Что же он наделал! Как можно было так поступить с ее творениями, в которые вложена часть ее души? Ну, разозлился на нее, но картины-то причем?

Ответ пришел сам собой – хотел сделать ей как можно больнее, и знал, как. Что ж, это ему удалось.

Не обращая внимания на текущие по щекам горячие слезы, аккуратно свернула влажные от сырости холсты, надеясь, что краска не осыплется. Напрягшись, с трудом сложила тяжеленный мольберт, с состраданием слушая жалующийся скрип заржавевших петель.

Опустила заднее сиденье и старательно уложила всё в машину, набив ее почти доверху. Надеясь, что ГИБДД не станет проверять ее при въезде в город, хотела сесть в машину, но что-то потянуло ее к дому. Полными слез глазами окинула коттедж, стараясь запомнить его до последней черточки. Жаль, что он не стал ей родным домом, здесь было так хорошо…

Тихо прошептав одними губами «Прощай!», села за руль машины, решительно нажала на сцепление и вывернула руль. Мощный автомобиль легко сорвался с места и понесся по ровной дороге. Изгнание из недолгого рая состоялось.

Температура поднялась до плюс пяти, снег растаял, шоссе чернело добротным асфальтом, видимость тоже была отличной. Выжимая из Пежо скорость под сто двадцать километров в час, Татьяна добралась до города вдвое быстрее, чем вчера. Притормозив у своего дома, уныло подумала, что это то место, откуда ее никто не выгонит. Можно ли назвать это возвращением на круги своя?

Сквозь тоску и отчаяние упорно пробивались ростки едкого самоунижения. Ну что, доигралась? Любви ей захотелось, наивной дурочке. Ну что же, получила этой самой любви по полной программе, остается надеяться, что полученного урока хватит на всю оставшуюся жизнь. Больше она в подобную ловушку никогда не попадется. У нее есть ее творчество, а картины вполне способны заменить детей, если отдавать им всю себя.

С ужасом подумала о новом перетаскивании тяжестей. Может, кого-нибудь нанять? Она вышла из машины и посмотрела по сторонам. На ее счастье, у дома гулял с собакой Виктор Платонович, приятный немолодой сосед из квартиры напротив. Устало поздоровавшись, она попросила его помочь занести вещи, пообещав заплатить. Он легко согласился помочь, но от денег отказался.

– Вернулись, Танечка! Очень, очень рад! Сейчас помогу, но без вознаграждения, естественно, просто по-соседски. Вот только заведу домой этого гражданина. – Он кивнул на выразительно нахмурившегося при этих словах ротвейлера, смотревшего на них с вполне понятным беспокойством, высунув красный влажный язык.

Когда хозяин скомандовал «домой!», упомянутый гражданин с укором взглянул на бессовестную дамочку, так жестокосердно прервавшую его беззаботную прогулку, и, всем своим понурым видом выражая несогласие с полученной командой, затрусил в дом.

Татьяна принялась вытаскивать вещи из машины и складывать рядом с постом охраны.

Вскоре из подъезда вышел сосед вместе с сыном, высоким улыбчивым подростком. Решительно отстранив ее от переноски тяжестей, они вдвоем быстро перетащили поклажу в грузовой лифт, а из него в квартиру. Татьяна вежливо их поблагодарила, и достала из баула бутылку настоящего французского коньяка. Виктор Платонович начал отказываться, говорить, что не пьет ни он, ни тем более сын, но она убедила их:

– А вы и не пейте, а передайте коньяк жене! Я до сих пор с восторгом вспоминаю то вкуснейшее печенье, которым Галина Петровна угощала меня в прошлом году. Она уж наверняка знает, насколько вкуснее получаются торты и печенье, если в тесто или крем добавить немного качественного коньяка. Да и коктейли с ним тоже хороши!

После этого соседи перестали скептически смотреть на бутылку, как на очень сомнительный презент, а, согласившись, что для главы их семейства это будет приятное добавление к продуктовому ассортименту, забрали коньяк и, попрощавшись, ушли домой.

Татьяна отогнала машину на платную стоянку возле соседнего дома, вернулась в квартиру и прилегла отдохнуть, свернувшись бесприютным клубочком, надеясь, что тянущая боль в животе пройдет. Но она не проходила, становясь всё сильнее. Вот заломило и поясницу. Она лежала на диване, с ужасом прислушиваясь к тому, что делается внутри и удостоверяясь, что без врача не обойтись. Но вот к кому идти? К терапевту, гастроэндокринологу или гинекологу? Что у нее болит? Теперь уже казалось, что на ней живого места нет…

Решила к любимой своей Евдокии Михайловне – если визит получится не по профилю, та сердиться не будет.

Превозмогая боль, подошла к телефону и набрала номер регистратуры. Услышав в трубке отрывистое: «поликлиника», спросила, как сегодня работает гинеколог.

– С двух до семи!

Посмотрела на часы, – не было и четырех. Оделась и вышла из дома, немного пошатываясь от слабости. Подумав, решила машину со стоянки не брать, – еще застрянет в пробке, вот будет морока! Из собственного авто ведь не выйдешь, как из автобуса, и пешком не пойдешь.

