееся от вина лицо.

Он озадачился, свирепо нахмурив угольные брови.

– А вот этого я не помню. Наверно, слишком маленький был тогда был.

Ольга насмешливо остудила его горячий порыв:

– Ну, когда вспомнишь, тогда и предлагай свою кандидатуру. Но, я думаю, желающих и без тебя будет предостаточно.

К компании бесшумно присоединился еще один человек. Все замолчали и с тайной угрозой посмотрели в его сторону. Татьяна тоже обернулась и брезгливо поморщилась. Это был Анатолий. Всё такой же красивый, ухоженный, в дорогом темно-сером смокинге, он резко выделялся среди небрежно одетой творческой богемы. Художники, хорошо знакомые между собой и прекрасно знающие, кто чего стоит, с брезгливыми гримасами отвернулись от его высокомерной физиономии.

Поздоровавшись и не дождавшись ни от кого ответа, он осторожно взял под руку бывшую жену, вывел из толпы сердито наблюдающих за ним однокашников. Она кивнула головой кинувшимся за ней Сергею с Ильей – мол, сама справлюсь! Они отстали, но из виду персону нон грата не выпускали.

Делая вид, что не замечает откровенно недоброжелательного к себе отношения, Анатолий подвел Татьяну к диванчику у стены и заботливо усадил. Сел рядом, нежно сжав ее руки в своих ладонях. Она равнодушно отобрала их и сложила на коленях, как школьница.

Он вызывающе кивнул, указав подбородком на ее живот.

– Счастлива?

Она с вызовом подтвердила:

– Да!

Толик разочарованно посмотрел вдаль.

– А я – нет… Знаешь, когда ты ушла…

Она хотела уточнить, что ушла она не по своей воле, но спохватилась и промолчала. К чему теперь ненужные слова?

– Я думал, что смогу всё забыть, начать новую жизнь, но с каждым разом получалось только хуже. Я во всех своих женщинах искал твои черты. Понимаю, что всё разрушил сам. Но, честно говоря, – он открыто посмотрел прямо в ее недоверчиво прищуренные глаза, – жил подспудной надеждой – вот встречу тебя, и всё у нас начнется сначала. Но тогда уж я буду умней и не допущу, чтобы между нами снова возникли обман или обида. Помнишь – за одного битого двух небитых дают…

Она припомнила гораздо более подходящие пословицы типа «свинья грязи найдет» и «горбатого могила исправит», но спорить не стала. Пусть думает, что она абсолютно к нему равнодушна, что, впрочем, так и есть. А его проникновенные слова пропустила мимо ушей. Они ей показались такими же насквозь фальшивыми, как он сам. Как она могла когда-то любить такого фата? Да еще и страдать из-за него?

Толик угрюмо смотрел на нее, понимая, что она ему не верит. Чтобы не видеть его мученические глаза, отвернулась и стала мелкими глотками пить сок из бокала. Допила и поискала глазами, куда бы пристроить пустую посуду. Он проворно вскочил, желая угодить.

– Принести еще?

Она отрицательно покачала головой. Не хотелось принимать от него даже малейшей услуги. Поставила бокал на стоявший рядом маленький сервировочный столик, тяжело поднялась и решила уходить. Ее поймут и не осудят.

Но Толик, считая, что разговор не закончен, беззастенчиво увязался следом. Парни, не отрывающие от нее глаз, хотели подойти и разобраться, но она, боясь глупыми ссорами испортить профессору праздник, молча кивнула им – «всё нормально», и они остались стоять, укоризненно качая головами ей вслед.

Анатолий немедля этим воспользовался. Неотступный, как хвост, по-лакейски забежал вперед и открыл перед ней двери. Не глядя на него, будто рядом никого нет, Татьяна пошла на трамвайную остановку, старательно обходя весенние лужицы. Он покорно шлепал рядом, не боясь замочить дорогих ботинок.

– Давай начнем всё сначала, милая! – его тон напомнил ей скулеж провинившегося щенка. – Я же вижу, что ты несчастлива, как и я. Поверь, я выращу твоего малыша, как своего!

Она резко прервала, насмешливо спросив:

– Что, тебе лавры многодетного отца покоя не дают?

Не посмев обидеться, он тяжело вздохнул.

– У меня всего один ребенок. Потом я стал осторожнее.

Она фыркнула.

– Правильно. Со мной ты тоже был осторожен.

У него хватило совести слегка покраснеть.

– Я тебя любил!

С нетерпением высматривая трамвай, Татьяна поправила:

– Возможно, свою любовь ко мне? Ты ведь так красиво любил. Все однокурсницы завидовали.

Он твердо уточнил, отметая незаслуженные, на его взгляд, обвинения:

– Я и теперь тебя люблю!

Подошел трамвай, она облегченно распрощалась с ним, но он и не думал уходить. Сел рядом с ней на свободное место и вполголоса продолжил:

– Ты замужем?

Она возмутилась очередным вмешательством в ее личную жизнь.

– Тебя это совершенно не касается!

Толик довольно откинулся на спинку твердого сиденья.

– Значит, нет!

Она с возмущением посмотрела на него и отвернулась, прекратив поддерживать неприятный разговор.

Ее молчание его вовсе не смутило. Он продолжал нудно бубнить о своей вечной любви, о том, как он несчастен без нее, о готовности вставать по ночам, чтобы нянчить малыша, и тому подобную ересь.

Подойдя к дому, Татьяна решительно заявила Толику, что в квартиру его не впустит, но он не поверил и упорно поплелся следом, напоминая бульдога, вцепившегося в лакомую косточку. Войдя в подъезд, она обратилась за помощью к охране:

– Извините, но этот тип докучал мне всю дорогу. Не могли бы вы ему сказать, что в моем доме ему делать нечего?

Крепкие охранники невозмутимо посмотрели на хорошо одетого господина и молча пересекли ему дорогу. Тот, растерянно пробормотав:

– Зачем ты так, Таня! – правильно оценил расстановку сил, уныло развернулся и вышел.

Она с благодарностью посмотрела на ухмылявшихся мужчин.

– Спасибо! Очень прошу вас ко мне никого без моего разрешения не пускать!

Здоровенные парни согласно покивали головами, соглашаясь с ее несложным требованием, к тому же записанными в правилах содержания дома. Она подошла к стоявшему на этаже лифту, вошла в него и уехала на свой седьмой этаж, досадуя, что Анатолий испортил такой многообещающий вечер.

Глава девятая

Владимир выехал на дорогу, вертя головой по сторонам, высматривая Татьяну и недоумевая, куда она делась. Дорога здесь одна. Забилась в кусты, как раненый зверек? Грудь всё еще раздирала горячечная злоба, но в душе уже вовсю шевелились неприятные ростки сомнения и стыд за столь несвойственную ему грубость. Как ни доставала его Светлана, с ней он был всегда сдержан и корректен. Но Светлана-то была ему абсолютно безразлична.