Скукожившись, дождалась автобуса, вошла в салон. С облегчением убедившись, что он почти пуст, устроилась на сиденье у окна. Каждая выбоина на асфальте, на которой автобус мягко подбрасывало, казалась ей пыткой, так болезненно отдавался любой толчок в ее многострадальном животе. Цепляясь за перила, почти выпала из автобуса и запоздало подумала, что лучше бы она вызвала скорую. Но, может быть, это просто ерунда и всё пройдет после приема таблетки?

Народу перед кабинетом гинеколога было немного – две нервно хихикающие девицы. Но пришлось ждать полчаса, пока их осмотрит дотошная Евдокия Михайловна. Наконец Татьяну пригласили в кабинет.

Как всегда, открытая и доброжелательная, врач даже испугалась, глядя на ее позеленевшее лицо.

– Что с тобой, милая? – захлопотала она вокруг, стараясь определить, что же случилось.

Осторожно осмотрев пациентку, довольно изрекла:

– Да ты, наконец, беременна, милая моя! Какая удача! Недель двенадцать – тринадцать, точнее скажу после УЗИ!

Пациентка поразилась, не в силах поверить такой удивительно вести.

– Не может быть! Месячные идут регулярно, последние были три недели назад.

Евдокия Михайловна пренебрежительно взмахнула рукой.

– Ну, мало ли как бывает в жизни! С первым ребенком это не редкость! Организм не успел перестроиться, только и всего!

Они с медсестрой помогли Татьяне перебраться на кушетку.

– Ты давай лежи! А поскольку для нас с тобой это очень желанный ребенок, мы тебе сейчас укольчик сделаем и скорую вызовем.

Татьяна испуганно встрепенулась.

– А скорую зачем?

Евдокия Михайловна жизнерадостно объяснила:

– А чтобы всё было хорошо! Скорая тебя в больницу увезет, полежишь на сохранении пару-тройку неделек, а то уж очень у тебя матка в тонусе. Но это не страшно!

И ласково, как маленькую, погладила по голове.

Подошла медсестра с приготовленным шприцом и сделала укол в вену. Татьяна почувствовала, как отступила боль, но лекарство заволакивало сознание мутноватой пеленой и мешало думать.

Пока гинеколог вызывала по телефону скорую, Татьяна, преодолевая сонливость, с трудом проанализировала свое состояние за эти самые двенадцать – тринадцать недель. Если бы месячные прекратились, сразу бы поняла, в чем дело. Постоянная тошнота, слабость и недомогание – достаточно весомые признаки. Если бы она не приписывала это перемене климата и волнению…

Робкая радость перебивалась тревогой за ребенка. Думать о Владимире она себе запретила. Мысль о нем ушла куда-то внутрь, давая о себе знать неприятным саднящим чувством, как глубокий порез на сердце. Растут же другие дети без отцов, и ничего. Хорошего в этом тоже мало, кто спорит, но уж так получилось, в этом ее вины нет.

Скорая прилетела практически тут же. Татьяну, не позволяя встать, на носилках спустили вниз и устроили в салоне. Евдокия Михайловна проводила ее до машины, все так же неунывающе утверждая, что всё будет хорошо и даже замечательно.

Включили сирену, и карета понеслась к больнице. Татьяна испугалась. К чему такой шум? Когда машина с диким воем пролетела перекресток на красный свет, ей и вовсе стало не по себе. Может, ей так плохо, что врач ее просто обманула, чтобы зря не тревожить? По спине пробежал зябкий холодок.

Мужчина в зеленом костюме, встретивший в приемном покое, быстро осмотрел ее и велел немедленно поставить капельницу. Отрывисто спросил:

– Тяжести сегодня поднимали?

Она замялась, не желая слышать обвинений в безответственности. Но врач всё понял и без ее объяснений. Сурово попенял:

– Мужчин беречь не надо! Они себя и сами хорошо берегут. Вот ведь женщины пошли! Все они хотят делать сами! Ох уж эта эмансипация!

У нее внезапно из глаз побежали горькие слезы.

– У меня мужчин нет.

Он осекся, с сочувствием глядя на несчастное лицо молодой женщины. Она ждала какой-нибудь банальности, типа – у такой красивой дамы не может не быть поклонников, но он деликатно промолчал.

Она пролежала полтора часа под капельницей в приемном покое, укрытая тяжелым шерстяным одеялом, потом ее на каталке перевезли в палату и уложили в уже приготовленную постель.

Ей сделали еще один укол в вену, и она тут же погрузилась в продолжительный безмятежный сон.

На следующее утро она получила строгие указания от Павла Николаевича, своего лечащего врача: никаких тревог, никаких тяжестей и никакой работы! Покой и радость – вот что должна культивировать в себе любая будущая мать, а уж она в особенности! Присев на стул рядом с ее кроватью, он настоятельно рекомендовал:

– Вы же не хотите, чтобы малыш стал неврастеником из-за ваших недобрых мыслей? Ведь теперь вы с ним неразрывное целое, и он переживает вместе с вами! – Настойчиво порекомендовал, глядя в ее обеспокоенные глаза: – Вот и забудьте обо всех неприятностях!

Татьяна ужаснулась его словам. Она вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь страдал так же, как она, а тем более ее дорогой малыш. Врач проникновенно продолжал:

– Поверьте, после рождения ребенка сегодняшние страдания покажутся вам мелкими и ничего не значащими!